Блудное художество

И в мире, где только что снова появилось время, раздался стук копыт - пронесся, удаляясь, куда-то в сторону Яузы.

Архаров понял, кто покинул его, и дважды кивнул - иначе и быть не могло.

– Я, ваша милость, пошлю за телегой, - сказал Тимофей.
– Там, поди, много чего еще найдется, что к нам доставить следует. Да и ту парочку мазов. Позвольте, ваша милость…

И Тимофей, взяв пистолет за ствол, забрал оружие у обер-полицмейстера. Архаров остался с кофейником.

Жизнь продолжалась, служба продолжалась, и все вдруг поняли, как следует себя вести: ни словом более не обмолвиться о Каине, как если бы он в Москве не появлялся, а так и сидел по сей день в сибирской каторге. Потом, собравшись у кого-нибудь поздно вечером, и можно будет потолковать о событии, сейчас же следует думать не о том, кто застрелен, а о том, кто жив.

Архаров прочитал на лицах это безмолвное общее решение. Иначе и быть не могло. Иначе эти люди не были бы его людьми.

– Ваша милость, что с девкой делать?
– спросил, подойдя, Скес, показывая совершенное безразличие к судьбе Каина.
– Там ее Захар держит, она божится, что вы ей дозволили уходить.

– Пошли, - сказал Архаров, и Скес повел его через темный двор к калитке.

Захар держал девку, вывернув ей руки так, что и не пошевелиться. Узел с вещами стоял у ее ног.

– Кто такова?
– спросил Архаров.

– Катерина Печатниковых, - отвечала девка, и сразу было ясно - врет.
– Не велите ему, ваше сиятельство, добро мое отнимать, сами ж позволили унести.

– Позволил… Где тело Костемарова?

– Какого еще Костемарова?

– Коли ты с Каином жила, должна знать.

– Да мало ли с кем он якшался? Я-то по другой части ему служила!

– Тебя мой человек видел, когда к Костемарову на замоскворецкий ваш хаз пробрался.

Федька рассказал лишь о девке, которая жила в том доме и имела некоторую власть. А желание власти на лице пленницы было написано огромными буквами, как в заглавии печатного указа.

– Ну, будешь ли говорить?

– Ничего не знаю, спала я с ним - и все, ваше сиятельство…

Архаров, не тратя времени, дал девке пощечину. Захар удержал ее от падения.

– Это тебя еще только приласкали, - сказал Захар, - а вдругорядь зубки полетят.

– В старый колодец кинули…

– Умница, - похвалил Архаров.
– Давно бы так. Где колодец?

– За домом… там от навеса тропинка через огород… и направо…

– За что люблю Москву, так это за постоянство, - задумчиво произнес Архаров.
– Как труп - так непременно в колодец. Ну, беги, да чтоб я тебя более на Москве не встречал!

– Отпустить, что ли?
– удивился Захар.

– Отпускай. Да и узел свой пусть забирает. Грешно Каинову маруху нищей оставлять. Пошла вон!

Катиш подхватила свое имущество и побежала.

– Идем, - сказал Архаров Захару.
– Нечего здесь время терять. Где там моя Фетида?

* * *

– Так вот оно каково, блудное парижское художество, - сказала государыня, обходя стол.

На столе был выставлен сервиз графини Дюбарри - весь целиком, включая самые малые ложечки. Сияло золото и тусклые блики гуляли по «мясной» красной яшме.

– Изрядно, - подтвердил фаворит, сопровождавший ее в этом путешествии.
– Отродясь такой тонкой работы не видывал. Ну, господин обер-полицмейстер, добыча славная!

Архаров молча поклонился - он не хотел встревать в беседы с господином Потемкиным.

После завершения празднеств граф Орлов-Чесменский был приватно принят государыней и рассказал ей приключение с сервизом. Разумеется, она пожелала видеть произведение парижских ювелиров, и граф по такому случаю вызвал в Пречистенский дворец тех участников дела, коих знал сам - полковника Архарова и и поручика Тучкова. Особо замолвил словечко за полицейского служащего Федора Савина. Сам же отговорился то ли нездоровьем, то ли еще чем, и государыня не настаивала - знала, что ему неприятно находиться в обществе фаворита.

Архаров был в некотором затруднении - после той ночи, когда он расправился с Каином, Левушка от него сбежал и поселился у какой-то тетки. Пришлось просить о содействии капитан-поручика Лопухина, который также чувствовал себя неловко - Тучков наговорил ему каких-то невнятных ужасов, и Лопухин не знал, как же теперь вести себя с хозяином дома. Но он умел ладить со всеми и устроил так, что Архаров и Левушка встретились в приемной государыни.

Архаров по указанию графа привез с собой Федьку.

Федька наконец выспался, нога болеть перестала, перед столь важным визитом Архаров погнал его в баню, к тому же, обер-полицмейстер вызвал к себе знакомых купцов и велел спешно осчастливить подчиненного новым мундиром, туфлями, чулками - всем, что положено иметь на себе во время аудиенции. Купцы, сообразив, что Федьку ждет повышение в чине, благоразумно не поскупились и даже положили в карман кошелек с деньгами и табакерку. Утром Никодимка причесал его, загнул букли, напудрил - и вышел такой молодец, что, пока Архаров вел его по кривым и несуразным коридорам Пречистенского дворца, все встречние дамы и девицы заглядывались.

Левушка поклонился Архарову весьма сдержанно, зато подошел к Федьке и стал развлекать его беседой, в которой Архарову места не нашлось. Когда же они были впущены в кабинет, то держался ближе к фавориту, который тоже был рад его видеть - генерал-адьютант Потемкин уже более года был подполковником гвардии Преображенского полка.

Государыня и ее любимая подруга, графиня Брюс, пожелали знать подробности дела. Архаров не был великим рассказчиком, зато они умели задавать вопросы и понемногу вытянули из него всю историю - вплоть до перестрелки в Троице-Лыкове.

Фаворит, зная, что поручик Тучков тоже в сем деле участвовал, вовремя спросил о какой-то мелочи Левушку, а тот и рад стараться - весьма красочно живописал погоню за каретой.

Этот кундштюк Архаров раскусил - сам он был под покровительством графа Орлова-Чесменского, и фаворит не желал, чтобы государыня была к обер-полицмейстеру благосклонна, потому и выставлял вперед своего подчиненного. Опять же, Левушка хорош собой, на него дамам и посмотреть приятно, а опасности для фаворита не представляет - молодой вертопрах, умеющий ловко драться на шпагах, не более.

Федька стоял в уголке, ничего с перепугу не понимал в разговорах и смотрел в пол, лишь изредка осмеливаясь взглянуть на ее величество.

Государыня была очень хороша в платье из коричневого бархата - цвета желудя, отделанном только лентами и газом. Волосы она убрала просто - хотя придворные красавицы с каждым месяцем прибавляли вершок в росте из-за пышных своих причесок, Екатерине эта мода явно пришлась не по вкусу. Брюсша же, наоборот, взбивала волосы, как молоденькая щеголиха, и прическа ее была увенчана небольшими страусиными перьями.