Большая волна в гавани

На русском она говорила с забавным японским акцентом тонким голоском, что еще больше делало ее похожей на девчонку.

– Красный, – прозвучало с разных сторон.

– Совершенно верно, – кивнула Кей и нарисовала немного видоизмененный символ этого слова, – этот кандзи означает глубокий красный цвет, такой, как малиновый или гранатовый. А вот этот, – на доске появился еще один иероглиф, – описывает красно-оранжевые оттенки, – сообщила она и изобразила следующий значок, – а этот используется для описания ярко-красного цвета, алого или огненно-красного. Всем понятно? – госпожа Кисимото снова обвела глазами студентов.

– Да, – дружно закивали они.

– Раз все понятно, тогда вам осталось выучить, какой из них как пишется и будет вам счастье, – улыбнулась она, чуть склонив голову, – перейдем к следующему примеру, – она опять отвернулась к доске и принялась рисовать следующие иероглифы.

«Бред какой-то», – мысленно произнёс Михаил.

Он проклинал тот день, когда согласился с мнением отца и поступил в университет на факультет иностранных языков. Хотя как «согласился», родитель просто поставил его перед выбором, и сыну ничего не оставалось делать, как принять один из вариантов. По окончании девятого класса парень заявил, что хочет окончить школу экстерном, обосновав это тем, что, мол, нет желания еще два года протирать штаны за школьной партой. На самом деле, ему не терпелось быстрей избавиться от ненавистного ярлыка «школота» и окунуться во взрослую жизнь.

Отец сначала принял его желание в штыки.

– Положено учиться одиннадцать лет, вот и учись, – отрезал он.

Мать, в отличие от отца, наоборот, услышав категоричный отказ мужа, в своей привычной манере, активно жестикулируя руками, возмутилась:

– Mamma Mi'a, Алекс, ну чего ты упираешься. Ну не хочет ребёнок больше учиться в школе, что здесь плохого. В таком возрасте это нормальное явление иметь желание скорее стать взрослым.

Почувствовав ее поддержку, сын уперся и продолжал настаивать на своем. Позже он понял, что надо было прислушаться к совету отцу и продолжить учебу в школе, но тогда Михаилу казалось, что он принимает верное решение. «Лучше бы еще школотой походил, чем год мучиться на факультете японоведения», – не раз думал он. В конечном итоге, вдвоем с матерью им удалось уговорить отца.

– Хорошо, – кивнул тот, – я даю свое согласие на экстернат, но при одном условии: после его окончания ты поступаешь на японистику. Если оно для тебя не приемлемо, тогда иди дальше учись в школу.

– Па, я хотел поступать в художественный институт, – возразил сын.

– Выкинь эту мысль из головы, – отчеканил Алексей Михайлович, – Майкл, чтобы стать художником для этого не надо тратить годы жизни на обучение. Этому не научишься. Для этого нужно иметь талант. Если он у тебя есть, ты непременно станешь Рембрандтом и без специального образования, ну а если нет, хоть заучись, но художника из тебя не получится. Ты прекрасно знаешь моего друга – Льва Григорьевича, так вот я тебе скажу, чтобы добиться признания, он потратил пятнадцать лет жизни и все эти годы перебивался случайными заработками. Его семья жила впроголодь, пока он ждал своего звездного часа. Он его дождался, вот только к тому времени остался один, как перст. Жена не выдержала нищей жизни, собрала монатки и сбежала от него вместе с ребенком, а теперь разрешает ему видеться с дочерью исключительно по большим праздникам. Ты себе такой участи хочешь? – насупив брови, отец вперил в него пристальный взгляд.

– Прости папа, но ты мыслишь, как «совок», – возмутился сын, – в современном мире можно быть художником и необязательно писать картины. Я могу выучиться на дизайнера, оформителя, иллюстратора, мультипликатора, да на кого угодно, – всплеснул он руками, – сейчас это востребованные специальности.

И самое страшное, что произошло в той ситуации – мать встала на сторону отца. Она считала профессию художника легкомысленной, а всех художников причисляла к немного чокнутым, к людям не от мира сего.

