Борода из ваты – пули из серебра. Том 1

— Где тарелочка? — шипит старуха, почти как змея и язык в ее рту раздваивается, болтается и манит как пальцем к себе, для поцелуя. — Где яблочко? Где моя игрушка?

Ферст падает на колени и с размаху ударяет лбом в пол. Не задумываясь, на инстинктах. Только так можно спастись, только так можно упросить старуху о прощении, только так можно избежать ее взгляда. Ферст методично бьется лбом о цементный пол и плачет от боли и унижения, от каждого удара лоб пронзает болью и сопля из носа то прилипает к полу, то втягивается обратно в ноздрю, как в норку, не желая вылезать.

Секонд падает в коленчатую позицию секундой позже. Гордость и боязнь унижения отходят на задний план, тем более кроме них здесь никого нет. Но он молился бы сейчас даже если бы Алёнушка смотрела с презрением. Бывают такие моменты в жизни, когда нужно сломать себя через колено и это всегда больно. Но уж куда лучше чем смертельная легкость небытия.

— Бабушка, прости нас! Беда! Беда! Подарок твой мы того… этого?

Старуха приподнимается и страшно кривит рот, но к счастью парней они этого не видят. Уж слишком лицо отдаёт потусторонним ужасом, чем-то чему не место на этом свете. Глаза горят красными огнями и если только на секунду заглянуть в них, то через секунду уже вспарываешь себе живот хохоча во славу черт знает кого.

— Вы потеряли мою тарелочку, мёртвые братья?

Они хорошо слышат, какое прилагательное употребила Карга, и просят её о пощаде ещё сильнее. На полу перед Ферстом образовалась небольшая красная лужица, а он всё стучит и стучит лбом об пол, и из раны между глаз торчит невесть откуда взявшаяся деревянная стружка. Она шатается и стремится выскочить при каждом ударе, но, как одинокий солдат, остаётся в строю.

— Мы не потеряли, бабушка! Это Касьян! Это все он!

Карга слышит ненавистное имя и успокаивается: складывает руки на груди и вопросительно смотрит.

— Касьян Переговорщик? Ваш начальник? Зачем ему бабушкино яблочко?

Ферст слышит перемены в голосе старух и надежда возвращается, он смотрит на неё осторожно, из-под лба и отвечает:

— Не зачем! Сломал он артефакт, бабушка! Вырвал у меня из рук и разбил тарелочку, а когда я попытался спасти хотя бы фрукт диковинный, то раздавил его своим черным сапогом.

Старуха воет и, задрав башку, ругается, да такой рёв идёт из старческой беззубой пасти, что не только в бараке, но и на улице у людей лопаются стаканы, гнутся ложки, взрываются приборы и моргает свет. Старуха материт Касьяна на одном языке — родном ей и всем жителям Улья, но делает это так мастерски, что может посрамить словарный запас любого: хоть бича, хоть академика-филолога. Старуха способна выиграть баттл с самим Сатоной или кто там у них главный, потому что её чёрный язык чернее самой чёрной ночи.

Она винит Касьяна во всех своих бедах и неприятностях. Она называет его предателем и человеческим лизоблюдом, мерзким жополизом и гондоном, наполненным кровью из его же члена. Она называет его уродом и однояйцевым. Она снова вспоминает про гондон из крайней плоти Касьяна и предлагает ему засунуть туда свой крючковатый нос, понюхать, чем пахнет раздавленное мужское яйцо, проколотое серебряной шпилькой.

Она желает ему утонуть в жёлтой подводной лодке и мечтает увидеть его труп, повешенный на ёлке. Она хочет накормить его козявками и летучими мышами-андроидами. Она зловеще улыбается и замирает на миг.

Двое из ларца, одинаковых близнеца, стоят, уткнувшись лбами в холодный цементный пол, который окрашен только их кровью, и каждый думает, жив он или мёртв.

