Борис Годунов
Шрифт:
Членами комиссии стали: боярин Василий Иванович Шуйский, выходец из старой приказной семьи дьяк Елизарий Данилович Вылузгин, окольничий Андрей Петрович Клешнин (Лупп-Клешнин). Митрополит Геласий представлял Патриарха Иова. Дознаватели прибыли в сопровождении отряда стрельцов и большого штата подьячих и писцов, выполнявших всю рутинную организационно-техническую работу.
Вопреки тому, что иногда пишут, Василий Шуйский не был «главой» или «председателем» комиссии; все члены имели равные полномочия. Как отмечал ещё В. К. Клейн, «общепринятый и установившийся взгляд, будто для производства были назначены лица, избранные Борисом Годуновым, ни на чём не основан». Ныне данную точку зрения можно считать прочно утвердившейся в историографии^*^.
Невольно
Необходимо особенно подчеркнуть, что высокие дознаватели из Москвы прибыли в Углич не только для того, чтобы установить обстоятельства смерти Царевича Дмитрия. Это была только одна часть задачи. Другая, не менее важная, состояла в расследовании причин беспорядков, происходивших в Угличе 15 мая, во время которых были убиты различные люди, и первый по важности среди них — «государев человек» дьяк Михаил Битяговский. Весть о том достигла Москвы 17 мая, и там происшествие было расценено однозначно: это — бунт, измена, которые надо искоренить, выявить зачинщиков и наказать их примерно.
Состав следственной комиссии всегда вызывал много разноречивых суждений. Весьма распространённой версией была следующая: следователи — «ручные люди» Бориса Годунова, готовые сделать всё, что от них пожелает «хозяин ». Это, конечно, полная чепуха. Надо просто не уподоблять людей XVII века, православных людей, каким-то мелким безбожникам-мещанам, трясущимся от страха не перед Божиим Судом, а перед «начальством» и готовых лгать и предавать, лишь бы гнев влиятельных лиц их не коснулся. Таковые всегда имелись в наличии. Особенно же их много наплодилось уже после того, как в России пала монархическая система. Маленький, серый, запуганный властью советский человечек, каковых была тьма, всегда был готов на всё, чтобы только угодить земным властителям, любому начальнику, даже самого мелкого пошиба...
Членов комиссии к разряду запуганных, безвольных и «ручных» лиц уж никак нельзя отнести. К примеру, трудно себе вообразить, чтобы такой потенциальный противник Бориса Годунова, как Василий Шуйский — за ним ведь была вековая спесь боярского рода, — участвовал в разбирательстве, чтобы прикрыть роль Годунова в злодеянии. Да любая подобная «тайна », что называется, вмиг сделалась бы темой пересудов в боярской среде: сначала — среди «своих», а затем — всех прочих. Так было всегда — высокородная злоречивая человеческая природа неисправима. Так почему же в данном случае стало бы иначе? Годунова надо считать очень недальновидным, недальновидным до примитивности, чтобы предположить, будто он не просчитал подобного развития событий.
В своё время историк И. И. Полосин (1891–1956) обоснованно заключил, что «самый беспринципный, самый отъявленный, самый злокозненный враг Годунова, князь Шуйский самим фактом его назначения в следственную комиссию должен был свидетельствовать непричастность Годунова к угличским событиям »^*^.
Вылузгин Елизар (Елизарий) Данилович являлся старым приказным служакой, получившим чин думного дьяка ещё при Иоанне Грозном в 1583 году. Находившийся тогда в России англичанин Джером Горсей (1550–1626) даже называл Вылузгина «тайным секретарём» Царя. Потом он руководил Поместным приказом^®*, так что входил в круг высшей государственной администрации. Его невозможно воспринимать бессловесной и безропотной марионеткой.
Уместно добавить, что Митрополита Геласия, благочестивого пастыря, умершего в 1601 году, ну уж никак немыслимо, даже теоретически, причислить к лицам, «управляемым » влиятельным Годуновым.