– Микели, сынок, я не против, чтобы ты окончил школу экстерном, но я категорически против, чтобы ты связывал свою жизнь с рисованием, – поморщившись, заявила она, – мы с твоим отцом лингвисты и я считаю, что ты должен продолжить эту традицию.

– Но почему японский? – в отчаянии воскликнул сын, – это же язык инопланетян.

– Потому что знатоков европейских языков у нас в семье хватает, – с усмешкой ответил отец, – кто-то же должен знать восточный. Сын, не нужно относиться к японоведению с таким скептицизмом. Я абсолютно убеждён, если ты окончишь этот факультет, тебя ждет большое будущее.

Михаил понял, что двоих «стариков», не менее упертых, чем он сам, ему не переубедить, но и в школе надоело учиться. Он был вынужден принять условие отца, о чем потом миллион раз пожалел.

Для того, чтобы поступить на факультет иностранных языков, молодому человеку пришлось изрядно попотеть, чтобы сдать ЕГЭ на максимальные баллы, необходимые для зачисления в университет…

Госпожа Кисимото продолжала рассказывать о разнице в написании иероглифов, обозначающих «горячий», по физическим ощущениям и «горячий», в смысле полный страсти и энтузиазма.

«До чего же странный язык, – подумал парень, – всего одна лишняя закорючка в написании и уже совсем другой смысл слова».

Он снова потупил взгляд в блокнот, продолжая рисовать преподавательницу, что было гораздо приятней, чем выводить непонятные каракули. Для японки она была довольно светлокожей. На ее сужающемся книзу лице, сияли миндалевидные глаза, а длинная каштановая коса спускалась до самой поясницы. Несмотря на свой возраст, выглядела Кей весьма моложаво. А черный брючный костюм только подчёркивал её тонкую, изящную фигуру. Михаил углубился в свое занятие, не заметив, как учительница перешла к следующему примеру, выводя на доске соответствующие иероглифы и объясняя разницу между ними.

– Всем понятно, чем отличается написание иероглифа atai, обозначающим слова «заслуживать», математические термины «величина и значение», и atai, то есть цену или стоимость? – педагог обратилась к студентам.

– Да, – разнеслось по аудитории.

Из всех девятнадцати студентов группы ответили все, за исключением Михаила. Он был настолько увлечен рисунком, что не заметил, как госпожа Кисимото направилась по ряду между столами в его сторону.

– Господин Рассказов, вам понятно? – спросила педагог. Она остановилась рядом с ним, рассматривая сверху его художества.

Михаил понял, что обращаются к нему только после того, как одногруппник Вовка Тменов толкнул его локтем. Художник поднял голову и недоуменно уставился на преподавателя, словно увидел её впервые в жизни. Он резко перевернул блокнот рисунком вниз и стал лихорадочно вспоминать, о чем она его спросила, но, увы, в тот момент когда госпожа Кисимото задавала вопрос, сознание студента было в другой реальности.

– Да, – машинально выпалил молодой человек и закивал головой, как китайский болванчик.

– Вы так увлеченно записывали за мной, – улыбнувшись, съязвила преподаватель, – дайте ка мне взглянуть на ваши записи, – она протянула изящную руку, с длинными тонкими пальцами и аккуратным маникюром.

Парень в замешательстве перевел взгляд с нее на товарища, будто искал у него поддержки. Тот усмехнулся в кулак, сделав вид, что закашлялся.

– Господин Рассказов, прошу вас, не заставляйте меня стоять с протянутой рукой, – все также мило улыбаясь, сказала она.

Ему ничего не оставалось делать, как выполнить ее просьбу. Он вздохнул, видимо, настолько громко, что все взгляды одногруппников устремились на него, и нерешительно протянул блокнот. То время, пока она рассматривала рисунок, Михаилу показалось вечностью. Ее лицо не выражало абсолютно никаких эмоций, как будто она натянула на себя маску. Парень мысленно приготовился к самому худшему развитию сценария и уже представил себя на ковре в кабинете декана факультета, где был частым гостем. Но, какого же было его удивление, когда госпожа Кисимото закрыла блокнот и, протянув его обратно, сказала: