Блудные братья

Увы, ничто не свидетельствовало в пользу того, что этот конфликт мог самопроизвольно угаснуть…

«Что мешает мне подойти, рявкнуть на этих баб и призвать их к порядку и повиновению?! – тоскливо думал он, пятясь в самую гущу кустов. – Попробовал бы кто-нибудь решать мою судьбу без моего участия где-нибудь в Парадизе!.. Что ж это я здесь-то так развинтился? Вот возьму сейчас, вернусь и объявлю обеим: вы, красны девицы, как хотите, но мне нынче не до вас. И я вполне способен обойтись без вашего живого внимания к моей дальнейшей биографии. Что я – вещь неодушевленная, чтобы меня делить?! Да, виноват, признаю: сам начудил и вас запутал. Готов покаяться. Но головой в петлю пока не собираюсь. Да и вы, могу поручиться, без меня прекрасно обойдетесь, как обходились всю предыдущую жизнь. Если есть желание, можете дискутировать и дальше, а меня „Тавискарон“ дожидается…» Кратов даже немного развеселился и гораздо бодрее зашагал к дому. «А ведь и правда, наверное, я смогу так сделать. Выйти из неприятной ситуации с уроном для чести и достоинства, но без видимых физических повреждений… И в ближайшие десять лет на Землю – ни ногой! А уж по прошествии изрядного времени все мы трое будем вспоминать этот неприятный и неприглядный, надо признать, эпизод с большим юмором. Марси по причине юного возраста быстро утешится – хотя бы тем же Гешей Ковалевым, а то и найдет кого получше и поусидчивее. Рашида тоже успокоится. Быть может, здоровый и вернувший себе оптимизм и веселье Стас окажется мне хорошим дублером…» Он резво взбежал на крыльцо веранды. На столе стоял самовар, возле него угнездились господа эксперты и пили чай с маминым вареньем. Спирин делал это с блаженно прижмуренными глазками, и даже на лице у Торрента можно было различить нехарактерное для него выражение довольства и умиротворения. «Нет, не получается, – подумал Кратов, плюхаясь на скамью и придвигая к себе чистую чашку. – Я очень много могу сделать из того, чего совершенно не хочу. Могу бросить все как есть и с места в карьер удрать в Галактику. Но не хочу, потому что стыдно. Могу разогнать всех своих женщин. Но не хочу, потому что люблю их. И не в состоянии выбрать одну из двоих. Всегда ненавидел выбирать и сейчас не намерен отступать от привычки… Я люблю эту взбалмошную юницу, люблю ее золотые волосы с хохолком на макушке, люблю ее зеленые глазищи и вечно задранный к солнышку носик, люблю ее капризы и причуды, люблю ее угловатые плечи и маленькую грудь, люблю ее за то, что она вредничает и поступает непредсказуемо, люблю ее за то, что она нуждается в моей защите, хотя прекрасно может обойтись без нее. И ее ребенка я тоже, наверное, люблю. Странно, что еще утром у меня не было ребенка… да и сейчас, само собой разумеется, еще нет… но скоро он непременно будет, и тогда всем покажется странно, что было такое время, когда его не было. Совершенно новый, никогда прежде не существовавший, незнакомый и похожий только на самого себя человечек. С ума можно сойти… Но и Рашиду я тоже люблю. Трудно поверить, что двадцать лет назад я мог отказаться от нее и прожить все это время, не слишком часто о ней вспоминая. А еще труднее вообразить, что и остальную жизнь я, возможно, проживу без нее. Быть может, я люблю в ней собственное прошлое. Свое несбывшееся, свою несостоявшуюся жизнь. То есть жизнь, конечно, состоялась, смешно и самонадеянно думать иначе… но ведь она могла состояться и по-другому, и кто станет утверждать, что я не пришел бы к этому моменту другим, быть может – лучшим, чем я есть теперь? Так что с какой стати мне прятаться в кустах и за здорово живешь отдавать эту прекраснейшую из женщин постороннему, хотя бы и близкому другу?! Тем более что она вряд ли того захочет. Тем более что и друг может предпочесть более спокойный выбор, нежели этот торнадо в юбке».

* * *

– Уф-ф, – пропыхтел Торрент, отодвигаясь от стола и покойно складывая руки на животе. – А теперь, доктор Кратов, давайте обсудим ваши замечательные сны.

– Самое время, – буркнул тот рассеянно.

– У меня такое чувство, что сегодня вам не выпадет более спокойной минутки, – ядовито (но, с поправкой на сытость, не слишком – на уровне осы или даже овода, а не гремучей змеи, как обычно) заметил Торрент.

– Зачем вам обсуждать мои сны?

– Я намерен истолковать их с материалистических позиций, – благодушно пояснил юнец.

– Бог в помощь, – усмехнулся Кратов. – Впервые это приключилось со мной на Псамме. Причем несколько раз кряду…

– Если быть точным, то дважды, – строго поправил Торрент. – Или вы о чем-то умолчали в мемуарах?

– Умолчал. И о многом. Но только не об этом… Впоследствии сны повторялись гораздо реже. И, как правило, в экстремальных ситуациях. Последний раз совсем недавно. На Земле это случилось впервые.

