Большая судьба

– Давно мы золото моем, а хорошо ли? Сколько золота в песке остается?

– Бог его ведает; надо думать, поболе, чем намываем. После нас тут проходят с лотками и тоже свое находят, - пояснил Митрошка.

– То-то и оно, - вымолвил Аносов и, обратясь к Лисенко, добавил: Подумайте, сколько силы человеческой зря теряется! Жаль, очень жаль. Надо подумать над тем, как побольше извлекать золота.

– Но мы и так намываем немало! Мне кажется, это предел, - возразил инженер.
– Впрочем...

– Вот именно - впрочем; надо найти свое, новое!

– загораясь, заговорил Аносов.
– Почему мы должны всё водой делать? Я предлагаю применить плавку золотых песков!

Брови старика-старателя полезли кверху, губы задрожали в беззвучном смехе:

– Да где это видано, батюшка! Ты хоть людям о том не говори...

Аносов поднялся, лицо его стало суровым:

– Ну, коли так, Митрий Иванович, поедешь со мной и сам будешь делать то, о чем я сказал!

Митрошка взмолился:

– Освободи, сударь...

– Нет, нет, - отверг его просьбу Павел Петрович.
– Полезай в дрожки, поедем!

Кряхтя, Митрошка взобрался на сиденье.

– А вы тоже над моими словами подумайте, - крикнул Аносов инженеру.

Заклубилась пыль. Жарко припекало солнце. Старатель беспокойно задвигался на сиденье.

– Ты угомонись, от меня не уйдешь! Опыт мне твой нужен! Ты, да я, да Швецов - увидишь, что сделаем!
– сказал Павел Петрович и весело засмеялся...

Примчались на Николае-Алексеевский рудник. Добыча золота была там скудная. Горы песку промывали на вашгерде, и в результате каторжного труда в лотке задерживались лишь жалкие крупицы золота.

Митрошка встрепенулся.

– Вот она правда, Петрович. Сам видишь: золото моем - голосом воем...

– Погоди, братец, - остановил его Аносов.
– Вот тебе задача. Отбери десять тысяч пудов золотых песков да перемешай. Будем пытать песок, что он скажет?

Поставили палатку, и Павел Петрович устроился в ней. Ранним утром, когда густой туман клубился в долине, он со старателями принимался за работу. Митрошка на глазах преображался. Его большие корявые руки легко и быстро справлялись с любым делом. На приисках всё было ему знакомое, родное. Работал он с песней. Как веселый воробей, он порхал по отвалам, управлялся с корытами, с ручным вашгердом. Потряхивая лотком, он пел:

Таракан дрова рубил,

Себе голову срубил,

Комар воду возил,

В грязи ноги завязил... Эх!..

Глядя на проворные, легкие движения старателя, Аносов удивлялся: "Сколько же силы и проворства в нем? И весел, как щегол!".

Рядом с Митрошкой в мыслях инженера вставал строгий, с иконописным лицом литейщик Николай Швецов.

"И тот, и другой - разные люди, а работе всё отдают!
– думал Павел Петрович.
– Для обоих труд не проклятие, а радость. Работают, как веселую игру ведут".

Поздно вечером, когда все старатели разбрелись по баракам, Митрошка вертелся у костра. Стряпухи налили ему в чашку хлёбова, досыта накормили и ласково уговаривали:

– А ты допой нам песню свою...

Старатель огладил бороденку, лукаво подмигнул женщинам:

– Будь по-вашему, сизокрылые.

Аносов, лежа в палатке, прислушивался к пению старика и удивлялся его неугомонному характеру. Митрошка бойко, разудало распевал:

...Вошка парилась,

Приушмаривалась.

Мушка подскочила

И в предбанник утащила.

Вы бегите-ко, ребята,

По попов, по дьяков,

По богатых мужиков... Эх!..

Приискатель схватил две ложки и, выстукивая ими дробь, пустился в пляс. Он кружил, притопывал, задорно поводил глазами на жёнок и продолжал лихо распевать:

Зародила попадья,

Зародила воробья,

Долгоносенького,

Чернохвостенького.

Его староста судил.

Егор Филатыч рассудил

Не бить его кнутом,

А остригчи кругом,

Две косички оставить,

Воробья в попы поставить... Эх!..

Аносов не утерпел, вышел из палатки к костру. Тут уже толпились работные. Митрошка не смутился; закинув задорно голову, лукаво поглядывая на Павла Петровича, он зачастил под стрекотанье ложек:

Кто не едет, кто нейдет,

Воробья попом зовет;

Что ты, батюшка попок,

Что ты ходишь без порток,

Портки строченые,

Невороченые.

Портки девушки шили,

Тараканы источили,

Девки хлопнули окном,

Убежали за попом.

Поп не знает, куда деться:

Он кадило-то под лавку,

Аллилую на кровать,

Сам забрался под кровать... Эх!..

Старик в последний раз топнул ногой, махнул рукой и угомонился.

– Фу, устал, бабоньки. Кто пожалеет, жбан квасу поднесет...

Стряпухи охотно напоили Митрошку квасом.

– Ну и молодец ты, - похвалил его пожилой приисковый.
– Тоску словно рукой снял. Оно, брат, так, с песней да с шуткой, веселее живется...

...Незаметно старатель Митрошка вошел в замыслы Аносова, с полуслова его понимал. Вот уже две недели, как они поселились на берегу ручья и ворошили песок.

Опыт за опытом. Всё новые и новые открытия. Павел Петрович тщательно записывал результаты в таблицу. Она раскрыла перед ним ошеломляющую картину: существующий "мокрый" способ промывки золотых песков извлекал из них золота в сто тридцать один раз меньше, чем его было в породе.

Горько усмехнувшись, Аносов рассказал об этом старателю.

– Теперь сам видишь, Митрий Иванович: мы только сверху слизываем. Египетский труд...

Митрошка потупился.

– Давно всё вижу, - признался он.
– Что ни выдумка твоя, то лишнее золото...

Павел Петрович целый день молча сидел в палатке, шуршал бумагами. Последнюю ночь он плохо спал. Митрошка встревожился: сколько раз инженер выходил на берег реки, прислушивался к лепету струй и о чем-то вслух говорил сам с собой.

Утром Аносов приказал насыпать мешок золотоносного песку. Его уложили в дрожки, и Павел Петрович наказал Митрошке: