Бог не проходит мимо

Настя была очень рада, что Вера Борисовна своими стратегическими действиями освободила ее от неприятной необходимости общения с матерью. Последнее время, а именно после третьей, неудавшейся Настиной беременности, отношения с матерью у нее окончательно испортились.

При каждой встрече мама говорила, что нормальные люди в современном мире не рожают больше двух детей и только сумасшедшие, пьяницы и прочие асоциальные элементы плодят нищету. Надо предохраняться, надо делать аборты, как делают во всем цивилизованном мире. «Мама, я не хочу обсуждать с тобой эту тему, это наше дело, сколько рожать детей, прошу тебя, не лезь ко мне со своими претензиями», - слабо сопротивлялась Настя при каждом таком разговоре, но от подобных возражений мать еще больше заводилась.

Всю ночь Настя думала, как ей придется в очередной раз общаться с матерью, что ей отвечать. Этого очень не хотелось, и вот Вера Борисовна, сама того не ведая, избавила свою невестку от столь тяжкой необходимости.

Настя была очень рада, что вырвалась с дачи и, кроме похода к стоматологу, сможет просто немного развеяться. Безвылазно находиться на даче с двумя детьми, под пристальным взглядом свекрови было очень тяжело.

Муж приезжал раз в неделю, в свои выходные - в понедельник и вторник, и вместо того, чтобы как-то разнообразить существование жены, удалялся с книгой в свою любимую южную мансарду.

В старом доме имелось три мансарды: южная, западная и восточная, а также две веранды, множество лесенок и потайных кладовых. Это была дача из старых московских, еще пятидесятых годов постройки, несуразной архитектуры, с двумя огромными верандами, одна из которых пришла в полную негодность из-за прохудившейся крыши и прогнивших полов.

Верандой этой давно никто не пользовался, там всегда пахло пылью, плесенью и очень старыми вещами, она была завалена всякой рухлядью, которая не годилась даже для дачного использования, и выходила в самую глухую, заросшую и дикую часть сада. Свекровь частенько вздыхала по поводу плачевного ее состояния и намекала на ремонт, но ее игнорировали, ссылаясь на то, что веранда эта вовсе не нужна, так как выходит на северную сторону, в сырой и темный сад, и непонятно, зачем дедушка ее вообще построил, когда в доме есть прекрасная южная, теплая и светлая веранда с дубовым овальным столом под старинным абажуром, за которым так приятно собираться всей семьей в обед или на чаепитие. Дом окружал такой же огромный участок, не менее пятидесяти соток, добрую половину его занимал все тот же старый сад дедушкиной посадки. Свекровь садом не занималась, ей хватало огорода с необходимым набором овощных культур и довольно внушительного цветника, который она любила и всячески лелеяла. В углу сада, почти на самой меже, было еще одно удивительное и, на первый взгляд, несуразное строеньице, опять же дедушкиного изготовления. Это была настоящая русская баня с великолепной печью, срубленная из толстенных бревен, о которых дедушка с гордостью говаривал, что везли их по его спецзаказу из самой Сибири. Баня была черна от времени, но в прекрасном состоянии, правда, после смерти дедушки ею редко кто пользовался. Свекровь ссылалась на слабое сердце, а отец Сергий был равнодушен к парилке. Лишь Настя, до фанатизма любившая русскую баню, выбирала время, раз в неделю, для парилки и тщательно ее топила не менее двух часов. Свекровь ворчала, что так дров не напасешься, но Настя возражала, что, если баню не топить, она погибнет, как погибла веранда в доме, и Вера Борисовна скрепя сердце соглашалась с этим аргументом.

Для Насти баня была местом не только отдыха, но и уединения, где можно было на протяжении трех часов побыть в полном одиночестве. А с этого лета она стала для Насти еще и местом одного из самых сладостных воспоминаний в ее жизни и ожидания повторения случившегося.

В тот день Настя затеяла баню еще днем, думая к приезду мужа, напарившись, сесть с ним на веранде пить чай. Он появился внезапно, когда она поддала очередную порцию пара и залезла на верхнюю полку в обнимку с душистым березовым веником. Это была страсть, никогда не посещавшая их за все годы супружества. Он был сильный, красивый, как никогда. Она даже и не предполагала, что сама способна на такую сильную любовь, такое бурное выражение своих чувств. Все эти годы она стеснялась. Стеснялась всего: обнаженного своего тела, скрипов и звуков. Ей мерещилось, что свекровь все слышит, особенно здесь, на даче, где в старом доме скрипело все: пол, стены, потолки, а кровати скрипели и стонали непомерно громко, где даже мышь не могла пройти незамеченной.