– Чудно, – хихикнул Спирин. – Мир горит и рушится, все вопят, хватаются за головы и друг за дружку, как на картине Карла Брюллова «Последний день Помпеи», а посреди этого содома спит сном праведника ражий детина…

– А после просыпается и затыкает Везувию глотку, – закончил Торрент. – Что меня более всего поражает в этих снах – так это их отчетливая императивность. В этих снах к вам является некто…

– Из потустороннего, за редким исключением, мира, – ввернул Кратов. – На Уэркаф ко мне приходил вполне живой ксенолог, хотя и физически находившийся в тот момент за многие миллионы километров, да еще и в глубокой коме. И мама ко мне тоже приходила.

– …в самых туманных выражениях дает толкование ситуации, после чего не менее расплывчато, хотя и недвусмысленно, указывает путь к разрешению конфликта.

– Чему ж тут поражаться, – пожал плечами Спирин. – Обыкновенная работа аналитических программ подсознания! Они же и генерируют приемлемую тактику поведения для выхода из неприятности с минимальным ущербом. Просто у Кости… ничего, что я вас так называю?.. означенные программы характеризуются огромной интенсивностью и отбирают прорву энергии. Поэтому срабатывают биологические предохранители, и сознание на время отключается, чтобы не обременять рецепторы шумовой, и для решения проблемы излишней информацией.

– Вы рассуждаете о мозге, как о какой-то паршивой машине из своей Тауматеки! – отметил Торрент с неудовольствием. – Об этом, как его… о «Титанийской Модели»!

– Мозг и есть машина, – согласился Спирин. – И не скажу, чтобы очень сложная! Спросите у любого ментолога, хотя бы у того же вашего Да… Джа… э-э…

– Дананджайя, – поморщился Торрент. – Неужели трудно запомнить?

– А где же наша очаровательная хозяюшка? – вдруг спохватился Спирин.

– Сидите уж, – сказал Торрент. – Дамский угодник… – Кратов поднял голову и с подозрением посмотрел на облизывающегося, будто кот над плошкой молока, Спирина, но беседа уже катилась дальше. – Так вот, к вопросу о подсознании. Конечно, все это сильно смахивает на те механизмы, которые заняты информационной утилизацией в обычном сне. Переваривают, иными словами, употребленные внутрь за прошедший отрезок времени впечатления… Но есть существенные отличия, которыми вы скоропалительно пренебрегли, потому что сейчас думаете не о предмете дискуссии, а о своих первобытных инстинктах.

– О каких инстинктах? – взвился Спирин. – Что вы несете, злокозненный юноша?!

– Отличие первое: ясная и отчетливая визуализация. Запоминающиеся детали. Известно, что если содержание только что увиденного сна каким-либо образом немедленно не зафиксировать, то через считанные мгновения он необратимо забудется. У вас, доктор Кратов, под рукой обычно не оказывалось ни мемографа, ни даже какого-никакого первобытного стила. Между тем, вы, доктор Кратов, спокойно и в подробностях пересказываете свои замечательные сны спустя десятилетия, как если бы это были не сны, а сценическая постановка на Бродвее…

– …или художественный вымысел, – подхватил Спирин. – Сознайтесь, Костя: ведь вы все это выдумали для вящего интереса! Нужно же было вам подыскать какие-то материалистические объяснения своей нечеловеческой интуиции!

– Что-что, а это я не выдумал, – сказал тот. – Фантазия у меня скудная.

– Фантазия у вас богатая, – запротестовал Торрент. – Это вы мессиру Мануэлю можете шарики вкручивать насчет ограниченности своего воображения, а я читал вашу «Версию X», так что перестаньте…

– Что такое «Версия X»? – встрепенулся Спирин.

– А… э… один апокриф, – пояснил Кратов.

– Неофициальная, имеющая ограниченное хождение среди любителей оккультной ксенологии, предыстория культурологического кризиса на планете Уэркаф, – прибавил бессердечный недоросль.

– Смешно сказать, но и это я не выдумал, – заметил Кратов.

– Это вам сами аафемт поведали, – саркастически усмехнулся Торрент.

– В определенном смысле…

– Так-так-так, – вскинулся Торрент. – Ну-ка, вот с этого самого места поподробнее.

– Подите к черту, – сказал Кратов. – Это не моя тайна.

– А чья же?! – взвыл молокосос.

– Ну хорошо, – нетерпеливо вмешался Спирин. – В чем же второе отличие?

– Ладно, мы еще вернемся к вопросу о чужих тайнах, – пообещал Торрент. – А насчет второго отличия… так я уже его приводил. Остается лишь напомнить – для особо длинношеих. Обычные сны в искаженном виде отражают пережитые накануне впечатления, поскольку являются визуальным и во многом отраженным эхом работы все тех же механизмов утилизации и архивирования информации, что непрерывно работают в подсознании…

– Что называется, пошел вразнос, – скривился Спирин.

– …а сны доктора Кратова, напротив, относятся к категории «вещих». Они анализируют происходящее, зачастую добавляя к картине скрытые или новые, до того неизвестные детали. А затем указывают верный выход.

– Не всегда указывают, – возразил Кратов. – И не всегда верный.

– Могу поспорить, – сказал Торрент, – что в этих сомнительных примерах либо вы неправильно интерпретировали данные вам указания, либо во сне вам был наглядно и умышленно продемонстрирован неверный путь, коим вам ни при каких обстоятельствах двигаться не следовало. В любом случае, виртуалы из ваших снов располагали более обширной и глубокой информацией о происходящем, нежели вы, даже если бы старались приложить к тому все свои усилия.