Бог не проходит мимо

Мама Славика всегда мечтала, чтобы ее сын стал священником, а еще лучше - монахом. Когда мама отдавала Славика в семинарию, мальчик не сопротивлялся и покорно шел, куда она велела. Хотя в душе он в попы не хотел, он хотел в моряки. Дальние страны, загадочные моря, приключения и романтика - вот что манило Славика. А попы? Ну что в них интересного: служи, кадилом маши, выслушивай бесконечные исповеди назойливых старух, крести визжащих младенцев, отпевай хладных покойников...

Нет, все это ему не по душе.

В Московскую семинарию он не прошел но конкурсу, и мама отвезла его в Питер - тогда еще Ленинград - и слезно договорилась о его поступлении. Славика взяли скрепя сердце, настолько откровенным было его неверие.

Потянулись годы учебы. Несмотря на неверие и циничное отношение к жизни, Славик старательно грыз гранит богословской науки, получал за это пятерки и так же старательно пытался стать верующим. Он пытался, искренне пытался достичь богопознания, но в то же время у него была уникальная способность сходиться со всякого рода мерзавцами, которые всякий раз сбивали бедного бесхребетного Славика с пути истинного и с вершин богопознания. В конце концов Славик решил, что, хотя путей богопознания вовсе не существует, по церковной лестнице идти все же придется, так как деваться больше некуда, не идти же в самом деле в моряки - мама этого не поймет.

В четвертом классе семинарии, окончательно сформировав свое скудное мировоззрение, Славик решил жениться. Он смотрел на девушек и мечтал, как наконец женится и будет обладать одною из них. Его всецело увлекло женское естество, моря, приключения и путешествия отошли на второй план, как отходят детские мечты, сменяясь жизненными реалиями. Он мечтал о женщинах, но признаться в своих таких взрослых мечтах стыдился даже самому себе. Приходили ночи, все спали, а он, свернувшись под семинарским казенным одеяльцем, предавался плотским грезам. Решиться познать женщину он не мог. Живя в церковной среде, сделать это для столь нерешительного характера не представлялось возможным. Надо было законно жениться.

«Женюсь и буду белым священником», - думал Славик.

Но грянул гром среди ясного неба: в середине четвертого класса Славику как отличнику и кандидату в академию предложили постриг. Нет, не постриг простого чернеца, а путь ученого монаха, со всеми его заманчивыми карьерными перспективами и регалиями, которые белому священнику недоступны. Славик напрягся. С одной стороны, столь заманчивое предложение, словно птица счастья, само идет в руки. А с другой - как же женитьба? Как прожить без женщины, как отказаться от простой природной потребности человеческого естества? Лишить себя семьи, вести искусственный, искаженный образ жизни...

Славику казалось это непосильной жертвой, и птица счастья вот-вот должна была выпорхнуть из его рук. Но, как обычно, в нужный момент очередной мерзавец подсказал Славику, что его сомнения и яйца выеденного не стоят и при желании даже монах всегда может найти способ общения с женским полом. Стоит только захотеть. Славика это утешило, и он принял постриг с именем Вячеслав, затем и рукоположение в иеродьяконы, а через некоторое время - в иеромонахи. Следующие четыре года он прожил в академии, пытаясь стать настоящим академическим ученым монахом, создавая монументальный труд - монографию в области церковной истории и раннего христианства. К окончанию академии труд был завершен, и Славик готовился почивать на лаврах, мысленно примеряя «селедку» - знак богословской кандидатской степени. Но, получив монографию с рецензии, Славик не мог поверить своим глазам. Авторитетный профессор Богоявленский весь его великий труд в тысячу страниц перечеркал красным карандашом, написав: «Абсолютная галиматья и графомания». Возмущенный Славик прибежал к профессору — седовласому и седобородому старцу.

– Отец Вячеслав, - произнес степенный профессор, - при всем уважении к вашему сану я не могу принять вашу работу хотя бы потому, что вы многократно повторяетесь, переливая, так сказать, из пустого в порожнее, - это называется тавтология. Я думаю, что вам стоит попробовать себя на другом поприще.

