Бомаск

А в заключение она сказала, что для крупных международных монополий и французы, и итальянцы, и североафриканцы, и немцы, и даже американцы словом, рабочие люди любой национальности - просто дешевый вьючный скот.

– Объединимся же все в борьбе против мировых монополий, против всех и всяческих АПТО, которые готовят новую войну и насаждают фашизм, чтобы еще больше эксплуатировать нас.

Под бурные рукоплескания Пьеретта сошла со сцены и села рядом с Миньо. Заключительные слова своей речи она произнесла очень громким голосом, но ей стало стыдно этого ораторского приема, и она покраснела. Щеки ее еще горели, когда она села за наш столик.

– А ты почему не аплодировал?
– спросила Натали Филиппа Летурно.

– Я тут волей-неволей являюсь представителем АПТО, - ответил Филипп. Не могу же я смиренно подставлять и левую щеку, когда меня ударили по правой.

– АПТО вовсе не ты, а я, - возразила Натали.

Она хлопала в ладоши, пока не выбилась из сил.

– Я строго осуждаю АПТО, еще строже, чем эта малютка, - продолжал Филипп.
– Но у нее очень упрощенный подход к делу. Прежде всего неверно, что немецким рабочим платят больше, чем французам...

– Ну вот, сразу видно хозяйского сынка, - прервала его Натали.

– А ты кто?
– вскипел Филипп.

– Я - Эмполи. С четырнадцатого века все Эмполи были банкирами. Бернардо Эмполи довел герцогов Медичи до разорения. А когда банкротство грозило Карлу Пятому, его спас Джулио Эмполи. Эдинбургские Эмполи повелевали в Шотландии гораздо чаще, чем английские короли. Моя нью-йоркская тетушка вышла за Дюран де Шамбора, и у нее теперь атомные заводы. Я принадлежу к одному из семейств, которые правят миром.

Она резко повернулась к Филиппу.

– Для меня ты "простолюдин", такой же простолюдин, как любой из этих парней... А черноглазой я аплодировала, потому что она мне нравится...

Она налила коньяку себе и Филиппу и, подняв рюмку, заглянула ему в глаза. Бутылка была уже почти пуста.

– За твое счастье!
– сказала Натали.

Она залпом выпила рюмку. Филипп тоже поднял рюмку и одним духом выпил коньяк. Взгляды их встретились. Глаза у Натали чуть потускнели, на щеках горели красные пятна.

– Ты мне тоже нравишься, - глухим голосом сказала она.
– И ты это прекрасно знаешь... Хочешь, повторим?

– А к чему это привело?
– бросил Филипп.

– Тогда мы оба были пьяны.

– Мы нравимся друг другу только в пьяном виде.

– Мне ты нравишься во всяком виде, - сказала она.

Послышался холодный голос Бернарды, донесшийся как будто издали.

– А я?
– спросила она.
– Что же мне-то остается делать?

Натали быстро повернулась к ней.

– Компаньонки не имеют права голоса, когда речь идет о серьезных делах.

И она снова обратилась к Филиппу.

– Любопытная штука, - сказала она, - это влечение семейства Эмполи к представителям вашего семейства: у моего отца - к твоей матери, а у меня к тебе... Непременно поезжай в Америку, уверена, ты сделаешь там карьеру через мою тетушку Эстер.

И, помолчав, она добавила:

– Наверное, твоя матушка как раз об этом и мечтает.

Поднявшись со стула, Филипп искал кого-то взглядом на другом конце зала. Потом наклонился к Натали.

– В конечном счете я предпочитаю черноглазую, - сказал он. Черноглазая лучше.

Оркестр заиграл медленный фокстрот. Пары еще не начали танцевать. Филипп пересек по диагонали весь зал, направляясь к столу с красными гвоздиками. Он был высокого роста, с массивными плечами и толстой шеей, как у всех Летурно. Движения его отличались непринужденностью, совершенно естественной для молодого человека, видевшего начальство Только за родительским столом. Несмотря на выпитый коньяк, он шел твердой поступью, настолько он чувствовал себя хозяином в этом городке. Все следили за ним взглядом.

Подойдя к Пьеретте Амабль, он склонился перед ней и пригласил танцевать.

Пьеретта медленно подняла на него свои большие черные глаза.

– Благодарю вас, я очень устала. Сейчас не могу танцевать, - сказала она.

Филипп еще раз поклонился и, с прежней непринужденностью пройдя через зал, вернулся на свое место. Натали разлила коньяк по рюмкам.

– За твою черноглазую, - сказала она.

– У нее в самом деле дивные глаза, - заметил он.

– Почему ты не пошла с ним танцевать?
– спросил Миньо.

– Потому, что он мой хозяин, - ответила Пьеретта.

– Мы устроили бал не только для рабочих, - поучал Миньо.
– Мы пригласили все население Клюзо. Зачем же делать различие?

Пьеретта встрепенулась.

– Ты окончательно поглупел!
– воскликнула она.
– Как же это я завтра буду защищать интересы моих товарищей и сражаться с директором по кадрам, если нынче вечером я буду с ним любезничать?

– Она верно говорит, - поддержал старик Кювро.

– По-моему, у вас обоих неправильная точка зрения, - возразил Миньо.

– Тогда пойди и пригласи его подружку, - сказала Пьеретта.

– Я не умею танцевать, - ответил Миньо.

Пьеретта кивнула Красавчику, он пригласил ее, и они пошли танцевать.

Филипп Летурно, Натали Эмполи и Бернарда Прива-Любас возвратились в особняк около часу ночи.

Когда Филипп получил назначение на фабрику, дед отдал в его распоряжение флигель, где прежде жили сторожа. Их уволили, как только Франсуа Летурно отошел от дел, продав свою фабрику АПТО; оставив при себе из всей прислуги одну кухарку, старик жил в главном корпусе, который называли "замок". Здание это, имевшее больше двадцати комнат, не считая мансард, было построено в восьмидесятых годах прошлого века, в пору наибольшего процветания предприятий Летурно. Старик занимал только нижний этаж; все остальные комнаты с 1925 года были заперты; ставни там отворялись только раз в году в день генеральной уборки, и для такого случая директор АПТО посылал бывшему владельцу фабрики на сутки двух уборщиц.

Филипп и его гостьи направились кратчайшим путем из города в рабочий поселок и вошли в парк через калитку; еще издали они увидели свет в оранжерее. Очутившись не у дел, "великий Летурно" от скуки занялся садоводством, задавшись целью вывести синюю розу - единственный вид, который ботаники считают противоречащим самой природе семейства розовых. И вот его стараниями с каждым годом все шире становилось ярко-синее пятнышко на лепестках пурпурных роз. Старик Летурно высчитал, что, если только не помешает какой-нибудь прискорбный случай, первая синяя роза должна расцвести около 1970 года; он надеялся дожить до этого времени и увидеть синюю розу собственными глазами. Нередко он вставал ночью и шел в теплицу полюбоваться на свои детища.