Существует и ещё одна сторона дела, противоречащая тезису о манипулировании расследованием Годуновым. Если даже предположить, что «злокозненный», всемогущий,
вездесущий или, как его называл Карамзин, «злой властолюбец» Борис Годунов и намеревался «спрятать концы в воду» присылкой «своих людей», то уж, наверное, не допустил бы открытых следственных действий. Ведь разыскные «мероприятия»: опрос очевидцев и свидетелей, «очные ставки», перекрёстные допросы — всё это происходило прилюдно, на улице, в Угличском кремле, в присутствии не только «Царицы Марии» и членов комиссии, но и множества других лиц. И при таком сюжетном раскладе можно было что-то «утаить»?Необходимо обозначить одну отличительную особенность всего «узнавательного» процесса, которая являлось исключительной в следственных действиях той поры: к опрашиваемым не применились «пыточные» приёмы дознания. Никого физически не истязали, чтобы добыть «правду». Был один только случай репрессии со стороны следственной комиссии. Во время допроса писаря Степана Корякина им был опознал в толпе конюх Михайла Григорьев, который «Михаила Битяговского и почал бити ». После этого разоблачения конюх был немедленно арестован.
День 15 мая 1591 года в Угличе не предвещал ничего не обычного. Была суббота; погода стояла светлая, солнечная, безветренная и тёплая. Мария Нагая вместе с сыном Дмитрием, поругавшись перед тем в очередной раз с Михаилом Битюговским, отправилась в храм на обедню, после которой вернулась в свой терем и стала готовиться к полуденной трапезе, или, проще говоря, — к обеду.
Весь Углич разошелся по домам. Уехал к себе из «дьячьей избы» Михаил Битяговский — глава Угличской администрации. Вслед разошлись «по своим подворьишкам» его подчиненные — подьячие и «пищики» — писари из «дьячьей избы». Братья Нагие, Михаил и Григорий Федоровичи, «поехали... к себе на подворье обедать». «В те поры сидел у ествы» в тереме Марии Нагой её дядя Андрей Александрович Нагой.
После 12 часов Царевич Дмитрий в сопровождении мамки Василисы Волоховой, кормилицы Арины Тучковой и постельницы Марьи Колобовой отправился «гулять на двор», под которым подразумевалась довольно небольшая площадка между теремным дворцом и оградой. Там его уже ждали друзья, «маленькие робята»: сыновья постельницы и кормилицы Петруша Колобов и Важен Тучков, а также Иван Красенский и Гриша Козловский.
Дети стали играть в «тычку»: бросали «сваю», или «свайку», в очерченный на земле круг. Согласно В. И. Далю, «свайка — толстый гвоздь или шип с большой головкою, для игры в свайку; её берут в кулак, за гвоздь, или хвост, и броском втыкают в землю, попадая в кольцо »^*^ В этой игре важен один нюанс: остро заточенный предмет — свайку, прежде чем бросить, надо поднять рукой за шляпку острым концом вверх, на уровень груди и размаха руки.
Во время игры у Царевича начался приступ «чёрной болезни», «падучей», или эпилепсии. Он с малолетства страдал этим недугом, а последний приступ падучей начался во вторник, 11 мая. Всему окружению Цесаревича было известно, что когда начинается эта «лихорадка », то он становится неуправляемым, начинает впиваться зубами во что ни попадя. Василиса Волохова показала потом, что Царевич «руку отъел у Ондрея» (Андрея Нагого). В свою очередь, вдова Битяговского рассказала, что «многажды бывало, как ево станет бити тот недуг и станут его держати Ондрей Нагой и кормилица и боярони и он им руки кусал или за что ухватит зубом, то отъест». Выяснилось на дознании, что и сама Мария Нагая испытала на себе подобное; он У неё тоже «руку отъел», а в марте сын мать свою ещё и «сваею поколол.
Вообще-то болезни царские, включая и царских отпрысков, относились к разряду тайн государственной важности; об этом категорически запрещалось говорить даже в узком кругу, а при честном народе — преступление непрощаемое. Если бы не сохранились следственные материалы о событиях в Угличе, то вряд ли когда потомки могли узнать о тяжелой болезни младшего сына Иоанна Грозного, о её симптомах и проявлениях. На следствии многие о том говорили из числа придворных служащих и родственников Цесаревича.