Больше, чем что-либо на свете

– Отчего же ты не нанесла удар, драгоценная Темань? – без усмешки спросила Дамрад, по-прежнему стоя на колене и глядя на свою гостью снизу вверх.

– Я прекрасно понимаю, что если сделаю это, меня тут же схватят и казнят, – пробормотала та, еле ворочая языком. – Твоя охрана не дремлет, клинок даже не успеет коснуться твоей шеи – я буду уже мертва.

– А какая тебе разница, как умереть? – выпивая её душу взглядом, хмыкнула правительница Длани. – Ты ведь уже решила для себя, что сложишь голову на плахе, не так ли?

Дрожь усилилась, Темань охватила слабость, но Дамрад не позволила ей упасть – подхватила и усадила в кресло рядом с жарким огнём.

– Это было небольшое испытание, милая Темань, – усмехнулась она. – Твоя родительница спала и видела, как моя голова упадёт с плеч, но твоя рука не способна нанести удар. Впрочем, безрассудной смелости и у тебя хоть отбавляй... Ты ведь пришла, чтобы отказать мне в моей небольшой просьбе, верно? Так вот, не торопись с ответом. Да, ты заставляешь мою кровь бурлить, но я обладаю достаточным терпением и выдержкой, чтобы насладиться неспешной игрой.

Холодная, почти бесчувственная рука Темани еле ощутила прикосновение губ Дамрад.

– Не откажись отужинать со мной, раз уж ты здесь, – сказала Владычица с колкими искорками в зрачках.

После ужина она предложила Темани остаться ночевать, но та, едва шевеля бескровными губами, твёрдо ответила отказом. Остаться с Дамрад ночью под одной крышей? Даже мысль о смерти не так страшила её.

– Как тебе будет угодно, – сухо молвила Дамрад, допив последний глоток вина и отставив в сторону бокал. – Утром тебя отвезли бы домой, но раз ты не хочешь остаться, тебе придётся добираться самой. Повозку сюда вызвать нельзя, а в здешних окрестностях ты вряд ли её поймаешь, они тут не ходят. Останется лишь идти пешком.

– Хорошо, я пойду пешком, – не задумываясь, ответила Темань. Она ощущала себя вымотанной, выжатой досуха, словно целый день провела на ногах, в суете, делах и заботах.

Кутаясь в плащ, она шагала по мрачной аллее под причудливо сплетённым шатром голых веток, когда её бесшумно догнала повозка с гербом. Одетый в чёрное слуга-телохранитель соскочил с запяток и услужливо распахнул перед Теманью дверцу. Из глубины повозки на неё с усмешкой смотрела Дамрад.

– Гордячка... Ну что мне с тобою делать? Садись, мы отвезём тебя домой. – Владычица показала на место рядом с собой.

– Благодарю, государыня, я прогуляюсь пешком. – И Темань, обойдя повозку, зашагала дальше.

– Темань! – властно и жёстко окликнул её голос Дамрад. – Вернись!

Слуга мягко преградил путь и, вежливо тронув Темань за локоть, тихо и вкрадчиво сказал:

– Госпожа, прошу, сделай так, как велит Её Величество. Присаживайся.

Темани пришлось забраться в обитое алым бархатом нутро повозки. Она сидела с закрытыми глазами, опустошённая, усталая, растоптанная, разбитая вдребезги. Хорошо хоть в дороге Дамрад молчала и не донимала её требованием беседовать: способность Темани связно и разумно говорить пребывала в глубокой спячке, словно зажатая стенками тесного, тёмного гроба.

Дома её ждала корзина фруктов из дворцовой оранжереи и коробка её любимых пирожных. Сняв ожерелье, Темань бросила его в футляр и заперла в ящике письменного стола.

– Дом, приготовь купель.

Хоть Дамрад не тронула её и пальцем, но Темани хотелось смывать с себя эту встречу бесконечно.

