Бомба в Эшворд-холле

Финн круто обернулся, и его лицо осветилось улыбкой.

– Здравствуйте, Грейси Фиппс. Собираете травы, а?

– Нет, мистер Хеннесси, я пришла за цветами. Те, что у нас, уже увяли, и я их выбросила. Да мне все равно, какие будут, лишь бы свежие; лучше даже листья, чем завядшие цветы.

– Давайте я донесу вам их до дома, – предложил молодой человек и пошел рядом с Грейси.

Она рассмеялась:

– Да всего-то надо несколько цветочков! Садовник сказал, что я могу с десяток нарвать в оранреже… оранжерее. Но, конечно, если хотите, то можете и поднести их для меня.

– Я хочу, – сказал Финн и улыбнулся.

Они пошли бок о бок по тропинке, а потом через ворота и двор, окаймленный высокой живой изгородью, по направлению к оранжерее, в стеклянных рамах которой отражался, преломляясь под разными углами, свет серого бессолнечного дня. Земля была темной и влажной, хорошо удобренной, уже готовой для весенних посадок. На обстриженном кустарнике блестели влажные нити паутины, а мальчик, подручный садовника, срезал засохшие стебли многолетних цветов и относил их в тачку, стоявшую в двадцати шагах от него. Было довольно холодно, и Грейси радовалась не только тому, что пальто очень ловко сидело на ней, но и тому, что оно оказалось очень теплым.

– Пахнет зимой, – с удовольствием заметил Финн. – Скоро будут жечь костры… Очень я люблю, когда сжигают старые листья и голубой дым поднимается в морозный воздух, а сучки трещат. Дыхнешь – и белый пар облаком!

Он искоса взглянул на свою спутницу, стараясь шагать с ней точно в ногу.

– А вам нравится, когда ранним утром небо бледно-голубое, и свет такой ясный, как будто мир только что народился, и на изгороди краснеют ягоды, и морозный воздух щекочет в носу, и ветви качаются над головой, и можно не спешить и все идти, идти?..

– У вас все какие-то чудные мечтания, – ответила девушка неуверенно. Ей нравилось, как он говорит, и то, что он говорит о разном, хотя часто и о странном, и мягкая музыка его необычного, инородного, непривычного голоса… Но это совсем не значило, что она его понимает.

– Есть такое на свете, что мы получаем задаром, Грейси, и если вы сражаетесь изо всех сил, чтобы это удержать, то никто у вас этого не отнимет. Но вы должны сражаться – и передать, что имеете, своим детям и детям своих детей. Только так мы и можем выжить. Никогда об этом не забывайте. И если вы знаете, о чем мечтаете, значит, знаете, кто вы есть сами на этой земле.

Грейси ничего на это не ответила – она просто шла рядом с Хеннесси и очень этому радовалась.

Они подошли к оранжерее, он открыл дверь и пропустил ее вперед. Удивительно, как же легко вести себя, точно леди, когда этот человек с тобой, и принимать такие любезности с его стороны, будто так и полагается!

– Спасибо, – улыбнулась девушка.

Она прошла внутрь и остановилась в восхищении перед несколькими рядами растений в горшках, стоящих на полках. Краски были такими яркими и разнообразными – словно сотни оттенков шелка. Она не знала, как называются все эти цветы, за исключением хризантем, бархатцев и поздних астр. Но все цветы были так прекрасны, что Грейси глубоко вздохнула от счастья.

– Вы хотите дюжину одинаковых или все разные? – спросил Финн, стоя у нее за спиной.

– Никогда еще столько цветов не видела, – тихо ответила его спутница, – даже у рыночных торговок так много не бывает.

– Скоро они все отцветут.

– Ага, но сейчас-то еще не отцвели!

Молодой человек улыбнулся:

– Иногда, Грейси, вы очень мудры. – И он легко коснулся ладонью ее плеча. Она почувствовала его прикосновение, и ей даже почудилось тепло, исходящее от его руки. Он сказал, что она мудрая, но голос у него будто бы грустный…

– Вы все думаете о зиме? – спросила девушка. – Но не забывайте, что весна тоже придет. Все должно приходить в свою очередь, а иначе будет беспорядок, да и вообще ничего не будет.

– Да, для цветов придет весна, но если зима у человека в сердце, то весна туда не приходит. И так же для голодных людей. Они могут не прожить зиму, не дотянуть до весны.

Грейси все еще оглядывала многоцветные ряды.

– Вы опять об Ирландии говорите? – спросила она. Ей не хотелось знать ответ, но не могла же она стоять вот так, рядом с этим юношей, и делать вид, что не замечает его тревог. Она никогда не уходила от реальности.

– Если бы вы знали, как все это печально, – сказал Хеннесси тихо. – Это горькая печаль, Грейси, это слезы. Смотрю на все эти цветы и думаю, что можно смеяться, танцевать, – а потом вспоминаю о могилах. Иногда одни так быстро сменяются другими…

– Но в Лондоне так тоже случается, – напомнила ему Фиппс, сама не понимая, хочет ли она утешить ирландца или, наоборот, возразить ему. Но она не собиралась забывать, кто она родом и откуда. В Клеркенуэлле, где она выросла, тоже достаточно и голода, и холода, и хозяев, которые мошенничают и жадничают, и ростовщиков, и хулиганов, и крыс, и сточных канав с нечистотами, и вспышек холеры и тифа. Сплошь и рядом встречаются больные рахитом и туберкулезом.

– Лондон тоже не золотом вымощен, знаете ли, – добавила девушка. – Я сама видела детей на пороге, замерзших насмерть, и мужчин, таких голодных, что они готовы глотку кому-нибудь перегрызать из-за буханки хлеба.

– И вы все это видели? – как будто удивился Финн.

– Только не в Блумсбери, – заверила его Грейси. – В Клеркенуэлле, где я жила, пока не попала к миссис Питт.

– Да, бедность и нищета есть во многих местах, – уступил ее собеседник. – Но самое страшное – это несправедливость.

Горничная едва не заспорила с ним. Ее саму многое приводило в ярость, заставляло печалиться и ощущать беспомощность. Но ей не хотелось не соглашаться с Финном Хеннесси. Она бы с такой радостью делила с ним все, что важно в этой жизни: вместе с ним любовалась цветами, вдыхала запах влажной зелени и беседовала о разных хороших вещах, и о дне завтрашнем, но не вчерашнем…

– Какие цветы вы выбрали? – спросил молодой человек.

– Не знаю. Я еще не решила. А как вы думаете?

Девушка повернулась и в первый раз подняла на него глаза. Финн был красив – волосы мягкие и черные, как ночь, и темные глаза, которые то смеялись, то словно всю ее обволакивали. Она почувствовала, что немного задыхается от волнения.

– А как насчет вот этих больших мохнатых хризантем? – спросил ирландец, не трогаясь, однако, с места.

Надо было подумать, подойдут ли эти цветы для комнаты Питтов, но в голове у Грейси стоял сумбур. Она помнила только о том, что цветы нужны и что лучше бы взять не пестрые, а однотонные.

– Я возьму вот те белые, большие, – ответила служанка, хотя совсем не была уверена, что сделала правильный выбор. – Они только распускаются и такие красивые, а за красными слишком далеко идти.