Большая книга психики и бессознательного. Толкование сновидений. По ту сторону принципа удовольствия
Шрифт:
Насчет того, как найти путь к этому символическому толкованию, разумеется, нельзя дать никаких определенных указаний. Успех зависит от остроумия, проницательности и непосредственной интуиции, а потому толкование сновидения посредством символики можно возвести в ранг искусства, связанного, очевидно, с особым талантом [72] . От таких притязаний держится вдалеке другой из популярных методов толкования сновидений. Его можно было бы назвать «методом расшифровки», поскольку он обращается со сновидением как со своеобразной тайнописью, в которой каждый знак при помощи составленного заранее ключа переводится в другой знак, значение которого известно. Например, мне приснилось письмо, но затем похороны и т. д.; я заглядываю в «сонник» и обнаруживаю, что «письмо» означает «неприятность», «похороны» – «помолвку» и т. д. Теперь мне остается только из этих расшифрованных ключевых слов создать взаимосвязь, которую я опять-таки отношу к будущему. Интересная разновидность этого метода расшифровки, благодаря которой в известной степени корректируется его механичность, описывается в сочинении о толковании сновидений Артемидора из Далдиса [73] . Здесь в расчет принимается не только содержание сновидения, но также личность и жизненные условия сновидца, а потому один и тот же элемент сновидения имеет иное значение для богача, женатого и оратора, нежели для бедного, холостяка и торговца. Существенным моментом в этом методе является то, что работа по толкованию направлена не на сновидение в целом, а на каждую часть его содержания в отдельности, словно сновидение – это конгломерат, в котором каждый кусочек породы требует специального определения. Несомненно, что поводом к созданию этого метода расшифровки послужили бессвязные и запутанные сновидения [74] .
72
Дополнение, сделанное в 1914 году: Аристотель («De divinatione fer somnum», II) считал, что наилучшим толкователем снов является тот, кто лучше всех улавливает сходство; ибо образы сновидения,
73
Дополнение, сделанное в 1914 году: Артемидор из Далтиса, родившийся, вероятно, в начале второго века по нашему летосчислению, оставил нам самую полную и тщательную во всем греческо-римском мире разработку толкования сновидений. Он, как отмечает Т. Гомперц (Gomperz, 1866), стремился толковать сновидения на основе наблюдения и опыта и строго отделял свое искусство от других, обманчивых методов. Согласно Гомперцу, принцип его искусства толкования, принцип ассоциаций, идентичен с магией. Элемент сновидения означает то, о чем он напоминает. Разумеется, то, о чем он напоминает толкователю сновидения! Неустранимый источник произвола и ненадежности связан с тем обстоятельством, что элемент сновидения может напоминать толкователю об одних вещах, а остальным людям – о чем-то другом. Техника, излагаемая мною в дальнейшем, отличается от античной в одном важном пункте – работа по толкованию возлагается на самого сновидца. В ней в расчет принимается то, что приходит в голову по поводу данного элемента не толкователю сновидения, а сновидцу. Согласно недавним сообщениям миссионера Тфинкджи (Tfinkdji, 1913), современные восточные толкователи сновидений также придают большое значение содействию сновидца. Авторитетный человек рассказывает о толкователях сновидений у месопотамских арабов: «Pour interpr'eter exactement un songe, les oniromanciens les plus habiles s’informent de ceux qui les consultent de toutes les circonstances qu’ils regardent n'ecessaires pour la bonne explication… En un mot, nos oniromanciens ne laissent aucune circonstance leur 'echapper et ne donnent l’interpr'etation d'esir'ee avant d’avoir parfaitement saisi et recu toutes les interrogations d'esirables». «Чтобы правильно объяснить смысл сновидения, наиболее умелые толкователи считают необходимым основательно расспросить того, кто к ним обращается, о всех деталях, необходимых для хорошего объяснения. Словом, наши толкователи не оставляют ни одно обстоятельство без внимания и отказываются давать объяснение, пока не получат ответ все свои вопросы» (фр.). – Прим. пер. При этом всегда задаются вопросы, которые позволяют получить точные сведения о ближайших родственниках (о родителях, жене, детях), а также типичная формула: «Habuistine in hac nocte copulam conjugalem ante vel post somnium?» («Была ли у тебя до или после сна половая связь с женой?») – «L’id'ee dominante dans l’interpr'etation des songes consiste `a expliquer le r^eve par son oppos'e» («Главная идея в толковании сновидения состоит в том, чтобы заменить содержание сна на его противоположность» (фр.). – Прим. пер.
