Бомж, или хроника падения Шкалика Шкаратина

На суде зачли не это. И не особенно выясняли драматургию тех таежных часов. И со слов напарника, месяц спустя приходившего на свидание в КПЗ, свидетельствовал он лишь о причине ДТП с "МАЗом". Правда, напарник навязчиво благодарил за спасенную жизнь.

Борька Цывкин "откинулся" по УДО на полгода раньше срока, когда лагерное начальство потеряло над ним всякий контроль. Дерзкий и неуправляемый, он мешал привычным порядкам зоны. Харизматичность натуры, вкупе с обретенным влиянием на ЗК, досаждало. Его освободили.

Из-за колючей проволоки вышел другой Цывкин. Нетерпимый к фальши и косности. Немногословный, но и не умеющий замалчивать очевидную ложь. Словом, неудобный.

Он не один раз менял места работы, куда его брали с условным сроком, учитывая справку УДО. Менял географию поселений. Менял профессии.

Уволили шофера Борьку Цывкина и с Целлюлозного комбината. Здесь процитировал Лику Сизикову, председателя Общества охраны природы: " Целлюлоза нужна. Но не такой же ценой!..". "...Каждый рабочий комбината, не вступивший в ряды Общества защиты природы - не достоин звания настоящего человека!..." И т.п. Выступил и на торжественном собрании в честь Дня легкой промышленности. И здесь процитировал пару расхожих афоризмов. Да как не кстати! Присутствовавший на собрании директор ЦБК недоуменно, сверх очков, посмотрел на начальника отдела кадров. Женщина ответила ему взглядом, полным исполнительского рвения. Директор перевел взгляд на оратора Цывкина. Женщина посмотрела туда же и этот ее взгляд мог бы испепелить самозваного трибуна вместе с трибуной. Утром Борьку уволили. С согласия профкома, парткома и Общества охраны природы. Лика Сизикова негодовала больше других. В её реплике - " Застав мужика богу молиться, он и лоб разобьет"- секретарь парткома подметил аполитичность, а другие - только двурушность принципов. Борьку уволили "по собственному желанию", а устно - за пьянство на рабочем месте. Без отработки и выходного пособия.

Сейчас он крутил руль леспромхозовского лесовоза. Работа привычная и - без политики. Правда, леспромхоз обслуживал Иркутскую ГЭС и здесь была своя коллизия взаимоотношений. Но Борька, после поражения Движения в защиту Байкала и собственного фиаско, более не цитировал крамольные слухи. Платили и здесь хорошо, и Цывкин не отказывался от сверхнормативных рейсов.

Этот рейс был последним перед отпуском. Уже давно созрела мечта закатиться на юг, к морю. Заработанные в последний год деньги, тратить было не на что, да и не с кем. Цывкин так и не приглядел среди леспромхозовских девах достойную. И, собираясь к самому синему Черному морю, думал: не везти же дрова в лес! Однако, на разгрузке ему не раз приписывала кубометры чернявенькая Анечка, демонстративно носившая соблазнительную грудь, и умеющая откровенно-долго не отводить глаза. Цывкина подкупала ее предпочтительность, соеденимая с премиальностью. Но общения у шоферов с приемщицами были лишены романтики и амурных возможностей.

Подъезжая к лесопильному комбинату, Борька все же вспомнил Анечкин образ и невольно прибавил газу.

Анечка должна была работать в ночную смену. Цывкин подвернул в ближайший гастроном. Перед самым закрытием полки были полупусты и не впечатляли выбором. Вино-водочный отдел, однако, как всегда, соблазнял этикетками и формами Он выбрал неказистую бутылку "Черноморского рислинга" и, на всякий случай, водки...

Визжала пила! Пела песню на родном языке. Лес плавно циркулировался. Знакома ли вам музыка лесопильных заработков?.. Пот и свежий лиственный опил на обнаженной доверчивой спине?.. Веселая кутерьма горбыля и лиственной коры завораживали испуганные глаза студентов-практикантов. Хватай-бросай... Не падай... налево-направо... кругом... следи за осанкой... перед крановщицей, да перед приемщицей. Перекуривай! О, кайф!

Лесопильная фабрика, смутно напоминающая в своих основных очертаниях -о, поэзия транспортных блоков и функциональных узлов!
– такую же непостижимо загадочную конструкцию самогоноваренного аппарата, с первых же часов работы покорила студентов беспрерывным процессом и масштабностью дела. Круглый лес, захваченный извне, точно коровьим языком, брошенный в зубатую улыбающуюся пасть, торжественно дифилировал по транспортным цехам, делясь и дробясь на доску и плаху, на горбыль, шпалу и лафет. Неумолимо, точно в водопаде молевого сплава, низвергался разваленный пиломатериал к сортиментным штабелям. Хватай-бросай! В том числе наши знатоки-студенты, в том числе беспаспортные поденщики, в том числе женщины "безполые", а потому и бесплодные, шумно дыша, сморкаясь и матерясь, складировали чуть дымящиеся, приятно пахнущие доски, брус и бруски в штабеля. Кранбалка, точно самая ловкая африканская обезьяна, хватала упакованные пачки и выносила за пределы внутренней освещенности, в холодную и промозглую весеннюю тьму. Доковский челюстник, по-щучьи смачно, зажимал горбыль и вывозил его в ночь.

Есть особенная красота в тяжелом физическом труде -- красота осознанной необходимости. Скорее, это философская категория. И не зря каждый год второкурсники, после курса общей философии, проходят здесь производственную практику. Освежает, знаете ли, мыслительный процесс, наполняет его научно-практическим мировоззрением.

К первому перерыву студенты были в мыле, но не пали духам. Хлопали друг друга по спинам и взашей, сбивая опилки и стрессовую атмосферу.

– - Чё, Шкалик, натянул кепку? Это тебе не у Зинки в пуговочках ковыряться?

– - А ты чё, бугай что-ли? А ну покажи ручки?

– - А ручки-то вот они...

– -Дрож-жат!..

– - А у Волжанина , ты глянь, волосы седые... из носа... Посед-дел человек!..

– - Дак док-то нас всех сегодня поседеет.

– - Не ссы, Омелькин. Родина тебя не забудет.

– А ей это надо? Я думаю, братцы, это не практика, а прием такой... методический. Курс молодого трудяги. Чтобы жизнь медом не казалась. Помните, мы на первом -вагоны разгружали? У меня ноги ватные два дня были. А после сегодняшней... потогонки ?..

Во-о! Точно, пацаны. Это же потогонная система... мистера Тейлора! Только - в сэсээр. Баб жалко.

– Заныли, зануды...

– Тебе бы, Волжанин, бурлаком где устроиться...

– ...на Ангаре.

– - Парни, предлагаю дать деру. Кто за?!.
– неожиданно заявил Шкалик.

Все замолчали. Это был вызов. Окровенная провокация. И следующее слово должно стать довеском на чаше весов. Весы колебались, все молчали. В проеме Дока неожиданно появился голубь -- среди ночи -- и загулькал.

– - Чего это он? Не спит.

– - Бдит!

– - Это же вестник богов, братцы! Зовет нас за собой, -переиначил свой вызов Шкалик.

– - Зовут орлы. Или буревестники...- философски заметил Волжанин.

– - Соколы...

– - А голубь -- символ мира.

– - .. мол, мирно продолжайте рыть себе могилу.

– - Ну ты, б..., не каркай... Ты, Женька, не ссы и не каркай, понял?

– - А ты, Рыбный, не воняй. Ты -- не жила. К полночи из тебя весь вонизм выйдет, и ты по-другому запоешь.

– - Кто -- я ?!.

– - Шкалик, кончай нагнетать!
– - серьезно закипел Волжанин. Остальные тоже обрушились на Шкалика, и в шутку, и всерьез.

Голубь внезапно сорвался из небесного проема и спланировал к навесу, где дневная смена обычно поедала свой "тормозок", курила, "забивала козла". Сейчас здесь было пусто и темно. Хотя хлебное крошево среди окурков можно сбирать.

– - А, проголодался, проглот!..

– - Он, как Федя Корякин, по ночам под стрехой жует.

– - У Феди диабет, а ты что делаешь по ночам под стрехой?..

– - ... с Катюшкой Сидоровой? А-а-а?..

– - ... да под одеялом?!. А ну посмотри, у тебя шерсть есть на правой ладошке?..

– - Да пошли вы в пень дырявый...

– - Ха-ха-ха!..

Загрохотал всей мощью лесопильный цех. Вспорхнул в испуге голубь. Контингент занял свои места. Пошло-поехало.

Шкалик однако, не сразу встал к конвейеру. Он долго переобувал сапоги, натягивал верхонки. Первая, подхваченная им, плаха внезапно уперлась в ограждение, напряглась и с треском лопнула. Ее обломленную часть бросило на Женьку Шкаратина, точно огромную руку, отвешивающую пощечину. .Женька упал на конвейер и его тут же сбросило на пол...