Нескончаемое, невыносимое противостояние продолжилось: Дамрад появлялась всюду, куда бы Темань ни отправилась по заданию редакции «Столичного обозревателя». Она пыталась затесаться в самую гущу гостей, надеясь, что в окружении толпы народа Дамрад не осмелится развязно вести себя с нею, но правительницу Длани ничто не останавливало. Пару раз за вечер она обязательно подходила к Темани, чтобы пригласить на танец или церемонно и нежно облобызать руки, а от её ядовито-сладострастного, пристального взгляда невозможно было спрятаться нигде. Она смотрела на Темань столь многозначительно, внимательно и жадно, с такой загадочной полуулыбкой, что в голову стороннего наблюдателя невольно могла закрасться мысль, будто они состояли в тайных отношениях. Её знаки внимания не оставались незамеченными для общества; дошло даже до того, что на светских приёмах к Темани подходили посланники Дамрад, осыпали её с головы до ног цветами и подносили драгоценности. Украшения эти Темань однажды отправила назад дарительнице, но вскоре шкатулка пришла обратно с вложенной запиской:

«Не пытайся возвращать мои подарки, этим ты оскорбляешь меня. Пока ты пользуешься моей благосклонностью, но моя милость может легко смениться и гневом. А ты хорошо знаешь, чем мой гнев чреват».

Всюду она натыкалась на взгляды, которые как бы говорили: «Мы знаем, ты – новая фаворитка Владычицы Дамрад». Темань уже не могла разговаривать с людьми просто так: в беседе с нею все вдруг подобострастно понижали голос, начинали пресмыкаться и заискивать, льстить, едва ли не раболепствовать. Сначала это неприятно удивляло её, а потом она поняла: её боятся – так же, как боялись самой Дамрад и её верного слуги Вука. В ней всколыхнулось возмущение и негодование. Тяжёлый, леденящий шлейф незримого присутствия Владычицы навязчиво осенял её всюду, где бы она ни появлялась. Всем мерещился призрак Дамрад у неё за плечом.

Только Леглит оставалась с нею неизменно сердечной и искренней. Навья-зодчий была слишком занята работой, чтобы праздно проводить время в высшем свете; если до неё и доходили какие-то слухи, то она им, по-видимому, не придавала значения. Да и могла ли она поверить в то, что Темань верноподданнически расстелилась под сапогом Дамрад, когда собственными глазами читала её книгу?

– Я сожгла рукопись, – с горечью поведала ей Темань. – У меня никогда не подымется рука исковеркать текст так, как мне было предложено редакторами Дамрад. Это просто немыслимо! Уж лучше уничтожить эту книгу, если ей не суждено выйти в печать в первоначальном виде.

– Если хочешь знать моё мнение, то я считаю, что ты поступила правильно, – сказала Леглит, маленькими глотками отхлёбывая горячий отвар тэи и похрустывая поджаристой сырной лепёшечкой. – Эта книга могла обернуться для тебя большой бедой и попросту сломать тебе жизнь. Хорошо, что всё обошлось малой кровью. Признаюсь честно, я боялась за тебя.

Темань запила глотком отвара горький ком в горле. Сердце всё ещё безутешно рыдало по загубленному детищу, пустота неутолимым голодом горела в груди. Не эти слова она хотела бы услышать от Леглит, но понимала: женщина-зодчий не из породы бунтарей. Законопослушная и осмотрительная, она никогда не пойдёт против власти. Но как бы то ни было, Темань дорожила ею и цеплялась за её грустновато-преданное тепло, как за спасительную соломинку.

Тяжесть в сердце стала её вечным спутником. Просыпаясь, Темань не радовалась новому дню, а с отвращением и унылой обречённостью принимала его, как неизбежное зло. А тут ещё к ней заявилась эта вертихвостка, дочурка тысячного офицера – просить, чтобы Темань отдала Севергу ей. Это стало последней каплей.

– Поймите, сударыня, так не может больше продолжаться! – сияя огромными янтарными глазами, восклицала обладательница очаровательных ямочек на щеках. – Отпустите её, она вас не любит, ей нужна я!

Разговор происходил на крыльце, под моросящим дождём: Темань даже не стала приглашать незваную гостью в дом. Она куталась в плед, пытаясь, словно тугой повязкой, удержать им всё, что рушилось, с грохотом падало и рассыпалось в её душе... А ведь Северга клялась, что у неё с этой красоткой ничего не было. Как мерзко, пошло и гадко! Губы Темани кривились от презрения и горечи, а сердце застывало холодной глыбой от боли. Впрочем, похождения супруги никогда не были для неё тайной за семью печатями, она всегда знала, что в своих военных походах Северга не чуралась плотских утех. Но всё то, что навья-воин вытворяла вдали от дома, для Темани происходило где-то в другом мире и не с ними – так она предпочитала думать, так ей было спокойнее. Она твёрдо знала, что ни одна из этих дешёвых девиц не явится к ней, чтобы предъявить права на Севергу... А эта фифочка осмелилась. И теперь перед взором Темани снова встала эта пошлая картинка: супруга, наяривающая дочурку своего начальника длинным жгутом хмари.