Богадельня пост-панка

–О чем речи свои ведете? О городском сумасшедшем, этаком убийце престарелых теток ? Кого подозреваете ?

–Ну, теперь тебя. – решительно призналась я.

–И это мне говорит девка, выглядящая как героиновая наркоманка !– его мерзкий толстый рот залился смехом, по складкам подбородков пронеслись ряды слюней, лицо покраснело. Роджер стукнул Игоря, нервно улыбающегося, чтобы не разочаровать хозяина. – Игорь, ну посмотри на нее, ну посмотри !

–Закрой свой рот. – услышала я спокойный голос Эрика. Так тихо и ровно он сказал это, что все в лодках, не считая Игоря, настороженно и немного испуганно посмотрели на Эрика, даже кровь в моих жилах застыла и нервно огляделась.

–Хорошо, так о чем мы так говорили? – срывающимся голосом спросил Роджер. – Убийца? И как вы думаете, кто он?

– Крутой чел. Уверен, что это смелый и веселый парень, мечтающий остаться легендой. – осмелев, сказал Доминик, сопроводив свою речь волчьим оскалом. – Что может быть прекрасней? Просыпаешься утром, смотришь на себя в зеркало, а перед тобой он- мечта всех мальков и девочек, главный страх всех политиков и федералов, икона анархистов. – кажется я услышала, как он замурлыкал.

–Это идиотизм, убийство – не великое достижение человека! – постаралась парировать я. – Убийство человека- самый низкий моральный поступок, за которым следует самая жуткая казнь – собственная совесть.

–Да никого это не волнует твоя совесть!
– Доминик окончательно осмелел, поняв, что угрозы от Роджера никакой нет.– Она явно не убийца.– шепнул он Эрику с неким презрением.

–Убийцей может быть только настоящий мужчина. – гордо произнес Роджер, смотря в густоту тумана. – Истинный Викинг, современный Воряг, Герой Нашего Времени.

–Рок-звезда, Легенда, Мечта. – романтично проговорил Доминик, глядя в ту же сторону.

–Моральный урод, свинья, ничтожество, жалкое, разбитое существо, неспособное взять себя в руки, старающееся выплеснуть все свои проблемы на несчастных матерей и дочерей!– сорвалась я. – Если вы так считаете, то сами не лучше. Кучка закомплексованных идиотов, мечтающих о возмездии над теми, кто вас обижал. Несчастный жиробас и точенный

Порыв ветра, начавшегося так же внезапно, как появился гость, разнес туман по всей территории озера, вместе с ним пропал и Роджер с Игорем, и мы сами.

Доминик, я и Эрик словом не обмолвились про него, нам всем было не по себе от произошедшего. Вроде ничего и не произошло, никто не запрещает нам обсудить то, о чем мы говорили с этими двумя, но внутренняя самоцензура душит, заставляя говорить о чем угодно, кроме этого.

Всю ночь я ворочалась в своей кровати. Мне становилось то жарко, то холодно. Сердце колотилось, как у чечёточника, вены вылезли наружу, жилы натянулись как антенны над тем чердаком, где мы с Эриком занимались любовью.

Мать всю ночь рисовала свои дешевки, напевая цыганские романсы. Утром в коридоре я встретила высокого шатена, он нес гуашь в комнату моей матери. А теперь он бежит прочь из ее комнаты, в спешке уронив шарф на пол. Он хватает лаковые коричневые ботинки и натягивает на фиолетовые носки. Я, подняв шарф, протягиваю ему.

–Вы уронили, возьмите.

Он, оглядев мою руку, хватает шарф и прикладывает его к уху. Оно кровоточит.

–Скажи этой больной дуре, что я напишу на нее заявление в полицию! – орет он, голос его срывается. – Она прокусила мне ухо!

–Сами скажите ей, мне мои уши еще нужны.

–Я ее засужу!

–Вы тоже повелись на бредни про Ван Гога?

–Ну, она говорила, что только человек во страдании может понять суть бытия..

– И где она вас только находит?

Но ответа я не дождалась, когда дверь в комнату матери приоткрылась, он схватил шарф и выбежал.

Это вышел кот.

Обычно я не завтракаю.

