Блудное художество

Соседка полюбопытствовала, где Федька эту ночь ночует, и предложила свой дровяной сарай, куда можно кинуть тюфяк и одеяло, а ужином, так и быть, покормит. Федька, разумеется, согласился, и тогда она, оставив его у дверей сарая, куда-то унеслась - не иначе, делиться с подружками знатной новостью.

Федька уселся на колоду для колки дров и стал ждать. Однако дождался кое-чего неожиданного.

К нему из дому вышла девка-перестарок. Демка, знавший в девках толк, научил его как-то, что смотреть надобно не на стати и не на румянец, а на глаза - они первым делом выдают возраст, у тридцатилетней таких глаз, как у двадцатипятилетней, уже не будет.

– Ты, служивый, погоди-ка к Лушке Кутеповых свататься, - сказала она, и Федька сразу понял - подслушивала у открытого окошка.

– Да я и не думал, - отвечал он.
– Я вот поживу, огляжусь, высмотрю себе пару, чтобы хозяйка была. Мне за молоденькими гнаться не резон. Женюсь, подлечусь, непременно хочу детишек завести.

– Ты о Лушке и не думай. Детишек-то она тебе нарожает - да всех от Афоньки Гуляева!

– Да я и сам не хвор детишек понаделать!
– возразил Федька.

– Ты-то, молодец, не хвор, а с ним она уж так спелась - дальше некуда! Бегать к нему повадилась через забор! Жениться-то он не может, так они и без венца!

– Женат, что ли?

– И женат, и крепостной. Там в заведении много крепостных служит.

Девка показала рукой, и Федька догадался - речь идет о Воспитательном доме.

– Нет, такая невеста мне не требуется, - уверенно сказал он.
– Чертям бы любить такую невесту. Впервые слышу, чтобы девка к полюбовнику через забор скакала, да еще в заведение! Куда ж мать смотрела?

– Так мать-то и заметила. И стали ее запирать. А она как с цепи сорвалась - я слышала, как она кричала. Никому, говорит, я такая не нужна, один только человек сжалился! Ну, дядька Иван ей оплеух надавал, ее вовсе из дому выпускать перестали.

– Ишь оно как, - заметил Федька.
– Вот коли добрые люди не подскажут, то и попадешь, как кур во щи. Попить ничего не найдется? Водицы или кваску бы.

При этом он постарался сделать умильное лицо, хотя с немалым трудом, - ибо, коли пришлось бы выпить еще ковшик, архаровец неминуемо бы треснул.

– Сейчас квасу вынесу!

Девка убежала в дом, а Федька подхватил свой мешок и дал деру.

До дверей Воспитательного дома он несся бегом. Когда добежал - сообразил, что несся напрасно. Когда является полицейский в мундире - и то не всегда услышит любезные речи. Служивого же могут просто погнать в шею. Но Федька отважно вошел в огромное здание, был задержан привратником и стал бурно требовать своего родного брата Афоню Гуляева. Брат, как оказалось, трудился истопником. Пошли его искать - и нигде не обнаружили. Оказалось, что с утра его никто не встречал.

Тут Федька и догадался, чей труп вынули из колодца.

Теперь следовало бежать в контору, диктовать донесение и объявлять розыск семейства Кутеповых, сбежавшего в неведомом направлении.

По дороге Федька решил заглянуть к Феклушке - может статься, она что-то про тех Кутеповых могла рассказать.

Отворив дверь, он прирос к порогу, разинув рот и не находя в голове ни единого слова.

Скес, завернувшись в одеяло, сидел у печки, держа в охапке годовалого парнишечку. Дитя отчаянно ревело, Яшка же тряс его, находясь в крайней степени остервенелости. Девочка лет четырех выглядывала из-за пестрой занавески. Рядом со Скесом стояла на скамье квашня, накрытая не больно чистой тряпицей, и в дома пахло хлебной закваской. Одна эта квашня уже много могла рассказать о Феклушке - обычно бабы ставят тесто на ночь и пекут хлеб спозаранку.

– Яша!
– сказал наконец Федька.
– Ты, хрен те промеж глаз, тут что делаешь?!

– Не видишь, что ли?
– отвечал Яшка.
– Дитя баюкаю! Мамка, гадюка семибатюшная, умелась куда-то, детишек бросила!

И громко чихнул.

– А ты?

– А я ее дожидаюсь. Она мое лопотье куда-то укоробала.

– Твое лопотье у пертового маза в кабинете!

Яшка чуть не уронил младенца.

– Настя, прими братца!
– крикнул он.
– А то от его крика уже голова раскалывется. Тащи его на двор!

Девчушка осторожно вышла из-за занавески, взяла младенца в охапку, спиной к себе, брыкливыми ножками наружу, и потащила из дома.

Архаровцы вздохнули с облегчением.

– Какого беса ты за Марфой следил?
– напрямик спросил Федька.

Скес уставился на него круглыми глазами. Он никак не мог соединить вместе появление своей одежды в полицейской конторе и чрезмерную осведомленность Федьки.

– Марфа ваша - стерва, каких мало, - сказал он наконец.
– Марухой Каиновой была, марухой и осталась, масовка чертова.

– А с чего ты взял?

– А с того, что к ней Каин ходит!

– Кто?!

– Осипов Иван Иваныч, - издевательски выговорил Яшка.
– Давно не встречались? Потолковать с ним не угодно ли?

– Каин вернулся?

– Ну, коли не Каин, так его братец родной. Уж больно похож. Да и кто бы другой стал тайно к Марфе спозаранку бегать?

– Вот оно что!
– Федька и в восторг пришел, и не умел скрыть внезапной зависти.
– Как же ты это додумался за Марфой следить?

Яшка опять чихнул.

– Думал - сдохну, - пожаловался он.
– Хорошо, у них там старые мешки лежали, я в мешки завернулся. Сволочи… Нужна мне больно их Лушка!

– А Устина-то зачем ушатом треснул?
– спросил Федька.

– А ты почем знаешь?

– Насквозь вижу, как пертовый маз.

– Устина?!
– тут только до Яшки дошло, что он чуть не угробил товарища.

– Его, болезного. Лежит сейчас в верхнем подвале, ему Чкарь какой-то травки заварил. Ну так что ж Марфа?

Скес поплотнее закутался.

– С тобой, поди, тоже бывало - ищешь одно, находишь иное. Я хотел докопаться, что за драгунскую роту она кофеем поит, а Каина встретить не чаял.

– Так надобно пертовому мазу поскорее донести.

– Не пойду ж я в одеяле через всю Москву!

– Не так уж далеко идти-то. Пусть думают, будто пропился или в карты проигрался, - сказал безжалостный Федька.

– Сам этак пропивайся!

– Погоди, мне в чулане чего-то в мешок понапихали, может, хоть какие портки там лежат?

Федька быстро развязал свой «солдатский» мешок. Там лежали вещи, по отдельности представлявшие какую-то ценность, но совершенно несовместимые: старая мужская ночная рубаха, бабья нижняя юбка, полотенце, детский тулупчик.

– Вот ведь треклятая баба, - пожаловался Скес. Федька понял - это он про Феклушку. А как еще назвать женщину, которая, бросив двоих детишек, куда-то вдруг умчалась? Конечно, девочка может присмотреть за братцем, но ведь кашу варить она еще не обучена.

– Ну, Скес, либо тебе в бабье лопотье наряжаться, либо сиди тут, нянчись с детишками, а я в контору побегу, - сказал Федька.
– И принесу тебе твое добро. Не тоскуй! Я единым духом!

Но Яшке пришлось ждать его часа этак полтора.