Бог, которого люблю

Странно, что алкоголь, казалось, не влиял на мои умственные способности, на память. Во время лекций, которые, особенно поначалу, старался не пропускать, никогда ничего не записывал и домашних заданий не делал.

Преподавательница по немецкому языку раз или два в неделю давала задание на дом: выучить наизусть немецкий текст. В начале следующего занятия я всем своим видом показывал, чтобы она не вызывала меня первым, мне необходимо некоторое время, чтобы выучить текст. Она всегда принимала эту игру, и когда я откладывал учебник, спрашивала при всех: «Готов?»

Зимняя сессия прошла легко. Язык я без труда сдал сам, а за остальные зачеты подписи собрали Андрей и Николай Николаевич.

Всё шло, как по кругу: летом работа по доставке билетов, с сентября учеба в институте, январь и июнь – сдача сессий, случайные связи с женщинами.

Закономерностью вращения этого круга было то, что деньги, сколько бы их ни появлялось, исчезали с поразительной быстротой. Чем быстрее они исчезали, тем крепче становилось убеждение, что они – ключ ко всему.

Однажды надо было продать кое-что из золота, и Володя направил меня к Юре. Так звали его приятеля. Заплатив достаточно хорошо за перстень, принесенный мною, он сказал: «Приноси все что достанешь – золото, монеты, меха, иконы. Я все куплю».

Он не скрывал источника своих доходов. Как и мои, они были связаны с железной дорогой. Он работал разъездным билетным кассиром. Ночью ехал, например, в Орел, встречал там поезд, идущий в Москву, и в поезде компостировал билеты тем, кто ехал транзитом через Москву. «А откуда же появляются деньги?» – поинтересовался я. «Очень просто, – ответил Юра. – Когда компостируешь билет, то ставишь штамп, на котором написано – комиссионный сбор 30 копеек. Я ставлю два штампа на билет. Десять штампов – лишних три рубля». «Хм, – подумал я, – кое-кто работает целый день за три рубля.

«Если закомпостируешь триста билетов за ночь, вот и посчитай, сколько выходит. Деньги – это мои солдаты», – продолжал он. И тут же стал показывать мохеровые шарфы, ондатровые шапки, золотые кольца и цепочки, которые хранил в литровой банке, при этом, называя на все цены, по которым продает и покупает.

Впервые я видел настоящего спекулянта.

– Ну, как тебе Юра? – спросил Володя, когда мы увиделись на следующий день. – Железный человек, – сам же ответил на свой вопрос. – По утрам делает гимнастику, никогда не пьет, работает по 16 часов в день, учится заочно в каком-то институте, и уже лет пять как член партии.

В моем представлении еврей никак не мог быть железным человеком, но возразить было решительно нечего, и я согласился.

Про себя же подумал: «Юре уже тридцать два, а он только заканчивает институт. В моем распоряжении есть десять лет, и я тоже кое-что успею сделать».

Будущее видел блестящим и не сомневался, что окончу два института, и с такими способностями сделаю карьеру. Правда, успехи пока не впечатляли, этому имелось объяснение: если бы родители отдали меня учиться не музыке, а иностранным языкам, трудно представить, сколько бы этих языков я уже знал.

Примерно в это же время мною завладела мысль: «Достаточно уже было учителей в моей жизни, пора и самому стать лидером». Возникло желание помогать кому-то и быть хорошим и порядочным человеком в своих собственных глазах.

Николай, с которым подружился, ещё работая на севере и которого тогда вовлёк в карточную игру и подставил под неприятности, оказался одним из тех, кто верил мне и был готов принять мою помощь.

Проработав по распределению около двух лет, он вернулся в Москву. Разумеется, я сразу рассказал ему о работе в доставке и сколько денег можно заработать.

Но устроить его туда не удалось. Николай не скрывал, что он пил, да и вид его говорил сам за себя

– Не стану ручаться за него, – сказал Володя. – Больше всего они там, в конторе, боятся алкоголиков.

Мы с Николаем договорились, что он некоторое время поработает за меня, но заработком будет делиться.

Однажды он должен был принести деньги за проданные билеты, сумму немалую, почти двухгодовую зарплату рабочего. Прождал его около полутора часов. Появился он изрядно пьяным, хотя уверял, что выпил лишь кружку пива.

Мне захотелось доказать ему, что он лжет. Предложил пари. Я покупаю ему бутылку водки и, если он выпьет и дойдет до дома, плачу ему 50 рублей. Если не дойдет, платит он мне. Он согласился и выпил. На улице мы как-то нелепо потерялись. Больше я его никогда не видел. Случилось ужасное: он попал в вытрезвитель и там умер.

В вытрезвителе он назвался моей фамилией, сказал мой адрес. После его смерти милиция пришла ко мне домой. Моей матери намеками сказали, что со мной случилось несчастье, и повезли ее в морг на опознание. Трудно представить, что она пережила.

А через два дня мы с Женькой сидели на лавочке в метро, о чем-то разговаривали, смеялись, и вдруг, как из-под земли появилась мать Николая.

– Убили Кольку, а теперь смеетесь, – сказала она…

Мы в ужасе вскочили и убежали.

Произошло то, чего не хотел больше всего – держать ответ перед Колькиной матерью.

В те дни пытался осмыслить, что же произошло?

На короткое время будто кто-то дал мне такую возможность – увидеть себя со стороны, своё уродливое высокомерие, прикоснуться к ужасающей боли Колькиной матери. Всё случившееся обличало меня. Имя моё стало известно. Его мать, которая видела меня всего лишь раз, когда приходил к ним домой полгода назад, узнала меня, сказал мне в лицо, что я убил его. И это была правда. Удивлялся, каким образом она могла различить моё лицо среди множества лиц, когда проходила мимо лавочки, на которой мы сидели в переходе метро. Всё моё нутро содрогнулось на мгновение от мысли, что это никак не могло быть случайностью. За этим стояла какая-то доселе неведомая мне сила.

Обличение было настолько всепроникающим и точным, что мне захотелось спрятаться, тут же убежать от него, как убежал от матери Николая. Захотелось как можно скорее забыть обо всём.

Так получилось, что в то злополучное время, примерно в течение года, я потерял трех близких друзей,

Вторая потеря (она не обернулась трагедией) тоже связана с желанием, сделать добро.

Мой друг Анатолий, с которым я проучился четыре года в одной группе в музыкальном училище, не был пьяницей, и Володя без всяких сомнений устроил его в доставку.

– Пусть поработает сезон, а потом отдаст двести рублей для начальства, – сказал Володя.

После окончания сезона Анатолий, под разными предлогами, денег не отдал, пообещал рассчитаться в следующем году, как только начнет работать. На следующий год он успел поработать лишь месяц, и его уволили за обсчет заказчиков.

– Он же сам говорил, что собрал на «Жигули», возьми с него хоть что-нибудь, это же твой человек, – мягко наступал на меня Володя.

Анатолий жил за городом. Телефона у него не было, и я поехал к нему. Не застав дома, оставил записку, что я, мол, оказался между двух огней, так как поручился за него, и с меня требуют хоть какую-то часть денег.