Большие чемпионы

Сам Террел то ли не очень понимал расклад сил, то ли всерьез верил, что его преимущество в росте, 198 см против 190 у Али, может принести ему победу. Перед боем он нащупал одну уязвимую сторону Али и попытался сыграть на ней. Собственно, ничего искать ему не пришлось: вся Америка знала, что чемпион терпеть не может, когда его называют старым именем, а Террел не только везде и всюду называл Али Кассиусом Клеем, но и самым разным образом комментировал это. Надо думать, что он пожалел о своих выходках уже в первых раундах боя с Али, который состоялся 6 февраля 1967 года. Как и следовало ожидать, преимущество в росте мало помогло Террелу. Али очень быстро приспособился к достаточно новой для себя проблеме, все-таки для того времени он был очень рослым, и в результате к середине боя Террел был уже совершенно избит, а Али, нанося очередной удар, спрашивал: «Как меня зовут? Как меня зовут?»

Однако Террел закончил встречу на ногах, чем крайне удивил всех. Вспоминая позже этот бой, Али говорил, что в конце боя сдерживал удары, боясь покалечить Террела, и зол был вообще не на него, так как понимал, что тот лишь играл отведенную ему роль, а на WBA.

Честно говоря, в данном случае его слова вызывают сомнение, но совершенно точно, что Али никогда не стремился изувечить соперника, и несмотря на всю его непобедимость в те годы, Али совершенно не боялись. Боятся ведь не столько силы, сколько жестокости, а ее в Али не было и в помине. Даже его враги признавали, что он начисто лишен того, что в Америке применительно к боксерам принято называть «инстинктом убийцы».

Али, видимо, собирался провести 1967 год в том же боевом режиме, что и предыдущий, и в следующий раз он вышел на ринг всего через полтора месяца — 22 марта. Его противником на этот раз был известный тяжеловес Зора Фолли.

Смелый и далеко не бесталанный Фолли честно пытался сделать все что мог. В четвертом раунде, после того как Али послал его в достаточно тяжелый нокдаун, Зора встал и бросился в атаку. Мохаммед ушел от большинства ударов, а потом и контратаковал, но он явно не ожидал от своего избитого соперника такой прыти.

Но конец был уже близок. В седьмом раунде Али провел молниеносную двойку, левый джеб — правый кросс, а потом нанес еще один кросс вдогонку. Все удары, в том числе и последний, казались несильными, но Фолли упал как подрубленный под корень дубок. Он попытался встать, но упал снова, откатившись к канатам. Тогда он попытался встать, схватившись за канаты, но рефери уже закончил счет.

После боя Али подошел к Фолли, которого считал своим другом, обнял и сказал что-то в утешение. Чуть позже к ним подошли жена Фолли с его зареванным маленьким сыном. Али взял мальчика на руки и сказал так, как он мог говорить, когда переставал паясничать: «Твой папа — великий боец, понимаешь?» По воспоминаниям свидетелей этой сцены, мальчик перестал плакать и посмотрел на Али как на бога.

Мохаммед защитил свой титул в девятый раз, и казалось, что ему вполне по плечу побить рекорд Джо Луиса, сделавшего это 25 раз, но все повернулось иначе. Вряд ли кто из видевших его бой с Фолли мог себе представить, что в следующий раз они увидят Али на ринге в официальной встрече только через несколько лет, но именно так все и случилось.

Мохаммед на священной войне

Али призвали в армию во Вьетнам. Было доподлинно известно, что его подразделение не будет участвовать в боевых действиях. Да никому в голову не могла прийти бредовая мысль бросить Мохаммеда Али на передовую. Возможно, помня о роли Джо Луиса в войне, его хотели использовать в пропагандистских целях, рекламируя малопопулярную войну. Возможно также, что это была просто типичная американская демонстрация равенства всех перед законом. Будь ты хоть трижды чемпион, но если призвать должны каждого двадцать пятого и на этот раз двадцать пятым оказался ты, значит, пойдешь служить как миленький.

Но Али не собирался выполнять роль, навязанную ему кем бы то ни было, пусть даже всей страной, и он наотрез отказался идти в армию. Сначала это приняли за обычное кривляние, но когда он в прозе и в стихах поведал всем, кто еще не понял, что он «ни с кем во Вьетнаме не ссорился», и вообще, там его «никто ниггером не называл», а потом добавил, что Америке не худо бы сначала разобраться со своими черными, прежде чем лезть к желтым, до всех наконец дошло, что дело серьезно. Али не просто не собирался стать Джо Луисом, он с большой охотой готов сыграть роль его антипода.

