Борода из ваты – пули из серебра. Том 1

— Поедет так. Волоком, на веревочке. В коляске места нет. Если ты такой добрый, то ноги ему развяжи — пусть бежит. Только смотри, чтобы лысый тебя этими ногами не забил, они же мстительные. Сначала дохлым притворяется, а потом башку с плеч.

— Хорошо.

— Что хорошо? Иди, проверь его.

Женька послушно вылез из коляски и обогнув мотоцикл встал напротив связанного деда. Тот уже пришел в сознание и молча наблюдал за его действиями. Женька замялся и отошёл чуть дальше, потом ещё шаг назад — от деда исходила молчаливая угроза, злобная аура и мужичку было страшно. В конце концов он видел убитых друзей в доме. Фома возился впереди, у фыркающего мотоцикла, что-то крутил у зеркала, но ситуацию контролировал и Женьку не забывал.

— Что там? Живой упырь?

— Да.

— Пытается освободиться?

— Нет.

— Смотрит на тебя?

— Да.

— Не встречайся с ним взглядом. На всякий случай.

Дед вдруг улыбнулся, и Женька вздрогнул. У лысого внезапно были белые, идеально ровные зубы. Тут молодой может позавидовать такому старику, что уже говорить о простых пенсионерах.

— Кажется, я начинаю понимать, почему вас ненавидят.

— Что ты говоришь?

Женька продолжал смотреть в рот деду, а тот продолжал широко улыбаться и смотреть в ответ. Немая сцена длилась пока Фома не газанул, так что мотоцикл взревел и выпустил темную дымную тучу из железной задницы. Дым на мгновение окутал пленника полностью, оставив только белоснежную улыбку и за секунду сгинул.

— Всё нормально?

Дед продолжал улыбаться и смотреть на Женьку.

— Да.

Дед подмигнул.

— Но я бы на всякий случай проверил веревки, а то мало ли что.

— Ты сам не можешь это сделать, помощник сраный? — Фома подошел и посмотрел на деда. Улыбка пропала без следа. «Хитрый, — подумал Женька — Опасный и хитрый.»

Фома проверил веревки ещё раз и посмотрел на Женьку:

— Освободить ему ноги? Пусть пробежится или проедется на жопе?

— Здоровый, — неуверенно пробормотал Женька, — мы как-то в детстве кусок бревна так домой тащили. Не помню зачем это нужно было, молния ударила в осину и оставила несколько обгорелых кусков после себя. Мы как раз на рыбалке были, ехали мимо и увидели. Не помню кто, надумал в деревню притащить один пенёк. То ли столик из него хотел сделать, то ли подарок для растопки кому-то, но факт в том, что мы его цепью обвязали и пристегнули вот также к коляске. Потащили за собой и поначалу все нормально было, мощи хватало вполне. Деревяха волочилась за коляской подпрыгивая на ямках, отлетала то вправо то влево, напрягая водителя и мотоцикл, но ничего страшного не было пока он не раслабился и газу не дал чуть больше, а потом еще больше и еще.

— Короче. Что случилось?

— Как-то этот пень по-особенному выкрутился и подпрыгивая вокруг проносящегося мимо телефонного столба обвился и вцепился в него как поп в крест на пасху. А мотоцикл разогнался уже и сначала цепь натянулась, а потом я это увидел, а потом…

— А потом ты обосрался.

— Ну не без этого. Я пятнадцать лет на мотоцикл не садился, чудом выжил, отделался сотрясением. А Игорёк нет.

— Очень интересный рассказ, но у нас ещё много работы.

Фома достал нож и пленнику его продемонстрировал нагло в лицо ткнул, чуть не отрезав нос:

— Видишь это? Сразу в сердце войдет, если надумаешь хитрить. У нечистых ведь тоже есть сердца? Я не проверял, но может посмотрю, если будешь хитрить.

Он нашёл нужное место в переплетении веревок и одним движением разрезал веревку.

— Встань! Ноги разомни! Бензина жалко тебя по земле тянуть. Займёмся физкультурой.

Дед сидел и смотрел на него снизу вверх.

— Ну? Сам встанешь или помочь?

— Зачем вы это делаете?

Женька сделал ещё шаг назад. Фома открыл рот в изумлении.

— Чего?

Ножом он показал на дом, там еще одиноко светилось окно, пустым взглядом:

— Два трупа! Ты убил двоих наших друзей и спрашиваешь почему? Ты, что совсем отмороженный?

