Борода из ваты – пули из серебра. Том 1

Первый ее мужчина был нежен только поначалу, потом бил, насиловал и вообще оказался редкостным ублюдком. Это даже братьям не понравилось. Вчетвером они отправились на рыбалку с ночевкой, а вернулись уже трое. Неудачник утонул, затянуло каким-то злым течением под воду и не успели спасти. Менты не верили и долго всех троих мурыжили допросами, доказать так ничего и не смогли — пришлось отпустить. Тело так и не нашли. Наверное унесло — течение сильное в том месте, а девушке жить стало полегче пару лет.

Потом были еще пара неудачных попыток завести мужика, но так и не сложилось у нее с сильным полом. Джекки стала злобная, саркастичная и грубая. Её боялись и за глаза называли Черной Вдовой. Что это значит она не понимала, но догадывалась. Типа все мужики дохнут рядом. Ну и хорошо, туда им и дорога.

Потом она сошлась с нечистым, для пробы. Ну а что, если с нормальными не получается, то может она особенным предназначена? Тем более они не сильно и отличаются от своих, да и в постели лучше дёргаются. Костя был не то что бы красавец, но когда прикасался к ней, как будто множество молний мягко били сквозь тело. Встречались они долго и парень даже познакомил ее с родителями, может быть все и закончилось хорошо, если бы Костя не пропал. Однажды он вышел за сигаретами и не вернулся. Никогда. Родители его тоже изменились и девушку из дома выгнали. Отношения разорвались раз и навсегда, а Джекки невзлюбила «нечистых», как раз тогда появилось это прозвище. Человеческое общество назад ее принимать тоже не спешило. Встречавшихся с нечистыми стали называть «мразями», подстилками, войлоком и кончитами. Не в лицо, не открыто — но злоба и ненависть чувствовались все сильнее и сильнее. На работу её не брали даже продавщицей, батя сдох, старшой сидел в тюрьме, а Петруха на порошке и жизненная дорога шла с ускорением вниз. Потом она встретила Пулю и он привел ее в ОКН. Жизнь налаживалась. Как единственную женщину-бойца в организации ее обхаживали и носили на руках. Она никогда в жизни не была так счастлива, пока не попала на ту злополучную заправку. Что за жизнь у нее? Только выйдешь на белую сторону и не успеешь привыкнуть к свету, когда проваливаешься во тьму. И вот сейчас она снова шла по черной полосе и вытянул её на белую странноватый интеллигент Гоголь, который своими пьянками может опять загнать их во тьму. Чертовы мужики, как они уже задрали!

Она распахнула дверь ванной и остановилась на пороге. Гоголь обнимался с унитазом и что-то грубо в него кричал.

— Фу, как не культурно, — она зевнула. — И хочется вам заниматься этими утренними обнимашками? Вчера было хорошо, сегодня хреново?

— Заткнись, — простонал бедный Гоголь, отплевываясь в глубины белого друга.

— А ещё писатель. Смотреть противно. Дашь автограф? Или позвать журналистов для фотосессии? Писатель и его белый друг? Что скажешь Гоголь или как там тебя?

— Выйди, — простонал он, — мне плохо.

— Предпочитаю постеречь. А то мало что ли знаменитостей в своей блевотине захлебывается? А ты даже не прославился еще, Гоголь. Премьера завтра, а мы к ней не готовы. Рассольчику?

Ответом ей был стон и неприятные звуки рвоты. Она не выдержала и ретировалась из ванной, ну его. Не сдохнет. И он действительно вылез через какое-то время: отдохнувший, умытый и белый как стена. Кивнул ей и прошел на кухню, где долго хлебал желтоватую воду из-под крана. Пошатываясь вернулся и остановился в проходе, глядя на Джекки, оседлавшую диван.

— Где Соловей?

— А мне откуда знать. Ты с ним пил.

— Пил, — согласился Гоголь и пошатываясь прошел в спальню, вернулся и кивнул.

— Нету. Ушел, наверное.

— А ты что с ним спать собирался? — удивилась Джекки, — из этих что ли? Я уже ничему не удивляюсь. Все вы богатенькие такие, не знаете куда хер засунуть.

— Да не, — махнул он рукой, — я не из этих. Просто мы у него дома, а его дома нет.

— Может ты его порешил по пьяни, — предположила Джекки и сама испугалась, увидев как резко вздрогнул поэт, — шучу я. К жене он свалил, такси вызвал и тебя бросил. Я бы сама ушла если бы было куда — смотреть на блюющий ходячий манекен смотреть никому не хочется. Ну ты вообще себя не контролируешь, особенно желудок, когда пьяный.

