Бомбардировщики

–  Молодец, что вернулся. Только вот худой стал очень.
– И, покосившись на мои забинтованные руки, добавил: - А из госпиталя, наверное, сбежал?

–  Да нет, не совсем…

–  Снова отправим, - строго заметил он, но, видя мое растерянное лицо, рассмеялся.
– Я пошутил, не бойся.

–  А вам что?
– спросил майор переминающегося с ноги на ногу техника.

–  Да вот… Документы у него не в порядке… Аэродром спрашивал.

Техник вынул мои документы и протянул их Сулиманову.

Тот раскатисто рассмеялся, поняв в чем дело.

–  Значит, под конвоем прибыл.
– Он хлопнул меня по плечу и, повернувшись к технику, добавил: - Правильно сделал, молодец! Бдительность, брат ты мой, всегда нужна.

Самолеты начали выруливать на старт.

Вместе с техником шел я к опушке маленькой рощицы, где помещался штаб полка и землянки летного состава. Он ворчал:

–  Голова, сразу бы сказал, из какого полка. [53]

–  Да ведь я же не знал, здесь ли полк или нет, - оправдывался я.

–  Спросил бы. А теперь надо мной смеяться будут. Вместо шпиона, скажут, своего под пистолетом привел. Ты хоть не рассказывай ребятам, а то прохода не дадут.

Я пообещал.

Возле землянки, прямо на земле, сидел Афанасьев. На ящике из-под мелких осколочных бомб, стоявшем перед ним, лежал кусок ватмана. На нем не особенно ровно было выведено «За родину!». Увидев меня, Афанасьев быстро встал и, прихрамывая, пошел навстречу.

После первых приветствий, объятий и беглых вопросов мы присели на ящик, служивший старшине столом, предварительно убрав бумагу.

–  Не повезло нам, старик, - сказал Афанасьев.
– [54] Инвалиды теперь. Видишь, я хромаю. Летать не разрешают. Как твое самочувствие?

–  Я-то ничего, Аким. А вот наши… Днем и ночью вижу командира, штурмана. Кошмары снятся. Такое чувство, будто виноват, что не сумел спасти…

–  Да, брат, бывает… - сочувственно отозвался старший а.

Новости в полку были печальные. Погиб лейтенант Артюхин. Он увлекся штурмовкой колонны врага и не заметил, как его взяли в клещи истребители. Лейтенанта Половникова и старшину Придатченко тяжело ранило осколками снаряда зенитной артиллерии. Оба умерли в госпитале.

–  А воевали знаешь как?
– с жаром рассказывал Афанасьев.
– Здорово воевали!

Командиру звена Сорокину осколками оторвало четыре пальца правой руки. Но он сбросил бомбы на цель, привел машину на аэродром и посадил.

–  Как посадил! Классно!-восхищался Афанасьев.
– Герой Советского Союза теперь. Но летать больше не придется.

В полку еще трем товарищам присвоено звание Героя Советского Союза. Командир эскадрильи капитан Дельцов и его штурман капитан Козленко трижды водили группу на бомбометание крупного скопления танков. Уничтожили много вражеской техники. Несмотря на сильный зенитный огонь и атаки истребителей, все самолеты вернулись на аэродром. Третий герой - лейтенант Леонтьев. За месяц он совершил сорок восемь успешных вылетов на глубокую разведку. Далеко в тылу врага его поймали шесть истребителей. Машину зажгли, а экипаж выбросился на парашютах. Спасся один летчик. Раненый, он сумел пробраться к партизанам и только недавно был переправлен через линию фронта. Сейчас он лечится.

Многие из полка награждены орденами и медалями.

–  И ты награжден орденом Красной Звезды, поздравляю, - спохватившись, добавил Афанасьев.

Я поблагодарил и многозначительно посмотрел на гимнастерку Афанасьева, на которой сверкал новенький орден Красного Знамени. Я тоже поздравил товарища.

Снова заговорили о боевых делах.

–  Вот Косыгин… Помнишь, как в прошлом году было: то напьется, то еще какой-нибудь номер выкинет. Всегда [55] его ругали. А теперь не узнаешь лейтенанта. Куда девались озорство, бесшабашность. Командир ставит его в пример и даже ходатайствует об утверждении в должности командира звена… Сержант Власов сбил еще один истребитель, представлен к награде. У парня преподавательский талант. Он проводит теперь занятия с молодыми радистами, прибывшими в полк. Так объясняет - заслушаешься. Умеет привить любовь к своей специальности… Мы закурили, помолчали.

–  Ну, а как фашисты не тревожат вас на аэродроме?
– поинтересовался я.

–  Вчера только беспокоили, - рассмеялся Афанасьев.

– Да дурные какие-то попались. Видно, перевелись у них асы, а может быть, шарик за шарик заскакивать стал. В середине стоянки стояли два больших деревянных катка, зимой снег укатывали на взлетной полосе. Приняли их, должно быть, за цистерны с бензином. Прилетели вчера шесть «фоккеров» и целых четверть часа шпарили из пушек и пулеметов по этим каткам. И удивлялись, наверное, почему не горят? Несколько раз заходили, пока не израсходовали снаряды. А мы теперь щепок столько насобирали, что на всю зиму хватит топить землянку… Заговорился я, - нахмурился вдруг Афанасьев.
– Достанется мне сегодня. Через час газета должна быть готова, а вот не получается что-то.

Я предложил помочь, и мы вдвоем склонились над бумагой. Подправив заголовок, я начал рисовать самолет.

–  Тебе, оказывается, надо не летать, а стенгазеты выпускать, - шутил Афанасьев.
– Придется нам организовать художественно-творческую артель инвалидов.

Вечером я был у командира полка. Подполковник сам прикрепил к моей гимнастерке орден, крепко пожал руку, поздравил.

–  Товарищ подполковник, разрешите летать?
– попросил я.

–  Нет, - сказал он.
– Летать не будете до тех пор, пока не заживут руки и не поправитесь. А дело мы вам найдем. Мне докладывали о вашем художественном таланте. Будете выпускать стенгазету, «боевые листки». Кроме того, поможете адъютанту эскадрильи составлять боевые донесения. Ясно?

Мне было ясно только одно - летать пока не разрешают. [56]

На следующий день я носился по аэродрому от самолета к самолету, расспрашивая летчиков и заполняя графы боевых донесений.

«Не возьмешь»

Бешено ревут моторы. Мощная струя воздуха, отбрасываемого винтами, пригибает к земле траву. Самолет стоит на старте. Из форточки кабины высовывается рука: летчик просит разрешения на взлет.

Флажок стартера поднимается вверх, потом замирает в горизонтальном положении. Подняв хвост, самолет все быстрее и быстрее бежит по аэродрому. Вот он оторвался от земли. Медленно складываются тяжелые шасси, и самолет сразу взмывает вверх, круто разворачивается, идет по кругу. А в это время уже другой бежит по аэродрому. За ним третий, четвертый… В воздухе они догоняют ведущего, пристраиваются. Скоро все самолеты, выстроившись в правильный треугольник, проходят над аэродромом. С земли хорошо видны тяжелые бомбы, подвешенные к фюзеляжам машин, и тонкие рыльца пулеметов, опущенных книзу.

Самолеты легли на курс. Эскадрилья ушла на боевое задание.

На этот раз задание было сложным и необычным: бомбометанием с пикирования надо было разрушить узкий и длинный мост через речку с болотистыми берегами. По мосту фашисты перебрасывали резервы к участку фронта, где наши войска вели наступательные бои.

Одному звену выполнить задание не удалось. Оно было встречено истребителями противника и сильным огнем зенитной артиллерии, прикрывавшей мост. Бомбы упали на шоссейную дорогу и в воду. А по мосту продолжали двигаться автомашины, танки, пехота врага.

Теперь командование решило послать на задание эскадрилью Героя Советского Союза капитана Дельцова, которую должны были прикрывать десять наших истребителей.

Перед вылетом командир полка сказал Дельцову:

–  Помните, задание должно быть выполнено во что бы то ни стало.

–  Будет выполнено!
– коротко ответил капитан. [57]

Все знали, что слово Дельцова - твердо. Не было такого случая, чтобы он не выполнил приказа. Однажды перейдя в воздухе линию фронта, Дельцов был прижат к земле густой и низкой облачностью. Казалось, не было никакой возможности выполнить задание. Рискуя подорваться на собственных бомбах, капитан зашел на цель на высоте сто метров. Взрывом самолет подбросило вверх, осколки пробили кабину, повредили хвостовое оперение.