Большое зло и мелкие пакости

— Во сколько вы приехали?

— В пол-одиннадцатого. Может, чуть попозже. Я сразу же позвонила вам. Спросите у того, с кем я разговаривала. Я в тот момент на часы не смотрела.

Щегольский чемодан стоял посреди кухни. Сверху на нем лежала лакированная сумочка, а рядом привалилась какая-то мохнатая зверюга, выглядывавшая из пакета.

— Это Альф, — сказала Алина, перехватив взгляд Никоненко, — инопланетянин из сериала. У нас они тоже есть, но не такие ужасные. Федору хотелось поужаснее.

Потянувшись, она зачем-то вытащила из пакета волосатое чудовише, напоминавшее то ли гориллу, то ли муравьеда. У чудовища были кофейная шерсть, бритый нос и при обшем потрясающем уродстве вид удивительно безобидный. Кудлатая башка доставала Никоненко до пояса.

Итак, на этот раз женщина-вамп приперла из Америки обезьянообразного урода размером почти с автомобиль “Ока”.

Ее маниакальная любовь к Федору вполне может быть мотивом.

За что могли убить домработницу? За то, что она знала об этой маниакальной любви?

Время смерти экспертиза установит на раз-два-три. Если в это время Алина Латынина была в самолете, значит, маниакальная любовь тут ни при чем.

— На чем вы приехали из аэропорта?

— На машине, — сказала Алина удивленно, — на чем же еще? Я всегда оставляю машину на стоянке в Шереметьеве. Потом забираю ее и еду.

— Дальше.

— Что — дальше?

— Рассказывайте дальше, — приказал Никоненко холодно. Что-то не то с ним творилось этим утром.

— Я вошла в квартиру и увидела Лилю. Позвонила вам. Все.

— Нет, — сказал Никоненко, — не так. Давайте с подробностями. Дверь была заперта?

— Да, конечно.

— Вы сдаете квартиру на охрану?

— Нет. У нас консьерж и кодовый замок.

За кухонной дверью что-то упало, и Морозов громко захохотал в глубине квартиры. Алина посмотрела на Никоненко. В глазах у нее был такой глубокий омут презрения, что капитан вполне мог в нем утонуть.

— Ваши сотрудники всегда так себя ведут, когда осматривают… труп?

— Да чего там его осматривать! — сказал Никоненко грубо. — Эка невидаль — труп!

Она помолчала.

— Вам это кажется остроумным, Игорь Владимирович?

— Вы подходили к телу?

— Конечно. Я думала, ей стало плохо, и она упала и, может, ударилась. Я долго не могла понять, что она… мертвая. Я пыталась дать ей воды и посадить…

Никоненко видел воду, разлитую возле тела, но ему даже в голову не приходило, что этой водой Алина Латынина пыталась оживить труп.

— Сколько времени вы на это потратили?

— Не знаю. Минут пять. Или больше.

— Или меньше, — подсказал Никоненко.

Все его раздражало.

Убийство домработницы Алины Латыниной не укладывалось ни в одну из ранее придуманных схем. Не укладывалось настолько, что он даже представить себе не мог, чем хоть приблизительно можно его объяснить, чтобы втиснуть в какую-нибудь схему.

Алинино самообладание злило его. Злило и заставляло нервничать. Желудок болел уже вовсю, тягучей смоляной болью, и больше всего на свете ему хотелось, чтобы этого дела вообще не было.

— Что было дальше?

— Я вышла из квартиры, закрыла за собой дверь и позвонила вам на работу. Потом села в машину и стала ждать.

Значит, оставаться наедине со своей мертвой домработницей она побоялась.

— Ну ладно, — сказал он, преодолевая себя, — давайте все по-новой.

— Как по-новой? — не поняла она.

— Да так. Как давно она у вас работает, сколько ей лет, где живет, какие у вас отношения, какие у нее обязанности, когда вы ей дали ключи от квартиры. Какие у нее были склонности, странности, вкусы и так далее.

— Я ничего не знаю о ее вкусах, — сказала Алина резко. — Она на меня работала, только и всего. О странностях я тоже ничего не знала, пока… пока не увидела ее в своей одежде.

Капитану показалось, что он с разгону ударился головой о чугунный столб. Голова отозвалась басовитым столбовым гудением, которое отдалось в уши и почему-то в глаза.

— В какой одежде?

— В моей, — Алина поднялась и решительно направилась к плите, — мне нужно выпить кофе. Я плохо соображаю.

— Не трогайте здесь ничего! — прикрикнул Никоненко. — Быстро говорите мне, что это за история с одеждой?

— Все, что на ней надето, — мое, — сказала Алина брезгливо. — Джинсы, свитер, куртка. Когда я вошла в квартиру и увидела ее, я думала, что у меня начался бред. Я решила, что это я… лежу. Я не знаю, как это объяснить. Я думала, что у меня раздвоение личности или что-то в этом роде. Я когда-то любила Клиффорда Саймака.

Капитану было не до экскурсов в иностранную литературу.

— Ваша домработница носила вашу одежду?!

— Да. Я не знаю, носила она ее или только один раз надела, но сейчас она в моей одежде.

Это все меняло.

— Вы никогда не замечали, что она носит вашу одежду?

— Нет, конечно! Она отдавала что-то в чистку, потом приносила обратно, и я никогда не проверяла, что она унесла, а что принесла. Я ей доверяла. Я хорошо ей платила и все лишнее барахло всегда дарила ей.

— Одежду, которая на ней, вы ей не дарили?

— Нет. Куртку я месяц назад привезла из Парижа. Специально к весне. Надела только один раз. Свитер ни разу не надевала. Впрочем, какое теперь это имеет значение! Просто она глупая девчонка, и мне ее жалко.

Голос у нее изменился, как будто разбух в горле, и Никоненко подумал — сейчас она наконец сообразит, что именно произошло, и непонятно, что он тогда станет с ней делать.

— А кофе?! — вдруг крикнула она. — Почему я не могу даже выпить кофе?!

— Потому что здесь могут быть отпечатки пальцев, — мрачно проинформировал ее Никоненко.

— Каких еще пальцев?!

— Всяких, — ответил он туманно. — Скажите, Алина Аркадьевна, в последнее время вы с вашей подругой Сурковой ничем таким не занимались?

— Каким — таким?!

— Никто из вас в игре “Как стать миллионером” не выиграл?

— Игорь Владимирович, что вы несете?! — обретая прежний холодный тон светской дамы и директора рекламного агентства “Вектор”, сказала она. — О чем вы?

— Сделки, контракты, большие суммы, какие-нибудь денежные переводы, — он усмехнулся. — Золото. Бриллианты. Наркотики.