Гоголь идет к двери со стоном, что ему нужен кефир, когда Джекки встаёт прикрывая выход грудью.

— Куда собрался?

— На выход же.

— Очнись, алкаш. На улицу нельзя. Забыл? ОКН защищает нас, но квартиру покидать нельзя.

Он застонал и схватился за голову, вспомнил, наверное.

— Почему?

— Лысый дед. Помнишь его? Он придет за нами из-за этой твоей дурной пьесы. Рано или поздно он нас найдет. Умные люди считают, что лучше поздно. Поэтому нас и прячут от родителей, от друзей и чужих глаз. Тусуем тут до завтра.

— А завтра что? Завтра мы идем в театр на премьеру.

3.

Снег разрисовал белой краской всё вокруг, включая воздух. Ветер рвал и метал швыряя комками снега, толкая в спину и образуя почти метровые сугробы. Белым было всё: голые деревья, стены домов-многоэтажек, окна в этих домах, детские качели и еле двигающиеся по дорогам машины. Люди тоже побелели и походили на огромные двигающиеся сугробы. Те, кто носил усы получил под носом две волосатые льдинки. Брови превратились в белые полосочки, а щеки сначала наливались ярким румянцем, а потом синели, если долго оставаться на улице.

Двое местных жителей что-то с интересом обсуждали, стоя у подъезда, забыв о холоде, голоде, детях и жёнах, а также о полицейских или, чёрт побери, активистах из ОКН. Что же так увлекло двух на вид обычных людей среднего возраста мужского пола? Притворимся снегом да осядем на кучерявых волосах черненького — того, который заикается и смешно кривит рот, когда хочет что-то сказать. Его собеседник, судя по противному запаху, окружавшему его, который не может выдуть прочь даже северный ветер, — любитель кошек или просто безумный кошатник.

— Ма-ма-ма-ма — напрягается заика, ужасно кривя рот.

— Мороз, — соглашается кошатник, — он снова начудил. Дин, честно я даже уже не понимаю как к этому относиться.

— Ка-ка-ка. Нормально. Он наш. Я за него.

— Тише ты, — испуганно огляделся вокруг кошатник, как-будто надеялся рассмотреть что-то сквозь плотную белую завесу снега. Хорошо отражались только фары машин, боровшихся с дорогой. Как двуглазые монстры с прожекторами из глаз они иногда пробегали по одному натужно завывая, а иногда образовывали длинную многокилометровую гусеницу, светившуюся как Китайская Стена на Китайский Новый Год. — Ты же знаешь, у них везде уши.

— Тихо! — махнул рукой Заика. — Не бойся, друг. Мороз скоро придет и защитит нас. Он уууу же здесь. Обернись!

Кошатник послушался, но никого не увидел.

— Всё, Дену больше не наливать. Перестань искать спасителя, друг. Никто тебя не защитит кроме тебя самого. Мы тут сами по себе и каждый сам за себя.

— По-потому мы и проиграли.

Кошатник опять осмотрелся и тихо парировал.

— Это ещё не факт. Мы просто стараемся ужиться вместе с ними, стараемся вернуть прежние отношения или хотя бы видоизменить их не так резко, а Мороз сломал все наработки. Говорят, что Касьян Великий очень зол на него из-за этого. Я могу его понять. У меня вчера в доме был обыск: два мента и двое активистов ОКН искали непонятно чего. Обидели жену, напугали детей, угрожали. А где я и где Мороз? Разнесли всю квартиру, телевизор разобрали, и пропали две золотые брошки. Вещи, которые они вывалили из шкафа, Оксана собирала целый вечер. Знаешь, если бы я встретил Деда, честное слово, сам бы его сдал на опыты. И не смотри волком на меня — от него одни проблемы.

— Это все на-на-на клёп. Мороз не такой.

— Все мы не такие. Он фронтовик. У них, у всех крыши текут, у деда просто потекла особенно сильно, вот и уехал. Ты слышал, что он с селюками сделал? Убивал всех людей не исключая детей, порубил на куски и в мешок сложил. Огромный такой мешок получился, я по ящику видел. Эх, теперь и не посмотреть из-за него.

— Не-не-не

— Правда. Сам великий Касьян-переговорщик подтвердил — правда это. Люди ищут Мороза и скоро найдут, наверное.