Больше, чем что-либо на свете

– Почему тётя Беня не отвечает? – изводилась Рамут. – А если с ней что-то случилось? А вдруг она... умерла?

«Умру от тоски по тебе», – эти прощальные слова Бенеды, должно быть, сейчас резали её хуже острого ножа.

– Детка, не накручивай себя, – успокаивала Северга дочь. – Если б с тётушкой что-то случилось, нас бы уже давно оповестили. Она ещё нас всех переживёт.

Но это молчание доводило Рамут до слёз, что вкупе с напряжённой учёбой могло привести её на грань новой болезни. Не в силах больше смотреть на это, Северга сама написала в Верхнюю Геницу, но не Бенеде, а её старшему мужу, Дуннгару.

«Дружище Дуннгар, – писала она, – если можешь, черкни пару слов. Как там тётя Беня? Жива, здорова ли? Рамут очень переживает из-за её молчания. Расставание было тяжёлым и для неё, и по дороге в город она у нас заболела ознобом горя. К счастью, с недугом она справилась быстро, но сейчас держится из последних сил. Если тётушка обижена, пусть не отвечает, если не хочет. Нам важно лишь знать, что с нею всё в порядке».

Вскоре пришёл ответ от Дуннгара.

«Многоуважаемая г-жа Северга! Дорогая душенька Рамут!

Наша драгоценная супруга г-жа Бенеда жива, вполне здорова и бодра. Вкалывает, как проклятая, несмотря на то, что по благословению богини нашей пребывает на сносях: Верглаф, новенький наш, постарался. Но дома её не удержишь, сами знаете. Так что обидами себя изводить некогда ей. А что не отвечали на письма, за то просим великодушно простить нас! Пусть дражайшая голубушка Рамут не переживает и ни в коем разе не болеет. Здоровья ей крепкого, сил и ума цепкого для учёбы. Скучаем мы все тут по ней, шлём привет и поклон».

Рамут тихо роняла слёзы облегчения на подушку, прижимая письмо к груди.

– Ну, вот видишь, ничего с тётушкой не случилось плохого, – молвила Северга, поглаживая её по волосам. – Всё хорошо. Вон, даже пополнение в семействе ждут... Так что зря ты себя изводила, детка.

А уже спустя два дня после получения этого письма, поздним дождливым вечером дом оповестил их о прибытии гостьи. Рамут, напившаяся на ночь успокоительных капель, даже не проснулась от звона, и Северга, набросив плащ, вышла в сырой полумрак двора. Из повозки неуклюже выкарабкивалась сама Бенеда – в свободном, мешковато сидящем кафтане. Его полы распахнулись, открыв огромный живот под складками просторной рубашки.

– Тётя Беня! – вскричала Северга, подскакивая и подавая ей руку. – Зачем же ты ехала – на сносях-то? Написала бы...

Бенеда, пыхтя и отдуваясь, вылезла. И сразу, без приветствий и предисловий, спросила:

– Где Рамут? Что с ней?

– Так дома, в постели, где ж ей быть ещё в такой час! – ответила навья, с улыбкой любуясь округлившейся, необъятной Бенедой, даже в своём глубоком «интересном положении» не утратившей звериной неуёмной силы и напора. Лохматые бакенбарды снова топорщились на угрюмо-встревоженном лице костоправки. Северга живо представила себе, как вся семья отговаривала её от поездки, но если тётушка Бенеда что-то решила, остановить её не мог никто. Даже готовое вот-вот родиться дитя.

Пришлось проводить её в дом. Шагала Бенеда вразвалочку, но споро, от поддержки отказалась:

– Чай, не хворая я, сама ходить могу покуда.

Остановившись на пороге комнаты Рамут, она долго смотрела на спящую девушку, а потом шумно выдохнула с облегчением. Северга испытала укол совести: зря она обмолвилась в письме о болезни дочери – это, наверно, и заставило Бенеду сорваться в город, к ней. Но откуда ж навье было знать, что тётушка – в ожидании очередного отпрыска?

– Дитятко ты моё, – вздохнула костоправка, присаживаясь на край постели и склоняясь над Рамут.

Глаза девушки открылись и несколько мгновений смотрели на гостью, медленно наполняясь слезами, а потом Рамут села и порывисто, судорожно обняла Бенеду.

– Тётя Беня... – заплакала она.

– Чего ревёшь-то? – Зычно-грудной, сильный голос костоправки дрожал от глубинного волнения. – Чего сопли-то развела?.. Ну-ка, перестань! Перестань, кому сказала... А то я сейчас сама с тобой зареву!..

Глаза у неё и правда увлажнились и усиленно моргали: гладя племянницу по голове, знахарка старалась удержать слёзы.

– Прости меня, тётя Беня, – всхлипывала Рамут, уткнувшись тётушке куда-то в шею.

– Всё, всё. – Костоправка успокоительно похлопывала её по лопатке. – Прощать нечего, дитятко. Кто я, чтоб держать тебя? Вольна ты жить где хочешь и с кем хочешь. Тем более, не с чужими людьми – с матушкой родной. – И, подцепив пальцем подбородок Рамут, спросила с усмешкой: – Учишься тут, что ли?

– Да, тётушка, – вытирая слёзы, улыбнулась девушка. – Тут без этого никак. Если хочешь врачеванием заниматься – предъяви бумажку, что ты этому учен. Да не у кого-нибудь, а во врачебной школе.

– Придумают же в городах мороку! – хмыкнула знахарка. – Я как-то всю жизнь без бумажек обхожусь – и ничего. Никто ничего не проверяет, хоть и знают обо мне многие.

– Ну, сёла редко проверяют, а в городе с этим строго, – вздохнула Рамут. И спросила с робкой улыбкой: – Можно потрогать?

– Да трогай, гладь, – усмехнулась Бенеда, прикладывая её руку к своему животу. – Верглафова работа. Всё надеюсь девку родить... А ежели опять мальчонка будет – ну, я не знаю тогда!.. Не судьба, значит.

– Ой, тётя Беня, зачем же ты ехала в такую даль! – покачала головой Рамут. – Тяжело же...

Бенеда взяла её лицо в свои ладони и чмокнула в обе щеки.

– А чтоб ты, родная, меня своими глазами увидала – живую и здоровую. И ничего не придумывала себе, глупостей всяких в голову не вбивала. И не вздумай мне хворать тут!.. Поняла? Не вздумай.

Рамут бросила укоризненный взгляд на Севергу и обняла тётушкин живот. На пороге тем временем показалась Темань – в шёлковом домашнем халате, но с уложенными волосами, припудренная и в украшениях. Увидев обнявшихся Рамут и Бенеду, она растрогалась до слёз.

– Ох, тётушка Беня, тебе надо скорее устраиваться на отдых! – захлопотала она вокруг беременной знахарки. – Ехать в такую даль на таком сроке – это безумие! Разве можно так?

– Ничего, ничего, – прокряхтела Бенеда. – Мне б только как-нибудь помыться...

– Нет ничего проще! Дом, приготовь тёплую купель и чистые полотенца! – велела Темань.

Как и Рамут в своё время, костоправка подивилась такому обслуживанию со стороны чудо-дома.

– Ну у вас тут и чудеса! – качала она головой. – Это что, вот сюда залезать надобно? – Она показала на мраморную купель, полную воды с душистой мыльной пеной и благовонной солью.