Боевая горничная госпожи Лешей

— А, тридцать. За раз? За несколько раз? А за раз сколько выходило?

Две ручки. Одна раскрыта ладошкой с оттопыренными пальчиками, а другая — в кулачке, покинуть который решился лишь указательный перст.

— Шестеро? Всего-то? Понятно, почему ты не догадывалась, что твоей силой может накрыть такую огромную площадь. Ну, теперь точно можно сказать: тебе неоткуда было знать. У тебя не было причин поступать иначе. Это не твоя вина, кто бы что ни говорил.

Илега отбросила использованный платочек в мусорку. Тот пролетел часть пути, но затем решил передумать, затормозил и чуть сменил маршрут, приземлившись в добрых сантиметрах десяти от ведра.

Горничная раздосадованно поморщилась, а затем обняла Марию, прижимая ту лицом к своему плечу.

— Тебя будут обвинять. Потому что им страшно. Потому что они не хотят верить, что у них на руках нет никакого инструмента для контроля судьбы и защиты близких. Они выберут цель, которая кажется проще: не могучего Ганнибала, которому плевать, а тебя. Хоть ты тоже могучая, но ты слаба эмоционально. Ты сама тяготишься. И это сделает тебя лёгкой мишенью. Поэтому они обратят свою боль на тебя. Но ты — не виновата.

Пятерня Илеги зарылась в светлые волосы дриады.

— Виноваты те, кто тебя бросил. Виноват тот, кто схватил тебя. Виноват тот, кто сделал это с тобой. И виноваты те, кто желал тебя вернуть в темницу, из которой ты сбежала. Никто не имеет права обвинять в чём-то человека, который просто борется с целью вернуть то, что принадлежит ему по праву. Ты это не выбирала.

Они ещё немного помолчали. Не больше десяти секунд. Затем Мария попыталась отстраниться. Горничная не стала той препятствовать. Тем более, что Илеге хотелось вновь посмотреть в глаза собеседнице.

В эти красивые необычные глаза. Карие. С подвижными малиновыми кляксами, слегка похожими на шевелящихся осьминогов. Это красиво, да, но это именно что кляксы. Неестественные пятна силы, которыми осквернили жизнь простой светловолосой девушки. Обычной студентки-ветеринара.

— Но с этого дня я возвращаю тебе возможность решать. Теперь ты вновь получаешь власть над своей судьбой. И над судьбами других. Я помогу тебе залечить раны на сердце. Но ты должна меня слушаться. И не спорить. Иначе ничего не получится.

Дриада рассмеялась. Совершенно беззвучно. Но весело. Искорки в глазах были благого свойства. Они несли радость, а не печаль и тоску.

— Смейся-смейся, — притворно обиделась Илега. — А оно так и есть. Я залатаю раны на сердце, отмою твою душу от грязи печали и вины. Но сделать это можно только одним способом.

Блондинка посерьезнела. Уголки её губ всё ещё оттягивались к ушам в улыбке, но взгляд был цепкий, въедливый, выжидающий.

— Ты должна будешь спасти людей. Много-много людей. Много больше, чем умерло сегодня.

Сирена дёрнулась, как от пощёчины. Но момент для столь хлёсткой реплики был выбран верно. После выплёскивания эмоций дриада вновь получила возможность мыслить разумно. Она понимала, что та, кто столько прошёл ради неё, не желает зла. И что не стали бы её столько успокаивать, чтобы потом в чём-то обвинить.

И это не обвинение. Но нельзя было не коснуться этой воспалённой болевой точки.

— Сейчас у тебя пока мало знаний и навыка. Мы это исправим. Ты получишь соответствующее образование. Будешь помогать в управлении храмом. И мы научим тебя контролировать силу. Но это позже. Есть кое-что, что ты можешь сделать прямо сейчас.

Сирена кивнула. Коротко, но решительно.

Илега улыбнулась, а затем подалась вперёд и положила руку на бедро дриады.

— Я понимаю, что тебя сегодня очень и очень много допрашивали. Раз по десять задавали одни и те же вопросы. Я думаю, это даже записали. И я просмотрю те материалы. Но некромагов интересовало не совсем то же, что и меня.

Блондинка подозрительно нахмурилась.

— Понимаю, — серьёзно кивнула горничная. — Но ты ведь помнишь, как я тебя нашла, верно? Думаю, у меня получится сделать то же самое с твоей соперницей. Но я не хочу, чтобы на мою интуицию повлияло чужое мнение: разум порой заглушает инстинкты. Мне сейчас нельзя этого позволить.

Дриада открыла-было рот, но быстро передумала, вспомнив, что ей теперь нельзя говорить. Она поспешила оглядеться и найти планшет.

Но Илега ответила прежде, чем та набрала текст вопроса.

— Да. Именно так. Я хочу найти её. И привести сюда. Не убить. Возможно, это не сработает. И, да, это опасно. Но что, если? А если я могла, но упустила шанс? Что, если я зря бежала от ответственности? Откуда мы знаем, какая она? Ты ведь не видела её, верно?

Сирена слегка ошарашенно покачала головой.

— А что, если она всё это делала под прицелом пистолета? А вдруг она тоже это не выбирала? Что, если она тоже жертва? Я понимаю, что некромаги попытаются во всём разобраться. Но они же сейчас готовятся к войне. А что, если они её напугают? Вдруг это приведёт к большему количеству жертв? Что, если…

Она не договорила. Дриада решительно схватила горничную за руку, потянула на себя, а затем уверенно прижала к своей большой мягкой уютной тёплой груди, да зарылась пальчиками в волосы остроносой попаданки.

Тревога ещё разок топнула ножкой где-то в районе висков, а затем послушно отступила.

Илега закрыла глаза.

Да… похоже, она и правда слишком старательно копирует госпожу. Та тоже понятия не имела, когда нужно остановиться и отдохнуть.

Глава 11. У нас не курят

Острый носик миловидной горничной учуял нечто, чему в храме было не место.

Дым! Табачный дым!

И где?! У самых дверей в покои дриады! Вот стоило только переступить порог! Всего одна створка отделяла Сирену от этого мерзкого запаха! Да, створка конечно тяжёлая, массивная, бронированная. Но всего одна!

И почему никто с этим ничего не делает?!

Полная праведного гнева, девушка решительно постучала каблучками в сторону причины этой оказии, время от времени останавливаясь для того, чтобы принюхаться и уточнить направление движения.

Благо, поиски не продлились долго. Источник неприятного запаха оказался буквально за углом.

Долговязый пожилой мужчина. Он состарился крайне неравномерно. Волосы и брови уже окрасились в пепел, на лице и руках красовались отметины времени в виде морщин. Однако впечатления немощности старик не производил. Его движения были лёгкими, пружинистыми. Как у двадцатилетки, которому гримёры прибавили шесть или семь декад.