74
Дополнение, сделанное в 1909 году: Доктор Альфред Робитзек обращает мое внимание на то, что в восточных сонниках, по сравнению с которыми наши представляют собой жалкие подобия, толкование элементов сновидения осуществляется в основном по созвучию и сходству слов. При переводе на наш язык эти связи неизбежно теряются, и именно отсюда проистекает непонятность толкований в наших популярных «сонниках». Об этом необычайном значении игры слов в древних восточных культурах можно сделать вывод из работ (известного археолога) Хуго Винклера. Дополнение, сделанное в 1911 году: Наиболее красивый пример толкования сновидений, дошедший до нас из древности, основывается на игре слов. Артемидор рассказывает [4-я книга, 24-я глава]: «Но мне кажется, что и Аристандр дал очень удачное истолкование Александру Македонскому, когда тот осаждал Тир и, раздосадованный упорным сопротивлением города, увидел во сне сатира, пляшущего на его щите; случайно Аристандр находился вблизи Тира в свите царя, победившего сирийцев. Разложив слово «сатир» на и , он содействовал тому, что полководец повел осаду энергичнее и взял город. ( = Тир твой.) Впрочем, сновидение настолько тесно связано с его словесным выражением, что Ференци (Ferenczi, 1910) справедливо замечает, что каждый язык имеет свой собственный язык сновидений. Как правило, сновидение нельзя перевести на другие языки и, как я думал, книгу, подобную этой, тоже. Дополнение, сделанное в 1930 году: Тем не менее доктору А. А. Бриллу в Нью-Йорке, а затем и другим после него удалось создать переводы «Толкования сновидений».
Для научного рассмотрения темы непригодность обоих популярных методов толкования сновидения не подлежит никакому сомнению. Символический метод в своем применении ограничен и не может претендовать на универсальность. В методе расшифровки все сводится к тому, чтобы «ключ», сонник, был бы надежен, а для этого нет никаких гарантий. Невольно возникает искушение согласиться с философами и психиатрами и вместе с ними отказаться от решения проблемы толкования сновидений как от надуманной задачи [75] .
75
После завершения моей рукописи мне попалось сочинение Штумпфа (Stumpf, 1899), которое совпадает с моей работой в намерении доказать, что сновидение не бессмысленно и доступно толкованию. Толкование, однако, осуществляется у него посредством аллегоризирующей символики без ручательства за универсальность метода.
Но только меня опыт научил кое-чему получше. Мне довелось убедиться, что здесь снова перед нами один из тех нередких случаев, когда древняя, упорно сохраняющаяся народная вера ближе подошла к истине вещей, чем суждения современной науки. Я считаю своим долгом утверждать, что сновидение действительно имеет значение и что научный метод толкования снов возможен. К знанию об этом методе я пришел следующим путем.
С некоторых пор я в терапевтических целях занимаюсь изучением некоторых психопатологических образований, истерических фобий, навязчивых представлений и т. п.; и с тех же пор из важного сообщения Йозефа Брейера мне известно, что в случае этих образований, воспринимаемых как симптомы болезни, их раскрытие и устранение совпадают [76] . Если такое патологическое представление удается свести к отдельным элементам, из которых оно сформировалось в душевной жизни больного, то в результате оно распадается, а больной от него избавляется. Из-за бессилия других наших терапевтических устремлений и ввиду загадочности таких состояний, мне казалось заманчивым, несмотря на все трудности, пройти по пути, проложенному Брейером, до полного прояснения. Каким образом сложилась в конце концов техника этого метода и каковы были результаты этих стараний – об этом я сделаю подробное сообщение в другой раз. В ходе этих психоаналитических занятий я натолкнулся на толкование сновидений. Пациенты, которых я обязывал сообщать мне все мысли и чувства, возникавшие у них в связи с определенной темой, рассказывали мне свои сновидения и тем самым демонстрировали, что сновидение может быть встроено в психологическую цепочку, которую можно проследить в обратном направлении от некой патологической идеи до более глубоких воспоминаний. Теперь напрашивалась мысль трактовать само сновидение как симптом и применять к нему метод толкования, разработанный для последнего.
76
Breuer, Freud (1895).
