Бомж, или хроника падения Шкалика Шкаратина

Все последующие часы - и агония, и трагические приготовления, и поминальные действия, проводимые участливыми соседями, и даже короткие разговоры с Ленькой Бандитом, - Женька Шкаратин находился в странном состоянии не то равнодушия, не то сомнамбулизма. На попытки Анны Михайловны поучаствовать в его судьбе, на предложения Леньки (по просьбе все-той же учительницы) сходить на охоту, рыбалку, поехать, наконец, за соломой для коровы, отмалчивался, не обронив ни единой фразы. Анна Михайловна растерянно просиживала в пустом доме, боясь оставить его наедине с пустотой. Подтапливала печь, готовила еду. Женька тяготился ею. А спустя девять дней вдруг сказал:

– Я поеду... Вы живите тут... навсегда.
– Встал и ушел, и уехал, не попрощавшись ни с кем.

Так Шкалик навсегда оставил родное село.

Глава десятая. Неприкаянный Цывкин

Смысл жизни - это жить...

Костя

Цывкин шоферил на стройке трассы "Абакан-Тайшет" последние дни. Он выстоял тут свою тысячу вахт и чертову дюжину приключений. Прошел космогонический путь от подсобного рабочего до шофера. Горел в "МАЗ"е, на биваке ночующей автоколонны, чудом "катапультировавшись" со спального места в сентябрьскую Бирюсу. Много часов провел в засаде на таежного зверя, и осенью и зимой, уступая лавры славы лишь бывалым загонщикам. Ходил на гольцы за золотым корнем, мечтая разбогатеть в одночасье.... Если можно было бы посчитать кровь, выпитую здесь кровососущими насекомыми, очевидно, он стал бы дважды почетным донором. Да и часы проведенные за баранкой, в колее таежной трассы, называемую "дорогой" только веселым маркшейдером Плугиным, запечатлелись в памяти на века. Он, не герой и не беглец, уходил со стройки не первым. Не со щемящей совестью. Но и не с чувством выполненного долга. Еще можно было повременить, потянуть лямку, подождать каких-то симптоматических знаков, подводящих жирную черту под этим этапом жизни, но.... Но таков уж Цывкин. "Решительный, как Буратино" - как определил веселый маркшейдер Плугин.

Никто не пробовал отговаривать. Но заговаривать и говорить многие стали без обычного дружелюбия. И одна лишь повариха Фроська, полная и " компактная", как березовый сутуночек, деваха, с обворожительной улыбкой в темных томных глазах, откровенно обьявила презрительный бойкот. "Ты чего хамишь?" - пробовал урезонить Борька. Но Фроська, покрываясь алой краской, небрежно плескала щи в чашку и только еще более борзела. "Фрося, так я ведь... всей душой..." - намекал Цывкин, но повариха досадливо поводила полным плечом и не поддавалась на провокации.

На днях должны были привезти аванс - и это был отправной момент бывшего "абакантайшетовца" Цывкина. Забыли уточнить: на какой именно неделе... Дни тянулись, как шпалы. Ждать было невтерпеж. Несбывшиеся ожидания вносили в Борькину душу осатанелость. Деньги не везли. Фроська подобрела и, по-прежнему, напускала туман в глазки...

Сегодня механик Тонкин подсадил в кабину "МАЗа" Кешку Шабалина, выпускника ремесленного училища из Провинска. "Постажируй".
– коротко объяснил Тонкин. "Так я на два дня...
– неопределенно возражал Борька. "Ну и чё?.." - Дал свое согласие щуплый стажер Кешка.

– Ещё вякнешь - скручу... в баранкин рог...
– бесстрастно и грубо осадил Цывкин Кешку. И запустил двигатель, заглушая недвусмысленные напутствия Тонкина.

В Решоты за грузами он ходил, как к теще на блины: с удовольствием и досадой одновременно. В пути рулем владел какой-то добрый бес, шаловливый и виртуозный. Зеленое марево тайги, как пьянящий океан, накатывало на бойко бегущий грузовик и качало его в своей колыбели, словно одиноко тонущую шлюпку. Сердце молодого шофера готово было нырнуть в зеленый туман, раствориться в нем, и навсегда забыть трассу и всю её черно-белую реальность. Он млел от тихой радости путевых впечатлений и мысленно улыбался. Дорожное одиночество было мило и дорого, надолго избавляя от производственной суеты, успокаивало нервы.

