Большая судьба

– Что это?
– недоумевая, спросил Аносов рослого старика.

– Аль не знаешь, батюшка?
– в свою очередь удивляясь, ответил паромщик.
– Да это угольный обоз. Короба угольные, почитай, сажень высотой, и всё наполнено доверху. Чернять одна, от сажи и не прочихаешься. Гляди, и дорога от угля-то черная. Весь лес кругом пожгли. Всё жрет завод! Ой, батюшка, он у нас ненасытный!
– Мужик повел серыми глазами, показывая на берега.
– Гляди, весь бор повывели-поистребили. Строевые сосны под топор валят да в ямах на уголь жгут; на глазах гибнут леса. Э-эх!
– тяжко вздохнул он и смолк.

– А разве каменного угля на Алтае нет?
– спросил Аносов.
– Ведь писали о том, что открыли залежи его.

– Эх, барин, мало ли чего писаря настрочат, - отозвался паромщик. Пишут одно, а на деле - другое! Попробовал тут один, а что вышло?

– Что же?
– пытливо уставился на него Павел Петрович.

Паромщик поплевал на широкие жилистые ладони и крикнул:

– Эй, паря, не замай, понатужься!
– Всем корпусом подавшись вперед, он со страшной силой рванул канат. Черный неповоротливый плот закачался на тихой воде. Глаза мужика озорно блеснули из-под косматых бровей. Он с насмешкой сказал Аносову:

– Аль не слыхал? Инженер тут один взялся за каменный уголь, так его живо отучили. Кончил тем, что запил горькую да потом и застрелился. Не при против рожна! Начальство не переспоришь!..

Паром подходил к берегу, паромщики засуетились, силясь причалить поудобнее. Вскоре кони снова загремели копытами, и тройка быстро потянула в гору. Широкая, пыльная дорога и в самом деле вся была усыпана угольным порошком. Уголь чернел всюду: он поднимался из-под колес густой едкой пылью, которая покрывала густую листву придорожных берез и въелась в черные брёвна строений. Многие дома были выкрашены в черный цвет. Это было практично, но наводило еще большее уныние. Вот и широкие городские улицы, покрытые шлаком. От него и сам город принимал мрачный оттенок.

Аносова тянуло скорее взглянуть на Барнаульский завод. Павел Петрович заметил его уже издали по высоким горам угля и сизому дымку, который тянулся в голубое небо. Вот и обширный заводский пруд, окаймленный ивами. Утренняя тишина наполняла город. Нарушая ее, гремя цепями, прошла на работу партия каторжных. Экипаж катился сейчас по широкой улице, на которой среди бревенчатых домов с причудливой резьбой изредка встречались и каменные. Миновали сонный бульвар, и, не останавливаясь у особняка горного начальника, кони промчались прямо к заводу.

Аносов вышел из коляски и остановился, пораженный открывшимся видом просторной площади, сооруженной в стиле ампир. Посреди нее высился строгий обелиск, сооруженный покойным Петром Козьмичом Фроловым в память столетия Барнаульского завода. Площадь обрамляли фундаментальные здания простой и вместе с тем пленительной архитектуры. Прямо расположился завод, огражденный чугунной решёткой. Павел Петрович подошел ближе и с удивлением увидел, что она была копией решётки Михайловского замка в Санкт-Петербурге.

Вот и двухэтажное каменное здание заводской конторы, около которого толпятся работные. Аносов неторопливо прошел в широкий вестибюль и сразу был встречен начальником Колывано-Воскресенских заводов, стройным пожилым горным инженером Соколовским. Учтиво проводил он прибывшего в свой обширный кабинет, в котором на столах и в шкафах были разложены образцы руд, расставлены макеты шахт и разные модели. Аносов внимательно осмотрел их и, не заметив образцов железа и сталей, разочарованно спросил:

– А где же образцы сталей?

Соколовский молча склонил голову, развел руками.

– Барнаул занят только серебром!
– тихо ответил он.
– А то, что сейчас вы осматривали, является частью горного музея, созданного трудами Петра Козьмича Фролова.

– Здесь есть музей!
– радостно воскликнул Павел Петрович.
– Нельзя ли его осмотреть?

– Может быть, ваше превосходительство изволит раньше отправиться на квартиру и позавтракает, - предложил начальник завода.

– Завтрак потом, а сейчас - в музей!
– настойчиво повторил Аносов.

В сопровождении Соколовского он отправился в залы, где размещались интересные минералогические образцы, ботанические и зоологические коллекции.

– В сем музеуме собраны модели и макеты горных машин, кои созданы трудами наших людей, - рассказывал начальник завода.
– Тут вы изволите видеть модель двигателя Ползунова, а вот модель "Змеевой горы" и машин Фролова...

Аносов быстро повернулся к модели "Змеевой горы". На ней были хорошо видны все рудничные сооружения и механизмы, изобретенные Козьмой Дмитриевичем Фроловым. Он долго и внимательно рассматривал их. Поражало остроумие сооружений, облегчавших труд человека.

– Этот музей посетил сам Александр Гумбольдт. Взгляните на его роспись!
– сказал Соколовский, протягивая книгу, на которой значилось: "Собственноручные подписи особ, почтивших своим посещением Барнаульский музей".

Павел Петрович с волнением перелистал книгу. Знатный путешественник отметил большое научное и познавательное значение музея, неутомимую деятельность его создателя, который был столь любезен, что сам сопровождал посетителей и давал им пояснения. Вздохнув, Аносов закрыл книгу и подошел к окну, за которым виднелась площадь. Показывая на строгие стильные здания и гранитный обелиск, он спросил:

– Кто же является творцом этого? Чувство подсказывает мне о большом такте и мастерстве зодчих, возведших этот величавый и спокойный ансамбль!

– Вы угадали, - сказал Соколовский.
– Проекты сих зданий и решётки сделаны архитекторами Молчановым и Поповым - учениками великого Росси!

Аносов мечтательно смотрел вдаль. Всё было привлекательно в простых и строгих линиях и говорило о большом таланте строителей.

И вдруг он вспомнил о черных дорогах, усыпанных угольной пылью, и огорченно промолвил:

– Такие творения украшают город, но дороги к нему мрачны!

Павел Петрович повернулся и размеренным шагом пошел в кабинет. Усевшись в кресло, он спросил:

– А как доставляются сюда руды?

– Руды доставляются издалека, - пояснил начальник Колывано-Воскресенских заводов.
– Вот карта, - показал он на стену.
– На ней вы видите, что Барнаульский сереброплавильный завод снабжают рудой Салаирский завод, отстоящий от нас за сто шестьдесят с лишком верст, Змеиногорский рудник, который и того дальше, и Солоновский, расположенный за триста десять верст. Вся руда доставляется на подводах.