Богдан Хмельницкий

Гавриловича новые козацкие послы— Федор Козминский, Федор Пралич и Василий

Онушкевич.

«Мы никак не думали,—сказано было в данной им инструкции,—чтобы после

таких важных кровавых услуг, какие мы оказывали во всех пределах Речи-Посполитой,

охраняя целость отечества, поливая землю своею кровью и, устилая ее своими

головами, их милости паны, как нам донесли послы наши, прогневались на нас за то,

что мы в своих инструкциях, данных им от нас, считая себя членами Речи-Посполитой,

просили не отдалять нас от участия в избрании короля. Если это не нравится их

милостямъ—пусть будет по их воле; надеемся, что они изберут такого государя,

который соблюдет нас при наших правах, свободе и вольностях, приобретенных

нашими предками и утвержденных присягою королей».

«Как ни прискорбно для нас то обстоятельство, что нас удаляют от избирательства,

но еще прискорбнее то, что вот уже более тридцати лет каждый сейм молим и слезно

просим об успокоении, сообразно присяге покойных польских королей и последнего

короля, нашей древней греческой церкви, находящейся в послушании святейшего

константинопольского патриарха, и потревоженной новоизмышленными унитами; но

нас водили, откладывали решение дела от сейма до сейма до настоящего дня и,

наконец, на последнем сейме, пред отшествием из мира сего покойного короля, дали

обещание, что его величество усмирит тех, которые произвели смуту между народами,

и успокоит нас и наш русский народ относительно его вольностей и религии. Еслиб не

кончина его величества, мы бы надеялись получить утешение в наших несчастиях как

для себя, так и для всего русского народа. Теперь, когда наступило время и пришел

случай каждому подавать голос п добиваться своих прав, мы внесли нашу

покорнейшую просьбу ко всем чинам государства на конвокационный сейм и слезно

просили ваших милостей, чтоб наш русский народ и наше духовенство не переносили

более несправедливостей и обид от новых и прежде неслыханных унитов. Но вместо

исправления ошибок, в противность правам и привилегиям, которые наш русский

народ с своим духовенством представил его величеству шведскому королю, панам-

сенаторам п панам-послам, уличая унитов протестациями и реляциями, мы не были

настолько счастливы, чтоб получить удовлетворение наших беспрестанных просьб, а

еще более почувствовали скорби и страдания оттого, что нам, обиженным,

приказывают отказаться от своего. Теперь, на нынешнем элекцийном сейме, мы

поручаем нашим послам слезно просить Речь-Посполитую и усиленно домогаться,

чтоб наш русский народ оставался при своих правах и свободе, а наши благоверные

духовные, находясь при своих церквах, епархиях и принадлежащих к ним имуществах,

с правом свободного богослужения, уже более не терпели утеснений от этих несносных

унитовъ».

Кроме этой просьбы о вере (сочиненной, очевидно, духовным лицом, а

не козаком), козаки собственно для своего сословия просили исправлений в делах,

относящихся до их вольностей, повышения даваемого им от правительства жалованья

и определенного места для козацкой артиллерии. В заключение, они жаловались, что

украинные паны, соображаясь с кураковскою коммиссиею, не хотят держать на

жительстве в своих имениях Козаков, но и не допускают их выходить из этих имений,

запрещая своим подданным покупать у них дома и имущества, и таким образом

приневоливают Козаков самих делаться подданными. Предвидя, что никто другой, а

Владислав, носивший по смерти отца титул шведского короля по праву наследства,

избран будет польским королем, козаки прислали к нему с своими послами письмо и,

заявляя надежду и уверенность иметь его своим государем, заранее просили его быть

благосклонным и милостивым к козакам, которых услуги он уже испытал. «Если же—

было сказано в козацком послании к нему— сохрани Бог, кто-нибудь будет

препятствовать вашему величеству получить престол отца вашего, то мы обязываемся

жертвовать своим достоянием и жизнью за ваше величество».

Такия выходки Козаков опять раздражали шляхетство. Маршал посольской избы

отвечал козацким послам так: «ведомы нам ваши рыцарские деяния и услуги, которые

оказывали Речи-Посполитой и ваши предки и вы сами. Надеемся, что и на будущее

время вы не утомитесь в вашей готовности служить отечеству. Но удивительным

кажется нам, что ваши послы, по возвращении с конвокации, навлекли на себя такую

ненависть и подверглись опасности потерять жизнь». Он давал козакам совет на

будущее время быть осмотрительнее и благоразумнее, называл их последнюю

инструкцию необычною, а выражения в ней неуважительными и оскорбительными для

шляхетства. Что касается до просьб, с которыми козаки обратились к сейму, то маршал

объявил им в общих выражениях, что обо всем этом на сейме последует рассуждение в

свое время.

Спор о религии между шляхетскими послами сейма возобновился по открытии

элекцийного сейма. Еще пред этим сеймом луцкий архиепископ Гроховский, на

сеймике в Бресте, подал протестацию; некоторые важные лица того времени пристали

к нему заодно: Лев Сапега, виленский воевода, Троцкий кастелян Альбрехт-Владислав

Радзивилл, брестский кастелян Мосальский, Александр-Людовик Радзивилл,

литовский хорунжий Николай Сапега. Протестация их находила постановления

конвокационного сейма относительно дизунитов и дисидентов несообразными с

честью римско-католической религии. Сам составитель протестации, львовский

архиепископ, не явился на сейм под предлогом болезни, но пустил свою интригу в ход,