Бог не проходит мимо

Рихарда забил озноб. Он натянул капюшон почти на самые глаза, сунул руки в карманы и быстро пошел к дому журналиста. Со стороны, глядя на фигуру жалко съежившегося человека, можно было подумать, что спешит домой сильно припозднившийся на работе замерзший инженер или менеджер среднего звена, вынужденный ходить пешком и ездить на автобусе.

Панельная девятиэтажка, к удивлению Рихарда, встретила его свежеотремонтированным подъездом, еще пахнущим масляной краской, и абсолютно новыми почтовыми ящиками с блестящими хромированными замочками.

«Как хорошо, что ящики целые», - обрадовался разведчик.

Быстро опустив диск в нужную щель, Рихард бесшумно покинул подъезд.

Возле метро он позвонил из автомата и не своим голосом произнес одну-единственную фразу: «В почтовом ящике для вас конверт». Быстро положил трубку.

Уже на следующий день все было готово к отъезду. Билеты и документы на имя Ивана Белова, кредитные карты. Рихард собрал вещи - самый минимум.

Был поздний вечер, телевизор работал в половину громкости. Рихард еще раз осмотрел собранные вещи и документы.

«Завтра начнется новая жизнь», - он устало опустился в кресло и прикрыл глаза.

Он не слышал, как тихо щелкнул замок и входная дверь в его квартире бесшумно отворилась. Черная тонкая тень, как крадущаяся кошка, скользнула по стене.

В следующую минуту тень была уже в комнате. Два бесшумных выстрела в голову и контрольный в сердце. Бездыханное тело так и осталось в кресле, залив и обагрив все вокруг кровью. Тень исчезла так же быстро, как и появилась, словно ее и не было.

Утром в половине десятого шестидесятилетняя домработница Зинаида Ивановна тяжело поднималась по лестнице на пятый этаж. Сталинский дом, где обитал ее работодатель Рихард Геппеус, не имел лифта, это единственное, что не устраивало ее в работе у господина Геппеуса. В остальном она была довольна: платил всегда вовремя, не скупился, сам был аккуратен и пунктуален. Грязи никогда не оставлял, поэтому работы в квартире было немного. Конечно, хорошая домработница всегда найдет работу, именно к таким хорошим и относила себя Зинаида Ивановна. Она работала в разных домах и в разных семьях, но этот клиент был самым порядочным и чистоплотным.

Зинаида Ивановна остановилась на третьем этаже, чтобы перевести дыхание.

«Наверное, придется отказаться от работы, - подумала она, глядя на беленый потолок и держась за сердце.
– Здоровье не то, а тут такой подъем. Как жалко, и ведь все хорошо, все устраивает, но эта парадная, как ложка дегтя. И почему так складывается, когда все устраивает? Обязательно появляются какие-нибудь препятствия. И кто это придумал дом без лифта?»

На площадке пятого этажа она долго не могла отдышаться, потом долго искала ключи в старой клеенчатой сумке.

«Надо с получки другую сумку купить, - ворчала Зинаида Ивановна, - эта такая неудобная, да и порвалась вся внутри. Как раз сегодня получка, Рихард Карлович, наверное, деньги оставил на тумбочке».

Она открыла дверь. На тумбочке в прихожей действительно лежал конверт, он всегда оставлял его в день зарплаты, на конверте было что-то написано, но Зинаида Ивановна не обратила внимание, да и без очков она все равно не прочитала бы. Привычным движением она сунула конверт в сумку, повесила пальто на плечики и принялась снимать сапоги.

– Рихард Карлович, я пришла, - на всякий случай позвала она хозяина. Она всегда так делала: вдруг хозяин еще не ушел на работу.

– Рихард Карлович, - повторила домработница, обувая ноги в свои тапочки, хранившиеся здесь же, в тумбочке.

«Значит, ушел», - подумала Зинаида Ивановна и по-деловому направилась в кухню.

Сколько пробыла на кухне, она не помнила. Уборку всегда начинала с кухни - самая тяжелая работа, которую она старалась выполнить со свежими силами. К удивлению домработницы, на кухне был некоторый беспорядок, словно хозяин куда-то очень спешил, что на него было не похоже.

«Интересно, в комнатах тоже беспорядок?» - подумала Зинаида Ивановна, направляясь в гостиную, чтобы оценить предстоящий фронт работ.

В начале одиннадцатого утра на пятом этаже элитного сталинского дома раздался душераздирающий женский крик.

Через час в квартире уже работали эксперты-криминалисты, представители прокуратуры. На так и неприбранной кухне хлопотала бригада «скорой помощи», делая успокоительный укол перепуганной домработнице.

Глаза Зинаиды Ивановны были красны от слез, она поминутно всхлипывала и сморкалась в кухонное полотенце.

Привалившись спиной к дверному косяку, стоял следователь по особо важным делам из районной прокуратуры и пытался допрашивать впавшую в истерику свидетельницу.

Обычные опера давно уехали, это был не их случай.

Во дворе среди многочисленных зевак топтались несколько журналистов и съемочная группа одного из новостных каналов. Телевизионщики, нервно покуривая, ждали выхода кого-нибудь из официальных представителей правоохранительных органов, чтобы хоть что-то узнать. Официальных заявлений по поводу громкого заказного убийства литовского дипломата пока не было.

Отец Андрей включил телевизор. Смотрел он в основном новости и иногда старые классические советские фильмы, напоминавшие ему детство, маму и даже бабушку.

Телевизор стоял у них на кухне. Так потребовала Вероника, не желавшая видеть его в доме. На тему телевизора у отца Андрея с женой часто шли, как он сам выражался, бурные теледебаты.

Вероника требовала телевизор убрать совсем, а отец Андрей считал, что в его наличии нет особого вреда, о котором постоянно толковала ему жена.

Шли криминальные новости. Отец Андрей хотел было переключить их, как вдруг его что-то зацепило.

– Сегодня ночью в Москве был убит литовский дипломат, - промелькнули фотографии дипломата, что-то сказали о его деятельности.

Отец Андрей бросился в комнату матери. Среди старых бумаг, множества поздравительных открыток с Новым годом, Восьмым марта лежали две пожелтевшие фотографии: счастливая Люба стоит под руку с неизвестным мужчиной. Мужчина красив и статен, светлое лицо, широкий лоб и еще что-то неуловимо знакомое в образе, что промелькнуло ныне в новостях. На обороте аккуратная надпись, сделанная рукой матери: «Кисловодск, я и Р.».

Отец Андрей нашел эти фотографии совсем недавно, перебирая старые вещи матери. Он много лет не прикасался ни к чему в ее комнате.

Маленькая мамина комната постепенно превращалась в затхлый чулан, пахнущий застоялым воздухом, пылью и старыми вещами. Лишь иногда отец Андрей заходил туда стереть пыль с мебели и собрать паутину из углов. Он боялся трогать ее вещи, как люди боятся рыться в чужих вещах, читать чужие письма - ему казалось, что вещи должны хранить память от прикосновения ее рук. Хотя в глубине души считал, что такая память о покойной матери где-то сродни фетишизму. И вот однажды он решился.