Бог Войны

Я барабаню пальцами по бедру, демонстрируя бесстрастность, которая прямо противоположна реву тревоги, разгорающейся в моем мозгу. Мой голос более спокойный, более контролируемый, чем у нее.

— Ты что-то вспомнила?

— Только несколько образов, где я лежу возле машины и смотрю на кровь. Ты был там, — ее вуаль нейтралитета спадает, и она смотрит на меня с дрожащим подбородком. — Это правда?

— А мои суждения о том, что в твоих воспоминаниях правда, а что ложь, считаются?

— Да.

— Почему?

— Потому что ты видел меня в худшем состоянии и остался.

— Почему ты так думаешь?

— Я не идиотка, Илай, и у меня также достаточно самосознания, чтобы понять, что ты наверняка видел ту мою версию, в которой столько проблем, что ее нельзя выпускать на улицу, и все же ты не отправил меня обратно к родителям и не запер в психиатрической клинике. Ты никогда не относился ко мне как к ненормальной, и я благодарна тебе за это. Нет, я благодарна тебе сверх меры. Я в долгу перед тобой и поэтому доверяю тебе в этом вопросе.

— Не стоит доверять мне. Я не могу доверять себе большую часть времени, так что и ты не должна.

Маленькая улыбка искажает ее губы, и мне хочется впиться зубами в них и высосать ее кровь. Мне нужно, чтобы она перестала улыбаться, иначе ей не понравятся последствия ее действий.

— Я все еще думаю, что тебе можно доверять больше, чем моей голове, — шепчет она. — Лэн упоминал о моем бывшем психотерапевте и ненормальном поведении, но я проигнорирую это и свои ненадежные воспоминания, если ты мне так скажешь.

Моя челюсть сжимается. Этот ублюдок Лэндон, похоже, вернулся на свои похороны. Желание, которое я исполню скорее раньше, чем позже.

— Что еще сказал Лэн?

— Как обычно, всякую ерунду.

— Какую ерунду?

Ее щеки покрылись красным румянцем, и мне это ни капельки не нравится. Какого черта она краснеет, когда думает об этом мерзком ублюдке?

Она прочищает горло.

— Ничего важного.

— Скажи мне, и я решу, важно это или нет.

— Да ничего особенного, — она внимательно смотрит на меня. — А как насчет всего остального, что я только что упомянула? Тоже ничего?

Я вижу надежду в ее ярко-голубых глазах и потребность поверить в эту темную сказку, которую я для нее построил.

Я вижу следующую трещину в песочных часах, и вместо того, чтобы позволить всему идти своим чередом, я накладываю еще одну окровавленную штукатурку на ожидающего своего часа пыльного дьявола.

Я позволяю своей руке обхватить ее руку поменьше и говорю:

— Ничего страшного.

По ее телу пробегает дрожь, она выдыхает и вскидывает руку, переплетая наши пальцы.

— Спасибо.

Я смотрю на контраст ее светлой кожи с моей и сверкающих розовых ногтей, которые она часто прикладывает везде, где может дотронуться до меня. Я могу оставить следы по всему ее горлу, сиськам и заднице, но моя жена никогда не оставляет своих. Даже если я связываю ее, она как-то находит способ бесследно вцепиться в меня когтями.

Мой телефон вибрирует, и я игнорирую его, вероятно, потому что это означает отпустить ее.

Однако, когда он снова вибрирует, я достаю его свободной рукой.

Папа: Я жду тебя завтра на совещании по проекту «Ансил».

Несмотря на абсолютное неудобство при наборе сообщения одной рукой, я все равно делаю это.

Илай: С каких это пор посторонним разрешается присутствовать на стратегических совещаниях?

Папа: Ты не посторонний. Ты снова в списке.

Илай: Почему? Давление со стороны мамы?

Папа: И твоей жены.

Я смотрю на экран, потом на Аву, которая выжидающе смотрит на меня. Давление со стороны кого?

Моей жены?

С каких это пор она может давить на моего отца?

Илай: Ты уверен, что не имеешь в виду ТВОЮ жену? Насколько я знаю, она единственная, кто может на тебя давить.

Папа: Ава сказала мне, что причины, по которым ты ушел со встречи и проткнул Роберта ножом, связаны с ней. Есть ли причина, по которой ты сам не поделились этими подробностями?

Илай: Я не люблю оправдываться.

Папа: Я твой отец, Илай. Передо мной ты можешь оправдываться.

Илай: Мне это не нравится, и я не хочу, чтобы меня восстанавливали в проекте из-за моей жены.

Папа: Ну, так или иначе ты восстановлен, и тебе следует научиться быть благодарным.

Я поднимаю голову и вижу, что жена все еще наблюдает за мной, ее пальцы крепко сжимают мою руку, словно предугадывая мой следующий шаг.

— Что ты сказала моему отцу? — я выдергиваю руку.

Она не отпускает меня так просто, и один из ее ногтей вонзается в мою кожу.

Ава не скрывает разочарованного взгляда.

— Правду.

— Почему у тебя сложилось впечатление, что ты можешь рассказать ему все?

— То, что тебя обвиняют и выгоняют из проекта, а он не знает правды.

— Если бы я хотел ему сказать, я бы сказал.

— Но ты не захотел, поэтому я сделала это за тебя.

— Ты сделал это за меня? Я должен поаплодировать стоя? Мне не нужно, чтобы моя жена оправдывалась за меня. Из-за твоих ненужных действий он даже не воспринимает меня всерьез.

— Эй. Он твой отец, а не надзиратель, и он определенно воспринимает тебя всерьез.

Машина останавливается перед домом, и я скрежещу зубами.

— Не будь такой назойливой, Ава. Ясно?

— Мне жаль, что я пыталась помочь, — ее подбородок дрожит, когда она распахивает дверь и выходит, прежде чем засунуть голову обратно. — И для протокола, спасибо было бы достаточно.

Она бросается к выходу, когда Хендерсон открывает мою дверь, и я клянусь, что этот ублюдок глазеет на меня.