Большое сердце

— Лети, лети, — подталкивая в плечо, провожал его Назаров. — Увидит командующий, что ты еще здесь — обоим всыплет.

В этот день Широкова особенно беспокоило положение на левом фланге, где противник предпринял контрнаступление крупными силами. Донесения шли самые противоречивые. В первом сообщалось, что немецкое наступление является, очевидно, просто разведкой с целью прощупать наши силы на этом участке. Затем сообщали, что в дело со стороны противника вступили новые крупные части, появились танки и самоходные орудия. Но командующий армией заверял, что атаки врага успешно отбиваются, и совершенно неожиданным было последнее донесение, что наши части отошли на шесть километров и сдали несколько населенных пунктов. Противник продолжает наступление…

Вечерам, когда Назаров с разведсводкой вошел в кабинет, Широков, полузакрыв глаза, слушал доклад Колегаева о положении на этом участке. Всем своим пасмурным видом он не одобрял нервозности начальника штаба.

— Ну, отлично, — сказал он, когда Колегаев стал сообщать о том, что наступающая дивизия, не выдержав плана первого дня, все дальнейшее уже делала с опозданием и потому, как казалось Колегаеву, не смогла противостоять противнику. — Отлично! — повторил Широков, понимая, что ничего отличного в этом не было. — Пусть они и продолжают отбивать атаки. Какая же это вина комдива, что он встретил большие силы! Это уж наш с вами просчет. Чего уж его бить, — ворчливо заметил он. — Комдив уж и так побит немцами. Давайте-ка подумаем, чем мы можем облегчить его положение.

Он пожевал губами.

— А вот командующий армией путает… Укажите ему. Я теперь ничему верить не могу. — Он увидел стоявшего Назарова и внезапно, словно только адъютант и мог выручить его, обрадовался. — А, вот хорошо, что вы тут. Садись-ка сейчас в самолет и лети к Голикову. Посмотри, что у него там за обстановка. — Он взглянул на часы. — Светлого времени у вас хватит. Все узнайте в течение ночи, обязательно в дивизии побывайте и к пяти — обратно. Так? Давайте бумаги и идите, не задерживайтесь. Очень важно…

* * *

В пять часов утра, когда на связном самолете У-2 Назаров вернулся в штаб фронта, командующий еще не ложился спать. В приемной за столом сидел дежурный офицер из оперативного управления майор Прохоров, да на кушетке спал какой-то подполковник, укрывшись шинелью, из-под которой торчали ноги в белых шерстяных носках.

— Что там? — спросил Прохоров, увидев входившего Назарова и знавший, куда и зачем он летал.

— Горячо, очень горячо и трудно, — быстро ответил Назаров, сбрасывая с себя овчинный полушубок и растирая щеки, ознобленные ветром в открытом самолете. — Кто это? — указал он на спящего.

— Офицер связи из танкового соединения Жабко. Тоже на самолете прилетел. Командующий приказал ему никуда не отлучаться.

«Антонов», — догадался Назаров и спросил:

— Кто у командующего?

— Никого. Тебя уже два раза спрашивал.

— Курить хочется, — сказал Назаров, но, увидев протянутый Прохоровым портсигар, махнул рукой. — Потом, потом, — и, одернув гимнастерку, вошел в кабинет.

Широков сидел возле камина. Он не слышал, как вошел адъютант, и продолжал читать книгу. Назарова вдруг поразило выражение глубокой усталости на его лице. Это была усталость человека, уже давно позабывшего, что такое отдых, нормальный сон, мозг которого беспрерывно работал почти круглые сутки. Усталость проглядывала во всех чертах крупного и грубоватого лица, по-солдатски обветренного.

— Товарищ командующий, — вполголоса произнес Назаров, остановившись в нескольких шагах.

Широков пошевелился и медленно повернул лицо к Назарову, всматриваясь в него и словно не узнавая.

— Да, прилетел? Хорошо, что вовремя. Так что у них там делается? — неожиданно звучным и твердым голосом спросил Широков, выпрямляясь в кресле и этим движением разом освобождаясь от всех признаков старческой усталости.

Назаров, как это бывает с людьми, только что вышедшими из-под огня и вдруг попавшими в обстановку, где не было слышно даже шагов, заглушаемых коврами, еще находился во власти нервного напряжения, выражавшегося в том, что он говорил в несколько повышенном тоне. Широков несколько раз внимательно и проницательно посмотрел на адъютанта, слушая подробный доклад.

— Там очень тяжело? — вдруг спросил Широков.

— Да, — ответил Назаров, поднимая глаза от карты и чувствуя на себе пристальный изучающий взгляд маршала. — Мне кажется, что в сводках наши потери преуменьшены.

— И сомневаться не стоит, — подтвердил Широков. — Докладывайте дальше, — попросил он.

Назаров коротко доложил обстановку, и по мере того как он рассказывал, лицо Широкова становилось все строже.

— Командарм предполагал отстранить командира дивизии, допустившего отход, — сказал Назаров.

— Всегда они горячку порют, — вскипел Широков. — Колегаев тоже — «отстранить…» А командир дивизии — умный и храбрый офицер, я его по Западному фронту помню.

— Отошли, когда бои еще не такие тяжелые были. Солдаты с немцами впервые встретились, а сейчас закрепились, хорошо стоят, — счел Назаров нужным защитить командира дивизии.

— Ты говоришь, что там теперь ничего серьезного? — переспросил командующий. — Выдохлись немцы? Хорошо. Я артиллерию им все же подброшу, а утром и авиацию наведем.

Он посмотрел на часы, и как раз в эту минуту резко зазвонил телефон. Широков неторопливо снял трубку и, все еще глядя на карту, сказал: «Да, слушаю…»

Он жестом показал Назарову, чтобы тот убрал карту, придвинул к себе блокнот, напряженно вслушиваясь.

— Докладывает командующий фронтом, — начал Широков.

Назаров, осторожно закрывая за собой дверь, слышал, как Широков говорил:

— Задачу Ставки выполняю… Да! Прошу учесть мои нужды…

В приемной Назаров сказал Прохорову:

— Пойду немного вздремну. К командующему никого не пускайте. Он разговаривает со Ставкой.

7

Назарову казалось странным, что командующий фронтом, разговаривая со многими в эти дни, расспрашивая иногда о таких деталях, которые, казалось, не имеют существенного значения, ни разу ни с кем не заговорил о предполагаемом повороте танкового соединения на юго-восток после того, как оно выйдет к Одеру и обеспечит захват плацдарма. Карта этой операции, подготовленная Назаровым, лежала свернутая в трубку. Широков за дни наступления ни разу не взглянул на нее.

Потом Назаров понял: Широков не забыл о своем плане, и все его действия, направленные к тому, чтобы наилучшим образом выполнить задачу Ставки, служили одновременно и той, что была задумана и готовилась им.

Часами стоял командующий возле карты фронта. Ему, как никому из тысяч людей его фронта, ясны были смысл всех движений войск, внезапные повороты дивизий, вдруг отходивших перед слабейшим противником и перестраивавших фронт своего наступления. Он видел возможные контрудары противника, метавшегося в широком пространстве «котла», действия его подвижных механизированных и танковых частей, рубежи спешно подготовленной обороны. И передвижки частей не были бессмысленными маневрами. Этими передвижениями управляла твердая рука, теперь дробившая части врага, торопившая танкистов выходить на Одер.