Бог из машины

Поднос выпал из рук, тарелки грохнулись об пол, брызнув осколками в разные стороны. Мариера развернуло лицом к собравшимся в трапезной людям, и изо рта помимо воли потекли слова:

– За отречение, за предательство, за мятеж повинны вы гнева Предвечного, его казни падут на ваши треклятые головы!

Само собой, беглый солоницкий тив никогда не видел Благословенного Святого Хереварда Оро и не слышал его голоса, но именно высший иерарх Эсмонд-Круга сейчас вещал через несчастного Мариера. Со времен Завоевания не случалось ничего подобного. В те далекие времена диллайнские маги были так сильны, что даже гонцами не пользовались. Об этом сейчас только из книжек и можно узнать, до которых не каждого преподобного допустят, чтоб не смущать умы наглядным примером убывания магической силы.

Однако же нашлось средство, заставившее всех тивов по всему Синтафу, в его первоначальных границах, вещать голосом Благословенного Святого и стращать народ всевозможными ужасами. Мариер все понимал, оставаясь в здравом уме, но совладать с подчинившей его волю силой не мог.

– Не останется на полях ни зернышка, и в реках потечет яд. Смерть вам, предатели! Не будет вам покоя и мира, проклятые еретики! И когда вы сдохнете, земля ваша, имущество и сбережения будут отданы тем, кто остался верен. Ибо Предвечному не нужен народ, готовый усомниться и переметнуться к…

– А сами-то? Предали Локку-Мать! Сбежали к Предвечному! – быстро нашелся агитатор. – Бей его! Прихвостня эсмондского! А то сейчас наколдует!

Кружкой сзади по голове, кулаком в челюсть, потом по печени… Брызнула кровь, захрустели кости, но даже с пробитой головой и выбитыми зубами Мариер продолжал выкрикивать проклятья и угрозы голосом тива Хереварда. И с отбитыми потрохами, и потом, когда от боли и ужаса несчастный беглец уже ничего не соображал, он продолжал говорить, до тех пор, пока ему не сломали гортань.

«Предвечный, прими мою душу!» – темной птицей взлетела последняя мысль с надеждой на посмертную награду за муки.

И тот, конечно, принял. И «наградил». С какой же стати ему было отказываться от души чистокровного диллайн?

Джона и Грэйн

«Ну что, судари мои добрейшие, нашли магородную железу? – поинтересовалась жестокосердная шуриа у новопреставленных духов своих мучителей. – Души нет? Есть только магия? Ну-ну!»

И не удержалась от соблазна – поведала о посмертной судьбе полукровок.

«Быть вам бесприютными и целую вечность скитаться между мирами. Искать невидимую дорогу к духам и богам, в которых вы не захотели верить. Ис-с-скатели!»

Обидно было графине Янамари, горько и обидно – за Бранда, за того безымянного попутчика, умершего при въезде в Ициар, за многих других хороших и добрых людей по всему миру, чья вина лишь в том, что они искренне чтили глухого и слепого лжебога.

Эгнайра она загнала в подвал, копать могилу для бывших соратников.

– И молитвы почитай. Тебе все равно, а мне приятно.

Была б воля Джойаны… Ух!

– Что стоиш-ш-шь? Никогда лопаты в руках не держал? Ах, держал? Значит, убирайся с глаз моих. Ас-ш-ш-ш!

По крайней мере, из подвала есть только один выход. И если усесться на кушетке возле двери, то незамеченным «щеночек» не сбежит. Да и куда ему бежать? К брату Мастеру, который тут же сдаст Вилдайрово отродье с потрохами тиву Алезандезу?

Отродье! Джона злилась сразу на всех: на себя – наивную дурочку, поддавшуюся на ролфийское обаяние мальчишки, на Вилдайра, сумевшего потревожить змеиное сердце шуриа, на Аластара – за то, что так уютно устроился в этом сердце на веки вечные, на Эгнайра – оказавшегося недостойным своего могущественного и незабываемого деда, на Грэйн… А вот на сестру свою ролфи Джона не злилась ничуть. Она соскучилась. Серьезно.

