Большое зло и мелкие пакости

Когда он в последний раз просто так рассматривал ее?

У нее было славное молодое лицо, светлые глаза в незаметных ресницах и веселый широкий рот. Свитерок был старенький, она вязала его, когда ждала Машку, и все время расстраивалась, потому что выходило что-то не то. На животе была ухмыляющаяся заячья морда, длинные уши, связанные отдельно, болтались свободно. Крошечная Машка этот свитерок обожала, особенно уши.

Он осторожно запустил руку Нине под волосы, погладил теплый затылок и слегка повернул ее голову, заставляя посмотреть ему в лицо.

— Нам бы поговорить, — попросил он, слушая приближающиеся Машкины вопли.

— Что случилось? — повторила Нина и взяла его за руку под своими волосами. — Тебя выгнали с работы? Или у тебя кто-то умер?

Когда у него на столе умирали больные, он становился злым и диким, и на несколько дней семья оставляла его в покое.

— Нет, — сказал он быстро, — никто пока не умер. Но все равно поговорить нам надо…

— Как же нам говорить, если ты Машке подарил медведя? — Она вытащила его руку и поцеловала. — Мы теперь неделю ни о чем говорить не сможем! Машка не даст! Или… — она отпустила его руку, посмотрела внимательно и зачем-то схватилась за заячьи уши, — или ты решил нас бросить?

— Ты что, — спросил он обиженно, — с ума сошла?

Как он может их бросить, если они — все, что у него есть? Как же она этого не понимает? Или он просто никогда ей об этом не говорил?..

— Ну, если не решил, тогда пошли ужинать. Мой руки. Маша, сажай своего Умку ужинать. Он долго летел с Северного полюса и есть хочет.

— Мамочка, он мне сказал, что есть он не хочет, он хочет…

— Он хочет именно есть, — уже из кухни заявила Нина. — Володь, помой ей руки.

— Папочка, а белые медведи моют руки?

— У них не руки, а лапы, — объяснил Сидорин, намыливая под краном пухлые ладошки в еще оставшихся младенческих перетяжках, — они их не моют. Лапы у них чистые, потому что на Северном полюсе всегда снег.

— А снег разве чистый? Мама говорит, что снег есть нельзя, потому что он очень грязный. В нем бантерии.

— Не бантерии, а бактерии, — поправил Сидорин свою образованную дочь, — это в Москве снег грязный, а на Северном полюсе он чистый-чистый, белый-белый.

На ужин были макароны и толстые, разбухшие от варки сосиски.

— Нет, — сказал Сидорин, — давайте все сначала. У нас праздник. К нам с Северного полюса переехал жить Умка.

Все вышло, как он и хотел, хотя мысли о капитане не оставляли его ни на минуту. Глотнув шампанского, непривычная к алкоголю Нина раскраснелась, повеселела, как будто выпросила у жизни долгожданный выходной. Стесняясь, она ела мармелад, словно ей было стыдно, что так вкусно. Вдвоем с Машкой они тискали медведя и даже поставили ему отдельную чашку, и он пил с ними чай “как будто”.

Если капитан всерьез решил списать все на Сидорина, выхода нет. Хорошо, если его просто посадят, а не расстреляют. За покушение на министра вполне могут и расстрелять. Жизнь министра стоит дороже, чем жизнь обычного человека. Или сейчас не расстреливают? Что-то такое Сидорин слышал про отмену смертной казни.

Он очень боялся и ненавидел себя за то, что так боится.

Тряпка, а не мужик.

Ничтожество. Червяк.

Если разрубить червяка пополам, одна половинка поползет в одну сторону, а другая — в другую. В какую сторону ползти червяку Сидорину, чтоб его не разрубили пополам?

Нина взяла его обеим руками за уши и повернула к себе.

— Володя.

Он старательно не смотрел ей в глаза.

— Володя, черт тебя возьми.

— Сейчас, — попросил он виновато, — только Машку уложим. Я не хочу, чтобы она…

Кое-как удалось пристроить Машку спать, и они засели на кухне. Из кармана куртки Нина принесла ему сигареты, чего не делала никогда в жизни. С куревом она всегда гоняла его на лестницу.

— Давай. Рассказывай.

И он рассказал.

Про школьный бал, про свои окурки на асфальте, про выстрел и про визит капитана из уголовного розыска.

Только про Дину не стал рассказывать.

Нина слушала молча. Щеки у нее горели, и время от времени она прикладывала к ним ладони.

— Я должен как-то доказать им, что это не я стрелял, понимаешь? Как-то так, чтобы они поняли, что ничего у них не выйдет, и оставили меня в покое. Или он меня посадит. Он должен найти преступника, этот самый капитан, и он его уже нашел. То есть меня.

— Володь, а ты не можешь ему сказать, что у тебя никогда в жизни не было пистолета и что тебе совершенно незачем было стрелять в этого… как его? Потапова?

— Потапова. Сказать я могу все, что угодно, но мне нужны какие-то железные доказательства, что это сделал не я. Ты же знаешь, как работает милиция.

— Нет, — сказала Нина, — я понятия не имею, как работает милиция. То, что ты говоришь, — ужасно.

— Ужасно, — согласился Сидорин. — И я не знаю, что мне делать.

— Ну, во-первых, еще ничего не случилось. Пока что это все твои домыслы.

— Это не домыслы! Не просто так он ко мне пришел.

— Он пришел потому, что ты был на месте преступления. Ты свидетель. Он же не сказал тебе, что ты обвиняемый или подозреваемый, или как это называется? Дай мне сигарету, Володька.

— Ты что, — спросил он недоверчиво, — куришь?

— Курю, — сказала она нетерпеливо.

Он протянул ей пачку.

— Только они дерьмовые, — предупредил Сидорин, глядя, как она закуривает. Пламя от зажигалки до дна высветило ее светлые зрачки.

— Нинка, когда ты начала курить? — вдруг спросил он с изумлением. — Ты же никогда не курила!

Она отмахнулась от него.

— Нина!

— Когда я поняла, что испортила тебе жизнь, — сказала она. — Ты знаешь, я ведь сильно тебя любила. Мне очень хотелось, чтобы ты был счастлив со мной. А ты был… несчастлив.

Сидорин смотрел на свою жену чуть не разинув рот.

— Что ты сказала?

— Ничего такого я не сказала. Так все и есть. Если бы не мы с Машкой, ты бы занимался своей наукой, защищал свои диссертации, создавал научные школы и так далее. А мы навязались тебе на шею. Нас надо кормить, поить, одевать. И я тебе ничем не помогаю. Работаю кое-как, зарабатываю мало. Ребенка в сад, ребенка из сада, на больничный, с больничного, какой из меня работник!..

— Нина, ты что?!

— И я всегда знала, что ты меня не любишь, и знала, что мы испортили тебе жизнь. До нас у тебя еще был шанс все наладить, а с нами у тебя никаких шансов не осталось. Может быть, в конце концов ты уговорил бы ту женщину, и все у тебя стало бы хорошо.