Блудное художество

Варил макароны он сам - в доме, где снимал комнатушку, взял у хозяйки котелок, изумился его черноте, велел отдраить песком, и для пробы сварил с четверть фунта наломанных макаронин. Едово вышло унылое - разварилось. Федька подумал, вбухал в миску с деликатесом сметаны и съел то, что получилось, заместо каши.

Архаровцы все друг к дружке в гости бегали - не посыльных же отправлять, коли что надобно. Клаварош прекрасно знал Федькино местожительство в Столешниковом переулке. И позволил пригласить себя к обеду на заморскую диковинку.

Полагая, что водка идет ко всему на свете, Федька заранее запасся у Герасима замечательной водочкой собственного сиденья - анисовой и померанцевой. Француз, конечно, всему предпочитает красное вино, однако в хороших винах ни Федька, ни Герасим не разбирались, а в хорошей водке знали толк.

Клаварош по натуре был снисходителен и охотно дозволял людям заботиться о себе, пусть даже с некоторой неуклюжестью. Он, придя, съел тарелку макарон под толстым слоем сыра, похвалил, померанцевой водки отведал, а тогда уж Федька издалека завел речь о тайных ухватках.

Француз сказал, что знания с собой в могилу уносить не собирается, но большого рвения не проявил. Даже несколько погрустнел. Федьке, с его-то буйством чувств и здоровой, несокрушимой молодостью было не понять: у каждого ведь свое чудачество, вот и у Клавароша оно имелось, казалось ему, будто уроки французского уличного боя будут для него самого неким прощанием с собой прежним. Он уже после того, как при штурме Виноградного острова сердце взбунтовалось, был сильно напуган не столько грядущей смертью, сколько дряхлостью и неповоротливостью, вынужденной осторожностью во всех движениях и поступках, которой придется ныне придерживаться во всех областях жизни - и в амурной также. А Клаварош не желал уподобляться старцу, хотя уже заметно поседел.

Однако отказать Федьке он не сумел - уж больно пронзительной была мольба в Федькиных глазах. К тому же, архаровец прекрасно показал себя, когда поздним вечером на Пречистенке Клаварош учил поручика Тучкова взбегать на вражеское колено. У него получалось немногим хуже, чем у опытного фехтовальщика Левушки.

– Пойдем на задний двор, - сказал Клаварош.
– И сними башмаки.

– Чулки тоже?

– Чулки?
– Клаварош задумался.
– Да, и чулки сними. И кафтан, и камзол. Будем упражняться в рубашках.

Сам он тоже разулся.

На заднем дворе они отыскали местечко с мягкой зеленой травкой, на первый взгляд вроде бы не изгаженное. Клаварош посмотрел по сторонам и подобрал с земли полешко.

– Будем учить «марсельскую игру», - объявил Клаварош и произнес по-французски уважительно: - «Же де Марсей». Это игра моряков на палубе. Биться надобно лишь ногами. Ударь сюда.

И он указал на конец полешка, который был примерно на уровне его пояса.

Федьке казалось, что это несложно. Не фехтование, чай, со всеми его тонкостями. Но оказалось - и тут надобна особая ухватка, чтобы не завалиться на спину. Потом произвели первую пробную схватку.

Клаварош, бесстыже пользуясь тем, что ноги у него длиннее, так и лупил Федьку ступнями по бокам, скача козлом, напрыгивая и отлетая, и все удары были выше пояса, как полагается по правилам, Федькины же удары приходились главным образом по бедрам противника.

Черная дворовая Жучка сперва глядела настороженно, потом принялась с лаем наскакивать на бойцов - без злобы, а просто желала принять участие в игре. Хозяйка, вышедшая с лукошком покормить кур, смотрела-смотрела, да и плюнула - чего с архаровцев взять, брыкаются, как жеребцы стоялые…

Федька уже наладился бить правильно, однако Клаварош прекратил поединок. Сказал «довольно», не объясняя причины, и лишь потом Федька понял, в чем беда: француз запыхался.

– Повесь в дверях клочок пакли на веревочке, поднимай выше и выше, - приказал он, когда вернулись в комнату.

– Учись подходить прыжками и уходить прыжками. Сие несложно…

– Ага, несложно… - пробормотал Федька. Он представил, что подумает хозяйка, глядя на сии экзерсисы.

Но после ухода Клавароша он сразу добыл и веревочку, и паклю.

Француз растолковал ему, что сия марсельская игра ногами распространилась по всей Франции, но обогатилась за счет тех, кто ею занимался не на шутку и имел природные способности. Удар ногой в ухо, да еще ногой, обутой в башмак, сделался обычным в портовых кабаках. Но удавался он далеко не всем - неопытный боец, рискнув показать ухватку, мог запросто рухнуть на пол в обнимку с противником. И потому следует упражняться многократно, прежде чем позволить себе пустить в ход прием в настоящей драке.

Первый Федькин успех в деле доставания носком клочка пакли, висящего в дверном проеме и означающего вражье ухо, был закономерен - он порвал в паху узкие штаны.

Как все архаровцы, не имеющие жен и детей, Федька умел обращаться с иголкой. Наскоро зашив штаны, он положил себе вечером вновь заняться этим упражнением и поспешил на службу. Сегодня многое еще предстояло сделать. И, вернувшись к покинутому жильцами дому, он взялся за дело уже более толково.

Свой полицейский мундир Федька оставил в конторе, а взял у Шварца мундир пехотный да еще крепкую палку - изображать хромоту. За плечо он закинул мешок, набитый тряпками, на ноги натянул черные кожаные штиблеты, на шею повязал черный галстук, на голову напялил старую треуголку, и сделался похож на отставного солдата, пораненного в турецкой войне и бредущего искать хоть какую родню. В таком жалостном виде он стал обходить соседей и задавать вопросы.

О войне Федька имел туманное понятие, но полагал, что московские обыватели и такого не имеют. А пожалеть служивого - святое дело! Тем более, что Федька научился весьма правдоподобно кашлять с хрипом, как если бы ему турецкое ядро грудь пробило.

Этого несложного маскарада и заурядного предлога остаться на дворе подольше - «водицы попить не дадите ли» - хватило, чтобы узнать: Федькина придуманная на ходу родня в том домишке не проживает, а живет там почтенное семейство - хозяин, Иван Карпович Кутепов, трудился на соседней проволочной фабрике Ворошатина, трое его сынов там же учились ремеслу, одну дочку. Самую старшую, отдали замуж, младшая жила при родителях, женихов пока не находилось - девка еще в детстве окривела на один глаз. Была, понятное дело, и хозяйка - Федора Мартыновна. Всего выходило шестеро человек - и все они вдруг сбежали.

Федька уже малость разбирался в человеческих слабостях. Услышав про кривую дочку, он проявил немалое любопытство. И соседке, которая напоила его водой (четвертый ковш за недолгое время розыска, так что Федька уже ощущал неловкость), он сказал, что с лица не воду пить, а для разумного человека, желающего взять замуж девку из хорошего семейства, главное - чтобы работы не боялась.

Хотя Федька и очень старался изобразить помирающего, однако его красивое лицо и широкие плечи вызывали в бабах какое-то странное сострадание - всем тут же хотелось его женить. Соседка, баба в том самом возрасте, когда страшно хочется стать известной на всю Москву свахой, тут же принялась расспрашивать Федьку и услышала немало вранья, в том числе - и про богатого дядьку, которому он, возможно, единственный наследник.