Что делают ролфи, чтобы успокоить растрепанные нервы и собраться с мыслями? Правильно – точат скейн. А еще можно пистолет почистить, тоже помогает. Вот Грэйн и занималась этим полезным делом, разложив на столе в гостиной Эгнайра тряпицу, скляночку с ружейным маслом, оселок, протравники и другие полезные мелочи, столь дорогие сердцу истинной дочери Морайг. Но проблема в лице этого маленького паршивца – студента-сектанта, попустительством богов оказавшегося родичем Священного Князя, решаться сама собой не хотела. А единственный достойный выход из ситуации был, скажем так, весьма неоднозначным в смысле морали. Потому свои сомнения Грэйн пришлось озвучить:

– Как думаешь… может быть, проще от него избавиться?

«Прекрасная мысль, эрна. Ты долго ее обдумывала?»

– А что ты скажешь Вилдайру? – спросила шуриа с выражением.

Грэйн тряхнула головой и в тысячный раз напомнила себе, что шуриа, мать их Глэнну, все-таки не ролфи. Откуда Джойн знать, что эрне Кэдвен не нужно видеть дух щенка, чтобы понимать – такое уже не переделаешь. Разве что утопить, и то ведь всплывет, пожалуй!

– Вилдайру Эмрису я расскажу все как есть, – сухо ответила ролфи. – И то, кем является его потомок сейчас, и то, что он никогда не станет одним из нас. И поверь – его смерть принесет Священному Князю гораздо меньше горя, чем он сам, живой, вот такой вот – безбожник и потрошитель.

– Полагаю, Вилдайр Эмрис – уже довольно взрослый мальчик, чтобы самому решать, нужно ему горе или нет. И он не слепой – он сам все увидит, лейтенант Кэдвен.

«Ты мне это брось, сестра! Забыла о субординации?» – мысленно фыркнула Джойана. Теперь она тоже большой знаток ролфийских обычаев. При желании можно написать монографию. Гарнизон форта Сигрэйн-Шила – самое благодатное поле для исследований талантливого этнографа.

Грэйн покачала головой и показала зубы в короткой усмешке. Ну, Джойн! Надо же, как заговорила! «Лейтенант Кэдвен»! Ну-ну. Только шуриа ли напоминать ролфи о месте в иерархии? «Нет, сестрица Джойн, такое просто немыслимо оставлять без ответа!» За несколько лет знакомства со злоязычными детьми Глэнны ролфийке волей-неволей пришлось тоже отрастить себе в дополнение к острым клыкам небольшую ядовитую железу.

– Пусть так, – легко согласилась эрна Кэдвен и развела руками: – Ты его нашла – тебе и предъявлять его Вилдайру. Забирай щенка, он твой.

Джона с притворным гневом всплеснула руками:

– Спасибо, сестра моя. Осчастливила! Как себе – так Удэйна, хорошего ролфи, а мне – так завалящ-щ-щего.

– Но ведь это ты настаиваешь на том, чтобы вернуть внучка дедушке. Вот и возвращай, – мстительно ухмыльнулась ролфийка, а потом добавила серьезно: – Заодно и убедишься, что я была права. Бракованного щенка – прочь из помета! А он – бракованный, он порченый, Джойн. Никакой Херевард не придумал бы для Вилдайра Эмриса худшей пытки. Впрочем, ты сама увидишь. И я тебя прошу, не называй это – ролфи.

– Не мы его рожали, не нам его и казнить, – бросила шуриа чуть обиженно, но непреклонно. – Вилдайр до сих пор помнит Аслэйг, и он должен знать о судьбе своей дочери. А Эгнайр… он не виноват, что родился здесь, в Конфедерации.

«Он виноват в том, что получился таким… недостойным». Ах, как хотелось бы Джоне представить Вилдайру внука, которым бы тот мог гордиться. Это бы искупило многое. И, чего греха таить, ей бы хотелось увидеть, как воссияют от счастья зеленые глаза Хозяина Архипелага.