Большая книга психики и бессознательного. Толкование сновидений. По ту сторону принципа удовольствия

Наиболее оригинальную и значительную попытку объяснить сновидение на основании особой деятельности души, способной свободно проявиться лишь в состоянии сна, предпринял в 1861 году Шернер. Книга Шернера, написанная тяжелым и высокопарным стилем, в которой чувствуется чуть ли не пьянящее воодушевление автором темой, которое должно действовать отталкивающе, если не сумеет увлечь читателя, создает для анализа такие большие трудности, что мы с готовностью обратимся к более ясному и краткому изложению, в котором философ Фолькельт представляет нам учение Шернера. «Пожалуй, из мистических нагромождений, из всего этого великолепия и блеска мысли проглядывает и просвечивает полная догадок видимость смысла, но из-за этого путь философа не становится ясным». Такую оценку представления Шернера находят даже у его единомышленника (Volkelt, 1875).

Шернер не принадлежит к числу авторов, которые допускают, что душа переносит все свои способности в сновидения. Он рассуждает о том (по Фолькельту, ibid., 30), каким образом в сновидении ослабляется центральность, спонтанная энергия «Я», как вследствие этой децентрализации изменяются познание, чувствование, желание и представление, и почему остатки этих душевных сил имеют не истинно духовный характер, а лишь свойства механизма. Но зато полного размаха в сновидении достигает деятельность души, которую можно назвать фантазией, избавленная от всякого господства разума и потому свободная от строгой воздержанности. Вынимая последние камни из памяти бодрствования, душа создает из них новые структуры, полностью отличающиеся от образований, возникающих в бодрствовании; она проявляет себя в сновидении не только репродуктивно, но и продуктивно. [Ibid., 31.] Ее особенности придают жизни во сне ее особые свойства. Она демонстрирует предпочтение несоразмерного, преувеличенного, огромного. Но вместе с тем благодаря освобождению от сдерживающих категорий мышления она приобретает большую гибкость, расторопность и изворотливость; она крайне чувствительна ко всем малейшим изменениям настроения, к подстрекательским аффектам, она тотчас переводит внутреннюю жизнь во внешнюю пластическую наглядность. Фантазия в сновидении лишена понятийного языка; то, что она хочет сказать, ей нужно наглядно изобразить, а так как понятие не оказывает здесь ослабляющего воздействия, она живописует с невероятной быстротой, энергией и силой. Из-за этого ее язык, каким бы ясным он ни был, становится многословным, тяжеловесным, неуклюжим. Особенно же ясность ее языка затрудняется из-за того, что она не расположена выражать объект через его истинный образ и предпочитает избирать чуждый образ, поскольку он способен выразить собой лишь тот момент объекта, в воспроизведении которого есть надобность. В этом состоит символизирующая деятельность фантазии… [Ibid., 32.] Далее, очень важно, что фантазия в сновидении изображает предметы не исчерпывающе, а лишь в их очертаниях, причем самым вольным путем. Поэтому ее художество кажется плодом гениального вдохновения. Однако фантазия не останавливается на простом изображении предмета – она испытывает внутреннюю необходимость в той или иной степени соединить с ним «Я» сновидца и, таким образом, создать действие. Например, сновидение, вызванное зрительным раздражением, рисует золотые монеты на улице; сновидец их собирает, радуется, уносит с собой. [Ibid., 33.]

Материал, с помощью которого фантазия осуществляет свою художественную деятельность, по мнению Шернера, состоит в основном из почти незаметных днем органических телесных раздражений, так что в гипотезе об источниках и возбудителях сновидения чересчур фантастическая теория Шернера и, пожалуй, чересчур рассудительное учение Вундта и других физиологов, которые в остальном ведут себя по отношению друг к другу как антиподы, здесь полностью совпадают. Но если, согласно физиологической теории, душевная реакция на внутренние телесные раздражители исчерпывается оживлением каких-либо соответствующих им представлений, которые затем посредством ассоциации призывают к себе на помощь некоторые другие представления, и на этой стадии осуществление психических процессов сновидения, по-видимому, заканчивается, то, по мнению Шернера, телесные раздражители дают душе лишь материал, который она может использовать в своих фантастических целях. Образование сновидения, согласно Шернеру, начинается только там, где оно скрывается от взгляда других людей.