Я выхожу на кухню, сажусь за стол, достаю книгу и открываю ее там, где лежит закладка. Обычная, бумажная, с изображением нескольких черных чаек. Там много предложений, среди них я стараюсь найти верное. Иногда приходится перечитывать одно и тоже, чтобы напомнить себе то, что читала только вчера.

Я не кладу еду в рот по утрам, потому что всегда неприятно, когда тебя рвет. Лично по мне, то еда -топливо и ничего больше. У меня не всегда хватает энергии для поедания этого торфа каждое утро, как вообще можно делать что-то постоянно? Неужели создателю\лям не достаточно того, что я сплю изо дня в день по шесть часов, дышу и моргаю?

Моя кухня огромная, в ней достаточно пространства, чтобы у вместилась целая бригада поваров и кондитеров. Они могли бы работать здесь круглосуточно, впахивать, как азиатские дети на азиатских заводах чего угодно, но на ней сижу я и пью чай в пакетиках.

Как рассказывала мне бабушка, которую я очень любила, моя мать проектировала кухню с расчетом на то, что однажды у нее проснется материнский инстинкт и мы будем здесь вместе завтракать, как вот эти семьи из фильмов и книг, но с прогнозированием у нее всегда было достаточно плохо. Ни материнский инстинкт, ни слово семья никогда не перешагивали порог нашего дома. Мы живем как соседи, такие соседи, которые правда надеются, что однажды на улице, примерно в 7-8 утра оторвется дорожный знак, запрещающий проезд грузового транспорта, отлетит на метров пять и придавит твоего соседа насмерть.

Она меня терпит. Это абсолютно взаимно, я уже лет 17 не надеюсь на то, что мы станем семьей, точнее 17 лет и 11 месяцев. Через месяц мне 18. Но ей хуже. Какое бы там не было общество, оно давит и хочет, чтобы она меня кормила, изредка давала деньги и приходила в школы выслушивать, какая я мразь и безответственная личность.

Я не считаю себя подростком, мне кажется, я родилась взрослой. Просто говорить, что я безответственная немного глупо. Я взяла ответственность за собственную жизнь примерно в тот момент, когда мне обрезали пуповину. Моя мать часто не забирала меня из садика, я шла домой сама или ждала бабушку с работы. Она работала до глубокой старости, перестала сниматься лишь за пару недель до своей смерти, она была актрисой. Часть заработка она откладывала на похороны, часть переводила в приют бездомных животных, а все остальное складывала мне в книги, как оказалась. Лишь после ее смерти, когда мне негде было брать деньги на новое чтиво и я начала перечитывать старые книги, я обнаружила, что в каждой лежит по бумажке. Теперь почти все эти купюры уходят на наркотики. Я бы не хотела, чтобы бабушка узнала об этом, каждый раз, когда я достаю деньги, я извиняюсь перед ней, но другого выхода у меня нет. Она к тому же была веганкой, а я до сноса крыши люблю бекон, на него тоже приходится тратиться. Бабушка прости.

А еще раньше я мечтала создать группу и играть рок. Я подыскала базу, придумала название и репертуар, украла гитару, но затем поняла, что создавать мне ее не с кем. Как неловко подготовить все, кроме людей. Я вообще раньше много мечтала.

Полин просит встретиться. Она позвонила мне в слезах и умоляла подойти к ее дому. Туда я не пойду, там ее отец -мой учитель географии, а я давно не хожу на географию, уже около двух лет.

Мы встретились на окраине города в гараже сером, скучном. В этом гараже мы провели тысячи часов своей жизни, оставили здесь свое здравое, детское сознание и открыли мир грязи, умиротворения и пост-панка.

Над нами летали мухи. Они жужжали и бились друг об друга, некоторые, оседлав товарища, кружили, пугая наши неокрепшие умы. Все это вызывало противный запах, которого не было, но наше общество с детства навязывает нам, что там, где мухи – воняет, где тараканы – грязно, если есть косточки арбуза – вырастит дерево внутри тебя, что правительство всегда право.

В сооружении из сварных металлический листов мы просидели около получаса в полной нудной тишине. Полин лежала у меня на плече, всхлипывая, пока не села прямо и не закурила что-то запрещенное на территории нашей страны.