Плутая среди решотовских бараков, находил магазин, или товарную базу и затаривался по заготовленному списку. Перепадали и дефициты:, индийский чай, болгарские сигареты, или соленые огурчики в банках... И только мрачные изгороди колючих заборов, которым не было конца, портили настроение и навевали душевную смуту. Цывкин не понимал, почему эти колючие километры цепляли его за сердце, за живое... Он не отождествлял себя с зоной. Какого черта! И все-таки на душе было смурно и стыдно.

Сегодня он не собрал списки на дефициты... И не поймал зеленого беса. И не улыбался мысленно.

Несколько раздраженный Цывкин выжимал из "МАЗа" все лошадиные силы. Раздражение было безпричинным и никак не отпускало. Напротив, на каждой рытвине, полной сине-зеленой тины, "МАЗ" все более грохотал своею мощью и шарахался по сторонам, словно пьяный бык. Стажер вжимался в угол и, уставившись в налетающую колею, обреченно молчал. И тем еще более раздражал Борьку Цывкина. Вековечная влажная тайга угрожающе кренилась к окнам кабины и тут же испуганно металась в сторону: океан разбушевался. Куда девалось веселое таежное бесовство?

– ... постажируй...ё-п-р-с-т! Напарника посадил...как пить дать. Я постажирую!
– И давил на газ. "МАЗ" податливо ускорял ход.

– Стажер, говоришь...
– кричал в угарном азарте Цывкин - твою... мать... рано списали... Стаж-ж-жируйся! Пока я цел...Как зовут-то? Кешка?! А меня...Борька!

Держи краба, Кешка!..
– И продолжал крутить рулевое колесо левой рукой.- Не бойся... бог не фраер... а ну давай за руль...стажер!
– и он на полном ходу стал всей своей статью вылезать из-за рычагов..

– Не-а! Не...Не надо...
– запротестовал парень, нелепо отмахиваясь от предложения.

Но Цывкин не отступал:

– ... за руль! Кому говорю!... Держи баранку, стаж-жер...хренов!
– И волочил упирающегося парня за рукав.

"МАЗ" месил колею и шелестел шинами на коротких отрезках сухой гравийной отсыпки.

Лихо взлетал на пригорки и без тормозов устремлялся в темные распадки. Цывкин, как циркач в цирке, готовился к трюку.

Он встал-таки на сиденье ногами и, согнувшись "в три погибели", затаскивал стажера Кешку на свое место. Перепуганный парень вцепился в руль заколоденными руками. Кепка его съехала на лоб и закрыла видимость. Локти уперлись в сигнал " МАЗа"...

Цывкин просто осатанел. Он больше не контролировал себя. Накопившаяся многодневная усталость нашла долгожданный выход. Злоба обрушилась на ни в чем не повинного паренька, волею судьбы оказавшегося на этом зыбком месте...

Тайга гудела хриплым ревом "МАЗа" и равнодушно смотрела, как мощная многотонная машина, выдернутая из дорожной колеи сильной рукой Цывкина, внезапно завалившегося в кабине, в долю мгновения пролетела узкую бровку дороги и всей своей тяжестью, движущейся динамикой, усиленной инерцией движения, ударилась о стоящий в низинке кедровый ствол. "О-оох!.. ты...барахты-ы-ы!.."- покатился по тайге стонущий гул.

Тысячи свидетелей могли бы приукрасить бесценными подробностями картину крушения в немой таежной глуши. Вспугнутые, потревоженные, порушенные и потрясенные, они бы объяснили чрезвычайное происшествие во всех его деталях и со всею своею страстью.... Оцепенели ли их уста, охватило ли остовы столбняком, остановилась ли кровотечение - кто их знает....Однако, они безмолвствовали и бездействовали в подавляющем большинстве. Не считая нескольких десятков кедровых шишек, отбарабанивших по железной кабине грузовика.