Однако едва можно считать целесообразным то, что фантазия в сновидении делает с телесными раздражениями. Она ведет с ними поддразнивающую игру, изображая органический источник, из которого проистекают в данном сновидении раздражения, в той или иной пластичной символике. Более того, Шернер считает, в чем Фолькельт (Volkelt, 1875) и другие авторы с ним не согласны, что у фантазии в сновидении имеется определенный излюбленный символ для отображения организма в целом; этот символ – дом. К счастью, однако, в своих изображениях она, по всей видимости, не привязана к этому материалу; напротив, она может использовать целый ряд домов, чтобы изобразить отдельный орган, например очень длинную улицу, – для отображения раздражения, идущего от кишечника. В других случаях отдельные части дома действительно могут символизировать отдельные части тела, как, например, в сновидении, вызванном головной болью, потолок комнаты (который представляется сновидцу усеянным отвратительными, похожими на жаб пауками) – голову. (Ibid., 3334.) Помимо символики дома, для изображения частей тела, посылающих раздражители, используются самые разные предметы. «Так, например, дышащие легкие символизируются гудящей печью, в которой бушует пламя, сердце – пустыми ящиками и коробками, мочевой пузырь – круглыми, по форме похожими на мешок или вообще просто имеющими полость предметами. В сновидении, вызванном возбуждением полового органа, мужчине может сниться, что он находит на улице верхнюю часть кларнета, рядом с ней курительную трубку и шубу. Кларнет и курительная трубка по своей форме напоминают мужской член, шуба символизирует волосы на лобке. В аналогичном сновидении женщины узкая область между сжатыми бедрами изображается тесным, окруженным домами двором, а влагалище – ведущей через середину двора скользкой и влажной, очень узкой тропинкой, по которой сновидица должна пройти, чтобы отнести письмо некоему господину». (Volkelt, ibid., 34.) «Особенно важно то, что в конце такого вызванного телесными раздражителями сновидения фантазия, так сказать, демаскируется, открыто изображая возбуждающий орган или его функцию. Так, например, сновидение, вызванное раздражениями, идущими от зубов, обычно завершается тем, что сновидец вынимает у себя изо рта зуб». [Ibid., 35.]

Однако фантазия в сновидении может обратить свое внимание не только на форму органа, вызывающего возбуждение, – с таким же успехом в качестве объекта символизации она может выбрать и вещество, которое в нем содержится. Так, например, в сновидении, вызванном раздражением кишечника, человеку снится, что он идет по грязным улицам, при раздражении мочевого пузыря – пенящаяся вода. Либо символически изображаются раздражитель как таковой, возбуждение, которое он вызывает, объект желаний, или же «Я» сновидца вступает в конкретную связь с символизациями собственного состояния, когда, например, при болезненных раздражениях мы отчаянно сражаемся с кусающейся собакой или свирепым быком, или когда в сексуальном сне сновидицу преследует обнаженный мужчина. [Ibid., 3536]. Из всего возможного богатства конструкций символизирующая деятельность фантазии остается главной движущей силой любого сновидения. [Ibid., 36.] Глубже проникнуть в сущность этой фантазии и показать место этой именно так понимаемой психической деятельности в системе философских идей попытался Фолькельт в своей прекрасно и по-доброму написанной книге, которая, однако, остается слишком сложной для каждого, кто в ходе предшествующей учебы не был подготовлен к полному догадок пониманию философских систем.

