Богадельня пост-панка

Сара лежит на полу, сжимая в руке маленький фонарик и плачет. Слезы льются с обеих щёк, попадая в нос, она захлебывается в собственных выделениях. Она светит на надписи и не верит, что не одна она такая. Что есть ещё люди, которых не любят, ненавидят. Не из-за того, что они что-то сделали, отравили собаку или не помыли посуду, а за то, что они родились, появились на свет, выползли из тела матери. Она жалеет уже не Франсуа, а себя. Вспоминает своё детство и не верит, что ещё жива. Не понимает за что.

Для ребёнка родители-это целый мир. Родитель это тот, кто защитит тебя от невзгод, успокоит ,когда тебе грустно и скажет, что делать, когда ты запутался. Когда ты, родитель, кричишь на ребёнка, мир трещит по швам, ему некуда бежать, не к кому обратиться, негде спрятаться. То, что изначально должно быть ему опорой, фундаментом его жизни, стоит со сранным тапкой и шипит, шипит. Когда ты, родитель, бьешь своего ребёнка, мир рушится, его прекрасный мир взрывается, его больше не склеить, не сшить. Он больше не защищён, его талисман пропал, амулет разбился. Ребёнок становится маленьким социопатом, будущим наркоманом и алкоголиком, латентным убийцей. Тебе, родитель, очень повезёт, если после твоего тапка, ремня или старого собачьего поводка, он найдет утешение в книгах, а что, если нет? Что, если завтра ты откроешь глаза, выйдешь на свою светлую, как небо в белую ночь, кухню и обнаружишь своего любимого кота, которого ты не смел трогать, ведь он любимый Барсик, родной пушистик, по кускам. Лежащего на столе с яблоком во рту. Ты снова пойдёшь и отлупишь своего ребёнка? Тебе, родитель, повезёт ,если после этого он возьмёт в руки сигареты, а не нож. Тебе повезёт, если ты обнаружишь своего кота на кухне, а не кот тебя.

Она заглядывает под последний шкаф в этом ряду и теряет сознание. «Меня зовут Франсуа, мне 11 лет и я скоро умру».

Сара растеклась по полу, последним послышался лишь скверный крик, крик безысходности.

–Лишь бы с ней ничего не произошло – говорит взволнованный учитель географии, протирая очки в тонкой оправе – Я себе этого не прощу.

–Вы то тут причем, мой дорогой? – спрашивает библиотекарша, протирая голову Сары мокрой тряпкой.

–Вы не понимаете, какая она ценная ученица.

Эрик кривится после слов географа. Подносит к носу Сары ватку с нашатырным спиртом и та делает глубокий вдох.

–Сара! – вскрикивает учитель географии. – Вы очнулись! Кто-то сделал вам больно?

–У нее шок, не кричите. – шепчет ему библиотекарша. – Сейчас напугаете ее, а ей еще детей рожать.

–Извините, не хотел напугать ее репродуктивную систему.

–Кажется, – так же тихо продолжает пожилая женщина. – Она упала вот с той табуретки и ударилась головой.

–Вы, – сказала Сара, указывая пальцем на учителя географии с угловатым лицом. – Больше ни слова про мою репродуктивную систему. А вам, – она поворачивается на библиотекаршу, – вам я уже сказала, что упала со стула. Не с табурета. Я же не идиотка, в конце-то концов.

Стряхиваю чешуйки грязи со своего бежевого свитера, делаю это недовольно, словно меня туда кто-то силой запихивал. Выхожу в коридор и становлюсь у окна, пытаюсь прийти в себя.

Теряю дар речи от удовольствия, что кто-то в этой школе ползал под шкафами, читая записки маленького мальчика с шизофренией. Однако есть огромная доля вероятности, что я просто упала с того дурацкого табурета и дальше уже придумала все сама. Это еще одна проблема наркотиков. Я перестаю ориентироваться в пространстве так, как это делает здоровый, чистый человек. Чем больше опыт принятия дурманов, тем больше сомнений в происходящем. Все, что я сейчас вспоминаю, включая лозунги, того парня и диалог с библиотекаршей представляется мне каким-то нереальным, далеким.

–Как ты себя чувствуешь? – спрашивает Эрик, запрыгивая на подоконник – У тебя лицо разбито.