Для этого необходима известная психическая подготовка больного. От него требуются две вещи: усиление внимания к своим психическим восприятиям и выключение критики, с которой он обычно просеивает появляющиеся мысли. В целях самонаблюдения при сконцентрированном внимании для него полезно занять удобное положение и закрыть глаза [77] ; необходимо категорически потребовать от него отказаться от критики воспринятых мыслительных образований. То есть ему говорят, что успех психоанализа зависит от того, насколько он будет способен замечать все то, что приходит ему на ум, и об этом рассказывать, и не поддастся соблазну утаивать мысли – одну как несущественную или не относящуюся к теме, другую – потому что она покажется ему бессмысленной. К своим мыслям он должен относиться совершенно беспристрастно; ведь все дело будет именно в этой критике, если ему не удастся найти желанного разъяснения сновидения, навязчивой идеи и т. п.
77
Спустя некоторое время закрыванию глаз (остаток старого гипнотического метода лечения) Фрейд уже никакого значения не придавал. – Прим. ред.
Занимаясь психоаналитической работой, я обратил внимание на то, что психическое состояние размышляющего человека совершенно иное, чем психическое состояние человека, который наблюдает за своими психическими процессами. При размышлении психическая активность гораздо выше, чем при самом внимательном наблюдении, о чем свидетельствуют также напряженное выражение лица и морщины на лбу человека, погруженного в раздумья, в отличие от спокойствия на лице человека, занятого самонаблюдением. В обоих случаях необходима концентрация внимания, но размышляющий человек помимо этого занимается критикой, из-за которой отбрасывает часть возникающих у него мыслей, после того как они были восприняты, или обрывает другие, а потому не следует теми путями мыслей, которые они бы открыли. В отношении же других мыслей он ведет себя таким образом, что они вообще не осознаются, то есть подавляются еще до того, как были восприняты. И наоборот, человек, занимающийся самонаблюдением, старается лишь подавить критику; если это ему удается, то в его сознание попадает множество мыслей, которые в противном случае остались бы непостижимыми. С помощью полученного путем самонаблюдения материала можно осуществить толкование патологических идей, а также образов сновидения. Как мы видим, речь здесь идет о создании психического состояния, которое имеет определенную аналогию с состоянием перед засыпанием (и, несомненно, также с гипнотическим состоянием) с точки зрения распределения психической энергии (активного внимания). При засыпании из-за ослабления произвольной (и, разумеется, также критической) активности, влияющей на течение наших представлений, возникают «нежелательные представления». В качестве причины такого ослабления мы обычно называем «усталость»; возникающие нежелательные
представления превращаются в зрительные и слуховые образы. В состоянии, которое используется для анализа сновидений и патологических идей, от этой активности отказываются намеренно и произвольно, а сэкономленную психическую энергию (или часть ее) используют для внимательного слежения за возникающими нежелательными мыслями, сохраняющими свой характер представлений (в этом и состоит отличие от состояния при засыпании). Тем самым «нежелательные» представления делаются «желательными».Требуемая здесь установка на внешне «свободное течение» мыслей с отказом от обычной критики, по всей видимости, многим людям дается нелегко. Как правило, «нежелательные» мысли вызывают сильнейшее сопротивление, мешающее им проявиться. Но если верить нашему великому поэту и философу Ф. Шиллеру, то точно такая же установка должна составлять предпосылку и для поэтического творчества. В одном месте своей переписки с Кёрнером, указанием на которое мы обязаны Отто Ранку, Шиллер отвечает на жалобу друга на его недостаточную продуктивность: «Причина твоих жалоб, как мне кажется, заключается в давлении, оказываемом твоим разумом на воображение. Я должен здесь высказать одну мысль и проиллюстрировать ее сравнением. Мне кажется неправильным и вредным для творческой работы души, когда разум, словно стоя на страже, слишком критически разглядывает стекающиеся идеи. Идея, если рассматривать ее изолированно, может быть совсем незначительной и весьма авантюрной, но, возможно, благодаря другой идее, пришедшей вслед за ней, становится важной; быть может, в некой взаимосвязи с другими идеями, которые могут показаться такими же пошлыми, она может предстать очень важным звеном. Всего этого не может оценить рассудок, если он не сохраняет идею до тех пор, пока не рассмотрит ее во взаимосвязи с другими идеями. И наоборот, у творческих умов, как мне кажется, разум снимает с ворот свою стражу, идеи врываются в беспорядке, и лишь затем он осматривает и оценивает их огромное скопище. Вы, господа критики, или как вы себя называете, стыдитесь или боитесь сиюминутного преходящего сумасбродства, которое встречается у всех настоящих творцов, а большая или меньшая продолжительность которого отличает мыслящего художника от мечтателя. Отсюда и ваши жалобы на отсутствие плодотворности, потому что вы слишком рано отбрасываете мысли и слишком строго их отбираете». (Письмо от 1 декабря 1788 года.)