По мнению Шернера, с деятельностью фантазии, осуществляющей символизацию в сновидении, не связана ни одна полезная функция. Душа во сне играет предоставленными ей раздражениями. Можно было бы предположить, что она играет просто так. Но можно было бы также задаться вопросом, может ли наше детальное рассмотрение теории сновидения Шернера, произвольность которой и нежелание стеснять себя какими бы то ни было правилами исследования слишком очевидны, привести к чему-то полезному. Здесь было бы уместно наложить вето на отвержение учения Шернера по причине того, что оно недоступно проверке как слишком высокомерное. Это учение опирается на впечатления, полученные от своих сновидений человеком, который уделял им много внимания и который по своему характеру был, видимо, склонен исследовать непонятные вещи в душе. Далее, в нем речь идет о предмете, который тысячелетиями казался людям загадочным, но вместе с тем богатым содержанием и многосторонним и в прояснение которого строгая наука, как она сама признается, не внесла особого вклада за исключением того, что пыталась в противоположность распространенным мнениям оспаривать наличие у данного объекта содержания и значения. Наконец, честно скажем себе, что и мы, по всей видимости, при попытках объяснить сновидение едва ли сумеем избежать фантазирования. Существуют даже ганглиозные клетки, отвечающие за фантазирование; приведенная выше цитата такого рассудительного и точного исследователя, как Бинц, где говорится, как Аврора пробуждения проносится по скоплениям спящих клеток коры головного мозга, не уступает по фантастичности и неправдоподобию попыткам толкования Шернера. Я надеюсь далее показать, что за ними стоит нечто реальное, но оно описано слишком расплывчато и не имеет характера универсальности, на который может претендовать теория сновидения. Пока же теория сновидения Шернера в ее противопоставлении медицинским теориям может нам показать, в какие крайности до сих пор впадают исследователи при объяснении жизни во сне.

З. Отношения между сновидением и душевными болезнями

Говоря об отношении сновидения к душевным расстройствам, можно иметь в виду три вещи: 1) этиологическое и клиническое отношение, когда, например, сновидение отображает психотическое состояние, 2) изменения, которым подвергается жизнь в сновидении в случае душевной болезни, 3) внутренняя связь между сновидением и психозами – аналогии, указывающие на их принципиальное сходство. Эти разнообразные отношения между двумя рядами феноменов в прежние времена – да и в настоящее время снова – являлись излюбленной темой авторов-медиков, как это показывает литература по данному предмету, собранная Шпиттой (Spitta, 1882), Раденштоком (Radestock, 1879), Маури (Maury, 1878) и Тисье (Tissi'e, 1898). Недавно свое внимание на эти взаимосвязи обратил Санте де Санктис [67] . В интересах нашего изложения будет достаточно лишь просто коснуться этого важного вопроса.

67

Дополнение, сделанное в 1914 году: В дальнейшем эти отношения обсуждали такие авторы, как Фере (1887), Иделер (1862), Ласеж (1881), Пишон (1896), Реги (1894), Веспа (1897), Гисслер (1888 и др.), Казовски (1901), Пачантони (1909) и др.

По поводу клинических и этиологических отношений между сновидением и психозами я хочу привести следующие примеры. Хонбаум (Hohnbaum, 1830) сообщает (по Краусу [Krauss, 1858]), что первой вспышке безумия часто предшествовало тревожное, кошмарное сновидение и что преобладающая идея была связана с этим сном. Санте де Санктис приводит аналогичные наблюдения над параноиками и считает сновидение для некоторых из них «vraie cause d'eterminante de la folie» [68] . Психоз может разразиться вслед за сновидением, содержавшим бредовую идею, или медленно развиваться благодаря последующим сновидениям, которым приходится пока еще бороться с сомнениями. В одном из случаев, описанном де Санктисом, за взбудоражившим сновидением последовали легкие истерические приступы, а затем возникло тревожно-меланхолическое состояние. Фере (F'er'e, 1886) (по Тисье [Tissi'e, 1898]) сообщает об одном сновидении, следствием которого явился истерический паралич. Здесь сновидение предстает пред нами как причина душевного расстройства, хотя точно так же мы вправе сказать, что первые признаки душевного расстройства проявились в жизни во сне, что оно впервые прорвалось в сновидении. В других примерах сновидение содержит болезненные симптомы, или же психоз ограничивается жизнью во сне. Так, например, Томайер (Thomayer, 1897) обращает внимание на страшные сны, которые следует понимать как эквиваленты эпилептических приступов. Аллисон (Allison, 1868) (по Радештоку [Radestock, 1879]) описал ночное умопомешательство (nocturnal insanity), при котором днем люди внешне совершенно здоровы, тогда как ночью у них регулярно возникают галлюцинации, приступы бешенства и т. п. Аналогичные наблюдения имеются у де Санктиса (de Sanctis, 1899) (эквивалент паранойи в сновидении алкоголика – голоса, обвинявшие супругу в неверности) и у Тисье. Тисье (Tissi'e, 1898) приводит огромное множество наблюдений, сделанных в недавнее время, в которых поступки патологического характера (совершенные на основе бредовых идей, навязчивые импульсы) вытекают из сновидений. Гислен (Guislain, 1833) описывает случай, в котором сон сменялся перемежающимся помешательством.