–Спасибо, неплохо. Как сам?

–Не злись. Я люблю тебя, ты мой лучший друг. Я очень скучаю.

Скучает он.

–Ладно. Ты такой милый, когда извиняешься, как тут устоять.

–Теперь надо вас познакомить с Домиником. С моим парнем.

Меня успокаивает лишь то, что они оба попадут в ад.

–Тебе, стало быть, интересно узнать, каков же он. Так я тебе расскажу, каков же он. Он образован, как ты, но более добр, он трудолюбив, как ты, но чуть более усерден, он любит литературу, как ты, но немного другую. А еще он модель.

–Как я?

–Нет, он просто модель.

Он всегда считал меня некрасивой.

–Мне пора тебе кое-что показать, пойдем.

На улице спала непогода. Тучи, разлетевшись в разные стороны, оставили нам лишь небольшие безобидные облачка в память о себе. Но на улице все-равно чувствуется духота, дождь не забрал ее с собой, даже ветер не помогает. Свежий воздух наполняет нас наполовину, как продавец рожок в кафе-мороженое. Эрик не обращает внимания на это, он выволок меня на улицу, встал около трех зданий и улыбается.

–Смотри!

–На что?

Оглядываюсь. Просто на заметку: в нашем городе не панорамные виды, 10 из 10, 100 из 100. Пару грустных людей вокруг с большими зонтами в пол идут себе, волокут рутину дня, памятник основателю города, перекрашенный уже пару раз из-за местных вандалов, стоит посреди площади, гнусаво поглядывая на обитателей его городка, несколько домов с рекламными билбордами макарон, яиц, ортопедических подушек и мужских трусов. Там парень в трусах одной известной фирмы выглядит очень напыщенно, словно в этих трусах у него спрятаны все тайны человечества. В его лице нет неправильных черт, вернее, оно либо все неправильное, либо идеально. Не могу понять. Типичный парень с картинки, такие парни по улицам не ходят, они сидят только в этой картинке и смотрят на нас в трусах.

–Увидела?

–Что я должна была увидеть?

Он указывает на того парня в трусах и со всей гордостью заявляет:

–Мой!

–Что твой?

–Это Доминик, Сара. Мой парень.

–Твой парень? Вот и познакомились.

3.

Окаменелая девушка таращится на меня. Стертая, сухая, никому ненужная. Бездомный взгляд, тусклые губы, бледное лицо, покрытое оранжевыми пятнами. Одно моргание-одиночная метафора ее будней. Очередное радостное утро- очередная ода собственной внешности рядом со ржавым туалетом и треснутым зеркалом. Замкнутый круг. Мне нужно мужское мнение, а то скоро я отдамся пристрастию пост-панка, возьму веревку, завяжу на ней маленькую петлю. Когда меня найдет мать ,она услышит музыку Joy Division на проигрывателе, а я все еще по инерции буду подпевать.

Мои школьные будни идут уже второй день. Благо мы идем с ними в разных направлениях. Не люблю школу, спасибо учителям. Мне там нечего делать. Даты, имена, течения, войны- все это поглощает мой мозг при чтении книг, а математика-унылое говно

С каждым годом моя жизнь теряет краски. Не скажу, что детство мое было радужным, но тогда было легче. Я воспринимала мир чуть более нереально, чуть менее правдоподобным казались мне мои будни. Я оглядывала других детей, детей радостных, капризных и беззаботных, затем в витрине булочной видела свое отражение и пыталась разбить стекло пышкой. Шли годы, у меня появлялись все более весомые причины разбить стекло при виде себя, в моих руках появлялись все более тяжелые предметы.

Каждый день я слышу о смерти, сексизме, наркотиках, расизме, о жирных тетках и мужиках, коих не утраивает массовые гонения со стороны более стройных людей. Это уже смешно, а не грустно. Куда бежать от реальности, если книги уже не спасают. Куда деться, если наркотики – стиль жизни.

В уютной кофейне на окраине нашего города ко мне подходит молодая девушка и наливает мне черный, как ночное небо в маленькой деревушке, куда не добрались желтые фонари города, кофе. Я прошу ее принести молоко, так как терпеть не могу эту горькую жижу, сотворенную не пойми кем, не пойми из чего.