Боги среди нас

Он развернулся. И спутники, не мешкая, поспешили за ним по широким ступеням. Я двинулся за ними, в холл особняка.

Это были знатные хоромы. Я осмотрел светлые каменные стены, резные колонны, оценил пол из мрамора с золотистыми прожилками. Несколько высоких статуй, сделанных, несомненно, хорошим мастером, изображали крылатых дев. Я был лично знаком с такими. Невольно восхитился тому, как скульптор повторил одеяние и формы. Хотя, он не смог передать живость их лиц, но грудь и бедра ему удались на славу.

— Не отставай, — шепнула Катя.

Я зашагал следом по здоровенной лестнице, ведущей по широкой дуге на второй этаж. Зеленый ковёр покрывал ступени, не давая ногам скользить. Сколько же ткачих трудились над этой дорожкой?

— Торгаш при деньгах, — заметил я.

Барельефы на стенах демонстрировали битвы великих воинов. Среди которых наблюдались и мои боевые товарищи. На одном я заметил парня с крыльями и нахмурился. Что-то в этом мужике показалось мне смутно знакомым.

— Себя нашёл? — язвительно уточнила Катя.

— Мой образ слишком выразителен, чтобы кто-то смог его повторить, — высокомерно отозвался я, на самом деле смутившись, что мне не нашлось места на картинах.

— Или тебя было так много…

В этот момент Катя замолчала и остановилась на верхней площадке. Я едва не столкнулся с ней и грубовато подвинул в сторону, чтобы пройти.

Прямо перед нами стояла статуя какого-то мужика, обернутого в ткань с огромной трезубой вилкой в руке. Мне пришлось вглядеться в его лицо, чтобы понять — оно очень знакомо.

— Это ведь… ты, — произнесла девушка благоговейно. — Ты…

— Посейдон, — прочел я буквы у подножья изваяния. — Что за хрен?

— Бог моря.

— Какого…? — возмутился я. — Стоило всего раз пойти на рыбалку и забыть сети. Один раз с похмелья набить копьём рыбы! И эти суки меня богом луж назначили? И вилку приляпали на кой? А это? — я указал на открытый участок тела, где виднелись очень скромные причиндалы с завитушками. — У меня что, такой маленький?

— Видар, — ахнула Катя, когда я принялся расстегивать штаны, чтобы явить свою мощь наружу.

— У меня ничего нет маленького! — рявкнул я так, что огромный подсвечник под потолком жалобно зазвенел. — Да как посмели? Меня…

— Тихо, — взмолилась девушка, повисая на руках.

— Кто сваял эту непотребщину?

— Микеланджело, — быстро ответила проводница.

— Черепаха? — я сощурился. — Вчера я видел кусок фильма. Нарисованного. Ты меня дурить удумала?

— Это человек с таким именем.

— Что за хрен с горы? Где живет?

— Он уже умер.

— Это плохое оправдание, Катя, — покачал я головой. — Есть возможность вернуть гада и спросить за такую срамоту.

— Что?

— Ладно вилку в руки дал, — не унимался я. — Пускай назвал Пос…адоном. Прилепил мне звание повелителя рыбьих хвостов! Все знают, что хозяин морей Ньорд. Он худой как плеть и злой как скорпион. Это я мог бы простить, — в груди клокотала злость. — Но прилепить такую кроху между ног! Сволочь! Себе то наверняка бы сваял как у быка! — меня трясло от возмущения. — Даже Локи… — я воровато оглянулся, проверить не вызвал ли лихо, когда упомянул его имя, — даже этот гаденыш не шутил так убого. Унижать мужчину подобным…

— Никто не считает это, — она указала на статую, — Видаром. Это всего лишь мужик с вилкой.

— Но лицо и фигура… — я осекся.

— У тебя лучше, — хмыкнула девушка. — Этот немного перекачен. И лицо у него не такое умное. И…

— Ты точно не Локи? — я сощурился. — Больно ладно плетешь.

— Я женщина. И вижу тебя именно таким, — она повела меня дальше, остановившись у стены с зеркалом. — Ты лучше, — девушка прильнула ко мне всем телом.

В отражении мы выглядели действительно неплохо. Я высокий, крупный и статный. А Катя хоть и худенькая, но весьма аппетитная в груди и заднице.

— Я идеальный, — неохотно согласился я. — Ты права, женщина.

— И мы опаздываем, — напомнила чертовка.

— Знаешь, — я оценил ее со спины. — Пожалуй, я с возлягу с тобой сегодня.

— За что мне такое счастье привалило? — не очень восторженно отозвалась она.

Я списал это на шок. Не каждый день бог снисходит до смертной. Тем более, такой несовершенной как она.

— Сегодня я добрый, — пояснил вальяжно. — Ну, и бабы давно не было. А ты хоть и не самая лучшая, но…

— Вот спасибо, — проворчала Катя.

— Тебе надо озаботиться тем средством, которое пьют, чтобы не отяжелеть, — продолжил я.

— Это ты о контрацептивах? — развеселилась Катя.

— Это я про то, чтобы ты брюхатой не сделалась, — пояснил терпеливо глупышке. — Моего дитя ты не сможешь выносить.

— Чего это?

— Ты же хворая и в бёдрах не широка. Возлечь с тобой еще можно, а вот плодиться опасно. Помрёшь в родах или дитя погибнет…

— Видар, — оборвала меня девушка, — Ты хоть и бог, но заткнись, пожалуйста.

— Ох, прости, — я понял, что обидел Катю правдой. — Можно найти лекаря, который лечит убогих.

— А голову они врачуют? — девушка недобро оскалилась.

— У тебя с головой беда? — озаботился я.

— Не с моей.

— С родителями?

— Заткнись.

Я решил простить глупышку за дерзость. Ей и так досталось от жизни.

Девушка фыркнула, прошла вперёд, демонстративно ускорила шаг.

— Прошу, проходите, — охранник распахнул массивные створки из резного дерева, пропуская нас в огромный зал. Катя и Данила вошли внутрь. Я на миг остановился возле стражника, смерил его испытующим взглядом.

— Чего уставился? — недовольно окрысился тот.

— Следи за территорией, — серьезно произнес я в ответ. — У меня недоброе предчувствие. Будто бы сегодня прольется кровь.

Охранник побледнел, но не выдавил из себя ни слова. Я прошел в помещение, остановился у входа. Осмотрелся.

Богатые хоромы у этого торгаша. Высоченные потолки украшала лепнина судя по мелким трещинам на украшениях. Их я увидел только потому, что обладал зорким глазом. Поверхности были искусно позолочены. Огромные, во всю стену окна открывали роскошный вид на ухоженный сад. Как я понял, стекло было в этом мире не особо дорого, но все же смотрелось это довольно богато. Как и ниспадающие каскадом шёлковые занавеси. Пол выложен простой корабельной доской. На вид она была старой, хоть и гладкой. Все же дела у торгаша шли не так хорошо, раз сэкономил на материале. У дальней стены располагался здоровый стол. Но на нем не стояли яства. Лишь множество бумаг в картонных коробках, как те, в которых разносили пиццу.