И все же «такое снятие стражи с ворот разума», как это называет Шиллер, подобное погружение в состояние самонаблюдения без критики отнюдь не является чем-то сложным. Большинство моих пациентов делают это после первого указания; да и я сам вполне могу это сделать, если при этом помогаю себе, записывая свои мысли. Сумма психической энергии, которой таким образом лишается критическая деятельность и с помощью которой можно повысить интенсивность самонаблюдения, значительно колеблется в зависимости от темы, на которой должно фиксироваться внимание.
Первым шагом при применении этого метода является то, что объектом внимания следует делать не сновидение в целом, а лишь отдельные фрагменты его содержания. Если я спрошу неопытного пациента: «Какие мысли приходят к вам по поводу этого сновидения?» – то, скорее всего, он ничего не сумеет уловить в своем умственном поле зрения. Я должен предъявлять ему сновидение по частям, и тогда по поводу каждой части он приводит ряд мыслей, которые можно назвать «задними мыслями» данного фрагмента сновидения. Следовательно, уже по этому первому важному условию мой метод толкования сновидений отличается от популярного, исторического и легендарного метода толкования посредством символики и приближается ко второму методу, методу «расшифровки». Он, как и последний, представляет собой толкование en d'etail, а не en masse; в нем, как и в последнем, сновидение с самого начала понимается как нечто скомпонованное из разных частей, как конгломерат психических образований.
В ходе моей психоаналитической работы с невротиками мне довелось истолковать, пожалуй, уже больше тысячи сновидений, но этот материал мне бы не хотелось использовать здесь для ознакомления с техникой и теорией толкования сновидений. Не говоря уже о том, что мне могли бы возразить, что это сновидения невропатов, которые не позволяют сделать вывод о сновидениях здоровых людей, к отказу от них меня вынуждает и другая причина. Темой, на которую нацелены эти сновидения, разумеется, всегда является история болезни, лежащая в основе невроза. Поэтому для каждого сновидения понадобилось бы пространное предварительное сообщение и ознакомление с сущностью и этиологическими условиями психоневрозов. Эти вещи сами по себе являются новыми и неосвоенными, а потому они бы отвлекли внимание от проблемы сновидения. Мое же намерение, скорее, заключается в том, чтобы через толкование сновидений подойти к разрешению более сложных проблем психологии неврозов. Но если я отказываюсь от сновидений невротиков, от основного своего материала, то я не вправе быть слишком привередливым в отношении остального. Остаются еще только те сновидения, которые иногда мне рассказывали мои знакомые – здоровые люди – или которые я находил в качестве примеров в литературе о сновидениях. К сожалению, во всех этих сновидениях мне недостает анализа, без которого я не могу найти их смысл. Ведь мой метод не так удобен, как популярный метод расшифровки, который переводит данное содержание сновидения в соответствии с установленным ключом; скорее, я склоняюсь к тому, что одно и то же содержание сновидения у разных людей и в разном контексте может скрывать разный смысл. Поэтому я отношусь к своим собственным сновидениям как к богатому и удобному материалу, который происходит от нормального в целом человека и относится к разнообразным моментам повседневной жизни. Разумеется, можно усомниться в надежности такого «самоанализа». Произвол при этом отнюдь не исключен. Но на мой взгляд, ситуация при самонаблюдении более благоприятна, чем при наблюдении за другими; во всяком случае, можно попытаться установить, насколько в толковании сновидений помогает самоанализ. Другие трудности мне пришлось преодолевать внутри себя самого. Каждый человек испытывает понятную боязнь раскрывать интимные стороны своей душевной жизни, рискуя при этом встретить непонимание со стороны окружающих. Но эту боязнь необходимо отбросить. «Tout psychologiste, – пишет Дельбёф (Delboeuf, 1885), – est oblig'e de faire l’aveu m^eme de ses faiblesses s’il cro^it par l`a jeter du jour sur quelque probl`eme obscure…» [78] И у читателя, позволю себе предположить, первоначальный интерес к интимным деталям, которые мне придется разглашать, очень скоро уступит место исключительному полному углублению в освещаемую ими психологическую проблему [79] .
78
«Каждый психолог должен уметь признаваться в своих слабостях, если собирается пролить свет на некоторые неясные проблемы» (фр.). – Прим. пер.