Женька шагнул назад ещё на шаг. Ему было страшно.

— Вызови службы. Тех, кто занимается такими, как я. Вызови и пусть разбираются. Куда ты меня хочешь отвести, старик?

— Ты кого стариком назвал, нечистый? Если это ваше колдовство — мой нож гипнозу не поддается. Встать!

Женька икнул и шагнул назад. Кажется в этом дворике все сошли с ума. Этот нечистый дед, убивающий направо и налево и дразнящий того, у кого нож, Фома — который совсем не похож на себя прежнего. Может он и любил командовать раньше, но никогда так не звучал его голос. «Пятьдесят оттенков безумия». И сам Женька, который из нормального человека, который любил немножко выпить в свободное от работы время стал трусливым, обоссаным человечком, прислужником безумца.

И дед не вставал. Он сидел связанный, смотрел на своего потенциального убийцу и грустно улыбался.

— В глазах у тебя тоска и старость. Я видел такие взгляды на войне. Когда человек ещё убивает, но уже не хочет. Когда идёт в бой, потому что нужно, а не потому что за идею. Когда пытает, а потом жалеет об этом. Когда нечего больше терять, но так хочется чтобы было. Это и есть старость, человек. У тебя постарел организм, но еще больше постарела душа и молодость уже не вернётся.

«Гипнотизирует, — подумал Женька и у него вдруг резко заболела голова. Резко, так как будто ударили в висок чем-то острым. Ткнули, не пробивая черепную коробку, только боль прошла навылет, разрывая зубы остротой — Сейчас Фома развернётся и пристрелит меня, а потом разрежет себе горло от уха до уха».

Но Фома только хмыкнул.

— Иди сюда. Не бойся его. Эти нелюди только и могут, что детишек пугать. Смотри, Жека.

И он вдруг быстро наклонился и полоснул деда по щеке кинжалом. Красный полукруг разрезал лицо деда и задымился. Дед отшатнулся, ударился затылком о железо коляски и закричал. Дым резко валил вверх, как будто внутри деда разожгли огромный костер и накидали туда использованные автомобильные шины.

— Ого! — закричал Фома и отвёл нож. — Вот это его колбасит!

Дым понемногу сходил на нет, но Дед еще кричал, не справляясь с болью. Рана затягивалась и разрезы раны булькали, как масло на сковороде, а он всё продолжал кричать.

2.

«Видишь? — кричал Фома. — Как сделать нечисть послушной? Покажи ей серебряный нож и делай с ней что хошь!»

Чтобы общаться приходилось перекрикивать ревущий как взлетающий аэроплан мотоцикл. Наверное Фоме нравилось это делать. Женька предпочитал молчать. Он неуютно чувствовал себя в тесной коляске когда сзади бежал привязанный к ней человек. «Как-то это не по-людски, — думал он оглядываясь. — Он конечно убийца, но это плохо. Не по нашему это негров привязывать к своим повозкам и пусть бегут как собаки. Даже уголовников машинами перевозят, хоть и в наручниках, но не ведут на цепи».

Когда Женька оглядывался назад он избегал смотреть в глаза пленнику. Высокий лысый человек бежал старательно, старался не споткнуться и перепрыгивал мелкие лужи, но все равно был по пояс в грязи и черный от дыма, который летел в него из выхлопной трубы. Если бы он ошибся, оступился, или не заметил камня, скрытого под толщей воды и грязи, нанесённой прошедшим ливнем то сейчас бы его уже волочило мокрым грязным мешком вслед за истерично рычащей машиной.

Они летели по центральной улице села издавая такой шум, что в старые добрые времена мужики уже бы выходили на пороги своих домов, доставая из схронов кто чем богат — кто двустволку, кто вилы, кто нунчаки, а кто топор. Если бы село не вымерло и девяносто девять процентов жителей не оставило свои хаты, они бы просто не смогли совершить такое преступление незаметно.

Женьке вдруг вспомнилось, как он неудачно свалился с чужой яблони, потянувшись за особо аппетитным кругляшком, а потом убегал отвзбесившихся разрывающихся от лая меховых «шариков» прихрамывая на одну ногу, а дед Фёдор смеялся в окне, даже не пытаясь отозвать своих шавок. Семилетний мальчик тогда отделался испугом и даже штанину собаки порвать не успели, так быстро он перелетел через высокий забор. «Паркур», — говорят модные пацаны. Слабаки. Пусть бы попробовали гонки наперегонки со злыми собаками.