Их медовый месяц прошел здесь же, на даче. Был хмурый и дождливый октябрь, газовое отопление тогда еще не было проведено, поэтому приходилось топить печь, которая к утру быстро остывала, и в дом закрадывалась промозглая сырость. Они уехали на дачу сразу после венчания, поскольку проводить медовый месяц в компании свекрови и еще не ушедшего свекра не хотелось, а денег на романтическое свадебное путешествие у них тогда совсем не было, вот и пришлось ехать на дачу в не самый подходящий для этого сезон.

Свекор ушел к другой женщине ровно через год, знаменательно, что к тому времени он успел-таки сделать на даче газовое отопление. Ушел внезапно: уехал в очередную командировку в Воронеж, где на химическом заводе их институт внедрял новый пластификатор каучука, и не вернулся. Позже выяснилось, что женщина у него в Воронеже уже давно и ездит он туда не только по делам своей лаборатории. Потому что нашел простое человеческое понимание, нашел женщину простую, не ученую, как его жена Вера Борисовна, но которая варила восхитительные борщи и смиренно ждала его очередного приезда и постоянно им восхищалась.

Свекровь занимала западную мансарду - чтобы любоваться закатом, к тому же ее мансарда была увенчана причудливым балконом, обставленным плетеной мебелью, где когда-то дедушка-профессор показывал внуку Сереже луну в телескоп.

Отец Сергий обитал с южной стороны, там он ложился на старом горбатом диване, подле окна, сплошь увитого диким виноградом, прихватив с собой бутылочку прохладного пива, читал да спал в перерывах между чтением. Это у него называлось отходить от трудов праведных. Потом он вспоминал, что у него есть дети, выходил к ним и устраивал какую-нибудь безумную игру с щекоткой, кувырками, визгами и криками.

Два выходных дня проносились незаметно, и рано утром супруг отбывал на первой электричке, когда все еще спали. Настя выходила провожать его до калитки, получала свой прощальный поцелуй, такой же холодный, как раннее туманное утро. Потом она стояла еще некоторое время, ежась от пронизывающей утренней свежести, наслаждаясь разгоравшимся летним рассветом.

Теперь она ехала в электричке и радовалась, что у нее заболел зуб и появился законный и науважительнейший повод съездить в Москву и самой немного отдохнуть от трудов праведных.

Стоматолог Веры Борисовны действительно оказался редкостным профессионалом, можно сказать виртуозом своего дела, и уже в первом часу Настя освободилась, получив вылеченный зуб и несколько часов свободного времени в придачу.

Настя решила съездить к отцу. Она не видела его с момента отъезда на дачу и очень соскучилась. Отец для нее последнее время стал самым близким человеком: с матерью Алена прервала всякое общение, с мужем отношения были более чем напряженными. Муж стремительно отдалялся и жил как бы своей жизнью, делиться которой он ни с кем не желал, в том числе с женой, за исключением некоторых светлых моментов - таких, как тогда в бане. Он был занят своими делами, приходом и прихожанами, и об этих делах Насте знать не полагалось. И когда Настя пыталась расспрашивать его о том, как у него прошел день, он только отмахивался с раздражением: «Я слишком устал от всех дел и забот, чтобы еще раз пересказывать все это тебе, когда просто хочется отдохнуть и помолчать». Вначале Настя обижалась, потом привыкла. Наверное, это была его манера общаться - наследственность или еще что-то, какие-то личностные особенности, как выражались психологи в своих умных книжках. Впрочем, в этом он был очень похож на свою мать Веру Борисовну, которая всегда усложняла жизнь себе и другим какими-то постоянными секретами и многозначительным молчанием.

Все равно было немного обидно, что муж не посвящает ее в свои дела, а о его планах она узнает преимущественно из его же телефонных разговоров с друзьями или из общения со знакомыми, зачастую попадая в неловкое положение из-за своей неосведомленности.

Настя доехала до знакомого с детства так называемого «Дома быта», где ее отец много лет проработал часовым мастером. Сколько она себя помнила, столько отец там работал, в обычной часовой мастерской. В детстве она любила сидеть в его мастерской, сплошь заваленной и уставленной самыми разными часами, которые, как живые, тикали и такали дружным хором, выводя свою собственную, особую, неповторимую музыкальную симфонию времени. В такие моменты она погружалась в особый мир созерцания, представляя себя в сказочном замке времени.

Отец был очень рад ее внезапному появлению.

– Доченька, - он встал со своего места и устремился ей навстречу, - какими судьбами, ты что же отца не предупредила, я бы тортик купил или пирожное.

– Ничего не надо, пап, я случайно в Москву приехала, зуб лечила, - ответила Настя, целуя его в мягкую, всегда идеально выбритую щеку.

Настя заметила, как он постарел, как много новой седины появилось в его некогда пышных и черных волосах. Она унаследовала его волосы, такие же кудрявые и черные.