Профессор с достоинством удалился, а обескураженный отец Вячеслав остался глотать обиду. Вожделенная «селедка» уплыла, как золотая рыбка, махнув на прощание хвостиком.

Закончилась академия, и Славика назначили преподавателем славянского языка в младших классах семинарии. Но пройтись по преподавательской лестнице и достигнуть высот инспекторства, за которым маячит перспектива архимандритства, а там, глядишь, и архиерейства, отцу Вячеславу не удалось. Его тихо удалили за скандальную связь с некой девицей из работниц академической канцелярии. На ковре у митрополита он слезно каялся и умолял не отправлять его в монастырь. Тогда архиерей сжалился и назначил его на приход вторым священником в одно из сел Волгоградской области.

– Скажи, Султан, зачем тебе понадобилась эта грязная, пьяная поповская свинья?
– спросил Мавлади, проходя в комнату, где на атласных подушках сидел, развалившись, Султан.

– Он что, пьяный?
– поморщившись, в недоумении спросил Султан.

– Да вдрабадан, мы его из-под стола всего в блевотине выковыряли.

– Странно, у меня была информация, что он не пьет, - произнес Султан.

– Ахмет, там у нас гость, распорядись, чтобы, когда протрезвеет, его помыли, переодели. Как сможет говорить - сразу ко мне.

– Так зачем тебе этот вонючий кафир?
– устраиваясь на подушках и закуривая элитную сигару, еще раз спросил Мавлади.

– Дорогой, ты покушай - барашек, шашлык, бери, что хочешь, ешь. Устал, отдыхай.

Мавлади понял, что на его вопрос Султан не ответит, все же Султан выше его, Мавлади, и запросто может не отвечать.

– Ты кушай, потом о делах поговорим, у нас есть что обсудить. Работы много навалилось, слава Аллаху.

На следующий день Мавлади уехал, а к вечеру Ахмет привел протрезвевшего, вымытого и переодетого отца Вячеслава. Выглядел он, мягко говоря, неважно: серое помятое лицо, огромные синюшные мешки под заплывшими глазами.

– Присаживайся, гостем будешь, - указал на стул напротив Султан.

Отец Вячеслав стоял как столб. Ахмед толкнул его в спину, дав понять, что надо садиться.

– Ахмет, ты можешь нас оставить, нам надо поговорить, я тебя позову, - в глазах его сверкнула усмешка.
– Ах да, Ахмет, принеси нашему гостю стакан горячего чая и аспирин от головы. Ты прости, - обратился он гостю, - похмелиться тебе не дадим, а вот чаю с аспиринчиком - с удовольствием.

Отец Вячеслав неохотно присел и поморщился от головной боли. От еды его все еще тошнило, а вот горячего чаю хотелось нестерпимо, поэтому он был даже благодарен своему похитителю-незнакомцу, по крайней мере, его не сразу будут убивать.

– Зачем я вам понадобился и кто вы такие?
– спросил иеромонах.

То, что это люди не от архиерея, он понял уже давно, да и архиерей померещился ему в пьяном бреду.

– А вот вопросы здесь задаю я, - строго ответил Султан и растянул губы в белозубой улыбке.

Отец Вячеслав поежился от его взгляда и проверил наличие на себе одежды, ему вдруг показалось, что его забыли одеть после душа.

«Почудилось, надо ж так перепить, «белочка», что ли, продолжается», - подумал несчастный.

Вошел Ахмет, похожий на араба из древних литографий, — черноволосый, кареглазый и очень красивый парень лет двадцати пяти, на подносе большая кружка дымящегося черного чая и стеклянный стакан с шипящей в воде таблеткой, - поставил перед носом отца Вячеслава и мгновенно удалился.

«Не отравили бы, бестии», - подумал пленник и машинально перекрестил стакан, сложив по-священнически пальцы.

Султан при виде крестного знамения, исходившего даже от такого ничтожества, что сидело перед ним, сделал омерзительно злую гримасу, но удержался от комментариев и каких бы то ни было действий. Он всегда умел держать себя в руках.