68

«Настоящей определяющей причиной безумия» (фр.). – Прим. пер.

Нет сомнений в том, что когда-нибудь наряду с психологией сновидения врачи будут заниматься также психопатологией сновидения.

Особенно часто в случаях выздоровления от душевной болезни можно выявить, что при здоровом функционировании днем жизнь во сне продолжает носить характер психоза. Грегори (по Краусу – Krauss, 1859), по-видимому, первым обратил внимание на это явление. Макарио (Macario, 1847) (по Тисье [Tissi'e, 1898]) рассказывает об одном маньяке, который через неделю после своего полного выздоровления снова испытал в сновидениях скачку идей и бурные импульсы своей болезни.

Что касается изменений, которые претерпевает жизнь во сне при длительном психозе, то здесь пока еще было проведено слишком мало исследований [69] . И наоборот, внутреннее сходство между сновидением и душевным расстройством, проявляющееся в значительном совпадении обоих явлений, уже давно привлекало к себе внимание. Согласно Маури (Maury, 1853), первым на это указал Кабанис в своих «Rapports du physique et du moral» (Cabanis, 1802), после него это отмечали Лелю (L'elut, 1852), Моро (Moreau, 1855) и особенно философ Мэн де Биран (de Biran, 1834). Но несомненно, это сравнение является более давним. Радешток (Radestock, 1879) в главе, в которой он его обсуждает, приводит целую подборку высказываний, доказывающих аналогию между сновидением и сумасшествием. Кант говорит в одном месте (Kant, 1764): «Сумасшедший – это человек, грезящий наяву». Краус (Krauss, 1859): «Безумие есть сновидение в бодрствовании». Шопенгауэр (Schopenhauer, 1862, Bd. l) называет сновидение кратковременным сумасшествием, а сумасшествие – длительным сновидением. Хаген (Hagen, 1846) характеризует делирий как сновидение, но вызванное не сном, а болезнями. Вундт в «Физиологической психологии» (Wundt, 1874) говорит: «Фактически в сновидении мы сами можем пережить почти все явления, с которыми мы встречаемся в домах для умалишенных».

69

Позднее Фрейд сам провел такое исследование (1922b; Studienausgabe, т. 7, с. 224226). – Прим. ред.

Отдельные соответствия, на основе которых проводится такое сопоставление, Шпитта (Spitta, 1882) (впрочем, во многом по аналогии с Маури – Maury, 1853) перечисляет следующим образом: «1) Исчезновение или ретардация самосознания, вследствие чего отсутствие знания о состоянии как таковом, то есть неспособность удивляться, недостаток морального сознания; 2) измененное восприятие органами чувств, а именно – сниженное во сне и в целом существенно повышенное при умопомрачении; 3) соединение представлений между собою исключительно по законам ассоциации и репродукции, то есть автоматическое образование рядов и, следовательно, непропорциональность отношений между представлениями (преувеличения, фантазмы), и вытекающее из всего этого: 4) изменение, или деградация личности и иногда особенностей характера (перверсии)».