Большое сердце

Голиков сконфуженно оглянулся на соседей и сел.

Широков подошел к карте и с минуту молча смотрел на нее, потом повернулся лицом к собранию.

— Вам ясна задача, которую поставила перед нами Ставка? — спросил он. — Мы обязаны выполнить ее теми силами, что нам даны, а их у нас достаточно.

Обращаясь к двум сидевшим рядом генералам, командующим танковыми соединениями, маршал продолжал:

— На вас возлагаются особые задачи. Вы оба диктуете всему фронту темп наступления. Вы, Трофимов, не должны допускать преждевременного поворота вашей армии на север. Держитесь! Навязывайте свою волю противнику. На север вы должны повернуть только на меридиане Пшенске. Вот там и ищите взаимодействия с соседним фронтом. Не раньше! А вы, Жабко, наступая, помните: после овладения первым же водным рубежом — стремительно на запад. Вы прокладываете дорогу фронту. Но только от одного вашего наступления пользы будет мало. Тащите за собой соседей слева и справа. Мне важно, чтобы весь фронт двигался вперед, — и он сделал широкий жест обеими руками.

Адъютант командующего подполковник Назаров вошел в зал заседания с шифровкой Ставки в ту минуту, когда Широков, опершись крупными руками о стол, оглядывая всех зоркими блестящими глазами, говорил:

— Полагаю, вам ясно, что теперь наша задача вторгнуться на немецкую землю, добить там гитлеровскую армию и положить конец войне. Вот наша задача!

Командующий увидел вошедшего с бумагами Назарова и кивком головы подозвал к себе. Адъютант с торжественным лицом подошел к Широкову и передал ему шифровку. Маршал быстро взглянул на нее, лицо его дрогнуло и как-то радостно изменилось, складки разбежались, и глаза осветились улыбкой. Довольно сощурившись и показывая шифровку члену Военного Совета, Широков тихо произнес:

— Видишь… Недаром я торопился…

— Что ж, в добрый час, — тихо сказал Табачников и, взяв шифровку, перечел ее еще раз.

— Я не мог назвать точной даты нашего наступления, — громко сказал Широков. — Ставка приказывает начать его пятнадцатого. Уверен, что вы свои обязанности выполните. Теперь же попрошу всех возможно быстрее выехать к себе и еще раз проверить всю подготовку, — и кивком головы отпустил всех.

Широков сел в кресло и негромко позвал:

— Генерал Жабко! Задержитесь.

Не оборачиваясь, командующий спросил Назарова:

— Наградные листы готовы?

Адъютант положил перед ним папку. Широков быстро прочитал фамилии и, продолжая довольно щуриться, размашисто подписывал приказы о награждениях.

Коренастый, с хитрыми блестящими глазами, генерал-полковник Жабко стоял в нескольких шагах от Широкова и ждал, когда тот обратится к нему. Всем было известно, что командующий фронтом особенно жалует этого талантливого танкового генерала.

Продолжая подписывать приказы, Широков уже несколько раз нетерпеливо оглядывал зал, очевидно, дожидаясь, когда разойдутся участники совещания. Как только за дверью скрылся последний генерал, он, сдвинув в сторону бумаги, повернулся к Жабко.

— Ну, Илья Кузьмич, — сказал, загадочно улыбаясь, Широков, — тебе я хочу доверить одну тайну. — Он посмотрел на члена Военного Совета, словно спрашивая его одобрения в этом деле, и тот ответно улыбнулся. — В Германию вступаем, за Одер шагаем, — продолжал говорить все тем же счастливым голосом, каким он объявил дату начала наступления. — Но это еще не все. Надо бы… — он провел ребром ладони круг на сукне стола и ударил раскрытой ладонью в центр обведенного круга. — Ясно? Сил у нас для этого достаточно. Еще бы такое окружение, как, помнишь, в сорок третьем на Украине? У меня есть один план. Какой — пока не скажу. Но помни, что, если ты хорошо поведешь наступление, тебе и выполнять его. Что я требую от тебя? Держи заданный темп наступления, по возможности усиливай, наращивай. Это можно. Ты уж так наступал. Но силы свои береги. Наступай и помни, что главные бои у тебя впереди. В крупные не ввязывайся, перехитри противника, матвеевская пехота и артиллерия будут за тобой идти и свое сделают. Ты рвись вперед, выходи к Одеру, захватывай плацдармы. Выйдешь раньше срока — тебе и эту особую задачу выполнять. Опоздаешь — остановимся на Одере. Дальше нам пока не протолкнуться.

— Григорий Иванович, — сказал Жабко, — вы знаете, что я сам предлагал усилить темп наступления.