Момент для объявления своей «особой позиции» по вопросу войны во Вьетнаме Али выбрал критический. Не в американской традиции ненавидеть победителей. Времена Джека Джонсона все-таки остались в прошлом. Победителей надо принимать, какими бы они ни были. Бой Али с Террелом побил все рекорды популярности. Мохаммеда начали даже по-своему любить, и его место «второго человека после президента» уже никто не оспаривал.

С другой стороны, в стране нарастало негритянское движение протеста. В южных штатах в ответ на свирепствование ку-клукс-клана поднималась черная волна, мощь которой пугала отнюдь не только закоренелых расистов, но и просто традиционалистов, которых в Америке, по крайней мере того времени, было абсолютное большинство. То, что «второй человек после президента» сделался вторым Джеком Джонсоном и стал на сомнительные рельсы подрыва национальных основ, мало кого радовало. Правда, у него хватало и сторонников, которые составляли хотя и меньшинство, но такое активное, горластое и влиятельное, что временами становилось непонятно, кого больше — сторонников Али или его противников. Среди первых были Бертран Рассел, Айзек Азимов, Гарри Белафонте, Мэри Хемингуэй, Игорь Стравинский, Элизабет Тейлор, Джон Ап-дайк и многие другие, в том числе и битый и униженный им Флойд Паттерсон. Все-таки трудно относиться к этому человеку без большого уважения. А среди тех, кто особенно охотно и обильно поливал Али грязью, были Джек Демпси и Джин Тан-ни. Демпси, кстати, это вышло боком: ему тут же припомнили, как он много лет отказывался драться с негром Харри Уилл-сом, отстаивая право на существование так называемого «расового барьера».

В этой непростой обстановке растерявшиеся чиновники от бокса сделали большую глупость: они лишили Мохаммеда Али чемпионского титула и отобрали у него боксерскую лицензию, тем самым создав вокруг него ореол мученика, который тот тут же принялся безжалостно эксплуатировать. Своим шагом они дали Али в руки некий неразменный джокер, благодаря которому в борьбе с американским истеблишментом он выигрывал одну партию за другой. Они создали ему трамплин, благодаря которому Али с его невероятным талантом обращать все в свою пользу в скором времени прыгнул в национальные герои. Всей своей последующей жизнью Мохаммед Али доказал, что искренне и бескорыстно боролся за права негров. Он стал дойной коровой для «Черных мусульман», которым перетекала большая часть его гонораров. Однако, правда и то, что роль воинствующего проповедника Али сыграл с большой выгодой для себя.

Между тем война во Вьетнаме теряла популярность с каждым годом. Негры в своей борьбе за полное равноправие отвоевывали один рубеж за другим. Али с его луженой глоткой постепенно стал глашатаем самого бурного периода в истории послевоенной Америки. Перестав быть чемпионом мира только на бумаге, он остался им в глазах большинства и еще больше укрепил свои позиции «второго человека после президента». В известном смысле он стал куда популярнее Ричарда Никсона, пожалуй последнего твердолобого традиционалиста, сидевшего в Белом доме.

Несмотря на всю разность масштабов этих событий в истории Америки, ситуация с Али в конце 60-х чем-то напоминала положение с сухим законом в конце 20-х. Тогда очень многие тоже понимали, что непопулярный закон, на котором пышным цветом расцвела американская мафия, до того не поднимавшаяся выше мелкого рэкета, а теперь ставшая силой государственного масштаба, был трагической ошибкой, но у двух президентов-республиканцев, сменивших друг друга в Белом доме за время его действия, не хватало смелости это признать. Понадобился грандиозный экономический кризис и приход демократа Рузвельта, чтобы отменить сухой закон.

В ситуации с Али таких грандиозных преобразований не понадобилось. Осенью 1970 года ему без лишнего шума довольно изворотливым способом позволили вернуться на ринг. Это было косвенным признанием ошибки, так как за три с половиной года, проведенных вдали от бокса, Мохаммед Али не только не изменил своих позиций в отношении войны во Вьетнаме, а заодно и прав негров, но и стал еще большим радикалом, чем был. Вполне возможно, что не последнюю роль в этом решении сыграло желание просто утихомирить Али, дав ему возможность заниматься своим прямым делом. Оказалось, что вне ринга он представлял куда большую опасность для американских традиционалистов, чем на нем. Он стал силой, с которой нельзя было не считаться.