79
Тем не менее, вопреки вышесказанному, я должен признаться, что почти никогда не приводил полного истолкования мною собственных сновидений. Думаю, что я вправе не раскрываться полностью перед читателем.
Итак, я приведу одно из моих собственных сновидений и на его примере попытаюсь разъяснить свой метод толкования. Каждое такое сновидение нуждается в предварительном сообщении. Я должен, однако, попросить читателя на все это время превратить мои интересы в свои собственные и вместе со мной погрузиться в мельчайшие подробности моей жизни, ибо без такого переноса понять скрытое значение снов невозможно.
Предварительное сообщение
Летом 1895 года с помощью психоанализа я лечил одну молодую даму, которая находилась в близких дружеских отношениях со мной и моей семьей. Вполне понятно, что такое смешение отношений может стать источником разнообразных сложностей для врача, особенно для психотерапевта. Личная заинтересованность врача больше, его авторитет меньше. Неудача угрожает подорвать старую дружбу с родственниками больного. Лечение закончилось частичным успехом, пациентка избавилась от истерического страха, но не от всех своих соматических симптомов. В то время я еще не был полностью уверен в критериях, свидетельствующих об окончательном избавлении от истерии, и предложил пациентке решение, которое показалось ей неприемлемым. Из-за такого расхождения во мнениях мы на лето прекратили лечение. Однажды меня посетил мой молодой коллега, один из ближайших моих друзей, который недавно побывал в гостях у моей пациентки – Ирмы – и ее семьи. Я спросил его, как он ее нашел, и услышал в ответ: ей лучше, но пока еще не совсем хорошо. Я помню, что эти слова моего друга Отто или, вернее, тон, которым они были сказаны, меня рассердил. Мне показалось, что в этих словах прозвучал упрек – нечто вроде того, будто я обещал пациентке слишком много, и объяснил себе – обоснованно или нет – кажущуюся предвзятость Отто по отношению ко мне влиянием родных пациентки, которым, как я считал, никогда не нравилось мое лечение. Впрочем, неприятное ощущение было у меня еле заметным, и я никак его не проявил. В тот же вечер я описал историю болезни Ирмы, чтобы в свое оправдание передать ее доктору М., нашему общему другу, который в то время пользовался большим авторитетом в нашем кругу. Этой же ночью (пожалуй, скорее к утру) мне приснилось следующее сновидение, которое я записал сразу, как только проснулся [80] .
80
Дополнение, сделанное в 1914 году: Это первое сновидение, которое я подверг детальному истолкованию.
Сновидение (23/24 июля 1895 года)
Большой зал – много гостей, которых мы принимаем. Среди них Ирма, которую я тотчас отвожу в сторону, словно хочу ответить на ее письмо, упрекнуть ее в том, что она до сих пор еще не приняла «решения». Я говорю ей: «Если у тебя по-прежнему боли, то только по твоей вине». Она отвечает: «Если б ты знал, какие у меня боли в горле, в желудке и в теле, меня буквально сжимает». Я пугаюсь и смотрю на нее. Она выглядит бледной и отечной; мне приходит в голову мысль, что я проглядел какое-то органическое заболевание. Я подвожу ее к окну и осматриваю ей горло. При этом она слегка противится, как все женщины, которые носят вставную челюсть. Я думаю, что ей-то этого не нужно. Рот открывается, и я вижу справа большое белое пятно, а чуть дальше – непонятные сморщенные образования, напоминающие носовую раковину, удлиненные серо-белые струпья. Я тотчас подзываю доктора M., который повторяет осмотр и подтверждает мое мнение… Доктор М. выглядит совсем не так, как обычно; он очень бледен, хромает и почему-то без бороды… Мой друг Отто тоже стоит теперь рядом с ней, а друг Леопольд производит перкуссию ее легких и говорит: «У нее приглушенные звуки слева внизу». Он указывает также на инфильтрированный участок кожи на левом плече (несмотря на одежду, я ощущаю его, как и он…). Доктор М. говорит: «Несомненно, это инфекция. Ничего страшного: у нее будет дизентерия, и яд выйдет…» Мы сразу же понимаем, откуда эта инфекция. Недавно, когда она себя почувствовала нездоровой, приятель Отто сделал ей инъекцию препарата пропила – пропилена… пропиленовой кислоты… триметиламина (его формулу я отчетливо вижу перед глазами)… Такие инъекции нельзя делать столь легкомысленно… По всей вероятности, и шприц не был чист.