— Знаю, знаю, — перебил его Широков. — Но Ставка приняла этот план. Мы с тобой можем говорить и обсуждать, а там хотят действовать наверняка и задачу ставят нам с некоторым запасом сил. Мы в Ставке тоже сказали, а нам ответили — не запрещаем, но спрашивать будем за выполнение своего плана.

Он вспомнил о Назарове и спросил его:

— Еще что есть срочное?

— Больше ничего.

— Тогда распорядитесь, чтобы подали обед. Вот и Илья Кузьмич с нами пообедает, не все нам его объедать. В четыре поедем на плацдарм. Узнайте точно, где стоят разведчики. К двенадцати ночи пусть приготовят все разведданные о последней дислокации противника и вызовут артиллеристов, — говорил он адъютанту, продолжая подписывать наградные приказы.

2

Темная приземистая легковая машина стояла у подъезда особняка. На бронетранспортерах, составлявших охрану командующего во время его выездов, солдаты сняли чехлы с орудий и пулеметов. Широков вышел из подъезда, разговаривая на ходу с командующим артиллерией, взглянул на темное низкое небо, сеявшее редким снежком, попрощался и пошел к машине. Он сел рядом с шофером и едва хлопнул дверцей, как первые два бронетранспортера двинулись.

Машины быстро миновали сосновый лес, где в каменных коттеджах польской знати размещались отделы штаба фронта, и выехали на покрытое брусчаткой шоссе — центральную фронтовую магистраль. Два бронетранспортера чуть маячили впереди, не раздражая глаз. На шоссе, таком оживленном еще две недели назад, теперь не было никакого движения.

— Позвонили Матвееву? — спросил, не поворачивая головы, Широков.

— Да, — ответил Назаров.

Регулировщицы на перекрестках, узнавая бронетранспортеры, выбегали из будочек и с особым щегольством козыряли Широкову. И он всякий раз, как видел эти румяные, веселые лица русских красавиц, улыбался им, и рука его тянулась для ответного приветствия. К этим девушкам, оторванным от матерей, он испытывал отцовское чувство любви и жалости. Сколько раз ему хотелось остановить машину и поговорить с такой вот русоволосой девушкой, раскрасневшейся на дорожном ветру, родом откуда-нибудь из славного зеленого Кашина или из тихой Вологды, потрогать ее по распухшей и красной от холода «кнопке», хоть несколькими словами подбодрить, но уже проносилась машина, поднимая за собой легкую снежную пыль, и таяла в ней застывшая неподвижно фигура регулировщицы, а впереди вырастала еще одна, такая же стройная, даже в мешковатой шинели, и опять поднимал руку для приветствия маршал.

По мосту, построенному саперами, сверкавшему белизной теса, они переехали темную и быструю Вислу, схваченную льдом только у берегов. Пошли дубовые хорошие леса. Стоял декабрь, а крепкие высохшие листья еще держались на ветках. Среди стволов мелькнул просторный помещичий дом, и Широков подумал, что, очевидно, здесь и живет тот родовитый любезный граф, что неделю назад встретил его на дороге и предлагал для штаба свой дом.

Утомительно блестящая дорога бежала под колесами машины. Широков думал о предстоящих днях. Теперь, когда весь план наступлении был ясен во всех деталях, он чувствовал то облегчение, какое испытывает человек, завершивший большую и трудную работу, преодолев множество сложных задач, все хорошо решив. Он сожалел только, что не мог в свое время в Москве предложить этот дополнительный план, ставший ему ясным лишь в самые последние дни. «К концу идет война, к концу», — вдруг радостно подумалось ему, и он вслух сказал:

— Хорошо! Все складывается очень хорошо…

Шофер покосился на него.

Они ехали по пустой и длинной липовой аллее, миновали шлагбаум и вытянувшихся солдат, предупрежденных о приезде маршала. В конце аллеи стоял большой барский дом, окруженный хозяйственными службами. Сделав крутой разворот, машина остановилась у подъезда, где ее ожидал майор.

— Как Матвеев? — спросил Широков майора, выходя из машины.

— Лежит, товарищ маршал.

Широков, знакомый с расположением комнат, по коридору дошел до последней двери.

В комнате с двумя большими окнами, на широком диване, накрывшись до подбородка одеялом, лежал командующий армией Матвеев. Отечные мешки под глазами были так велики, что все желтое лицо Матвеева казалось опухшим. На маленьком столике стояли пузырьки с лекарствами. Увидев командующего, Матвеев приподнялся на локтях, и лицо его оживилось.

— Что? Опять сердце? — спросил Широков, придвигая кресло к дивану и усаживаясь.

— Да, не ко времени свалился, — ответил Матвеев. — Что-то частенько начинает пошаливать.