— Не знаю, где ты сейчас Лютый, — шипит Карга и расплывается в улыбке. — Но я желаю тебе удачи, старик. Желаю прийти сюда, ворваться в этот гавёный мир и уничтожить их всех — поганых людишек и тех, кто им прислуживает. Ворваться в их дома и расстрелять в постелях, перевернуть колыбельки с младенцами и наслаждаться плачем. Идти по улице, расстреливая ментов, прохожих и дворников, приближаясь к рынку, где можно поджечь эшафот вместе с палачом. Ты будешь подходить всё ближе и ближе, а Касьян будет ждать тебя, вздрагивая от звуков своего пердежа, потому что он будет знать, что Карачун близко. Мороз идёт за ним, и скоро его яйца покроются льдом! Как же я хочу увидеть эту финальную разборку! Но не смогу, потому что два однояйцевых просрали мою тарелочку.

Она поворачивается и братья охают. Улыбка Карги стала шире широкого моря, а глаза краснее красной планеты. Первым не выдерживает Фёрст и на этот раз бьет об пол затылком, да там и замирает. Брат его не видит падения старшего и только следит безумным взглядом, как кряхчя поднимается со своего места старух с огненно-красными глазами.

5.

В дверь постучали и Он непроизвольно вздрогнул. Кто это пришел в такой мороз? Кому дома не сидится? Он поймал взгляд жены, которая что-то там вязала рядом, мелькая спицами и Она кивнула.

— Это Вася. Твой друг. Ты тоже его чувствуешь, зачем скрывать? Открой другу.

Конечно, это был Васька. Аура этого человека дышала жаром, как сердце Жар-птицы и они всегда знали о его приближении. Правда сегодня с ней было что-то не то. Не такие ощущения. Не тот запах, не тот оттенок цвета. Он не мог понять, что не так с этим человеком, но взгляд жены напоминал ' Открой ему. Не нужно с ними ссориться, пока у нас есть крыша над головой и это не доски барака'.

Он встал и подошел к двери, когда друг, одноклассник жены и свидетель на свадьбе начал помогать кулакам ногами. Дверь слегка тряслась и прогибалась посередине, но сдаваться не собиралась.

— Горбун, открывай! Открывай, Горбуша, я знаю, что вы дома! Свет в твоем окне, как он нужен мне!

— Быстрее открывай, — попросила она. — Соседям не понравится, что у нечистых вечером такой шум.

— Слишком быстро ты согласилась с ними, — сказал он. — Не хочу больше таких слов в своем доме.

И два раза провернул ключ в замке.

— Извини, — сказала Она тихо, но Он уже не услышал. Он понял, что было не так с аурой человека.

Гость был пьян. Люди говорят «мертвецки пьян».Он выглядел как пьяный, воняло от него как от пьяного, и одежда растрепана как у пьяного. А ещё это хамское неаккуратное поведение. Пьяные всегда немного наглые, даже если застенчивы. Что-то отключается в моторике и вот уже вежливый, интеллигентный тихий друг вопреки всем слухам и недомолвкам дружащий с так называемыми «нечистыми» уже отпихивает плечом хозяина квартиры и входит.

— Здров, — и пошатываясь идет между расставленными на земле туфельками с одной стороны и ботинками с другой, как по мостику. Даже руки расставил для равновесия. — Горбун, наливай.

— Зачем ты так его называешь? — спросила Она и гость остановился, крякнув. — Ты у нас в гостях. Некрасиво.

Гость замолчал на мгновение и уставился на хозяйку дома. Она сидела у окна и черный точеный профиль ярким силуэтом выделялся на фоне, за которым кружила метель. Гость дернулся как от удара, некрасивым жестом почесал у себя между ног и клоунски поклонился:

— Мне бы чайку, хозяюшка. Не откажешь гостю и бывшему другу?

— Это почему бывшему? — она встала и указала на любимый диванчик одноклассника. — Присаживайся.

— Шутка. — Гость подкатился колобком к диванчику и плюхнулся в него выдохнув. — Бывших друзей не бывает, к сожалению. Вот поэтому и проблемы у людей. Мы слишком постоянные.

Она оглянулась через плечо, перед тем как исчезнуть на маленькой кухоньке и печально улыбнулась, но улыбку заметил только Он. Друг таких мини-знаков понять был не способен, поэтому он и остался только другом двадцать лет назад.