Босс для Ледышки
Шрифт:
— Я всё же надеялся, что путешествие по коттеджу хоть немного вас успокоит, — Волков упёрся ладонями в столешницу, и я, присев на краешек стула, подняла на него взгляд, стараясь не глазеть на обтянутые тонкой шерстью свитера бицепсы.
— Да я и не нервничаю.
— Вы себе все губы искусали.
— Ничего я не искусала, — насупилась я, обиженная его наблюдательностью. — Вам что ли делать больше нечего, за таким следить?
Он внезапно усмехнулся — тихо, почти неслышно:
— Я и сам себе этот вопрос задаю.
Это он о чём? Это он зачем? Это какая-то издёвка? Я вроде бы и готова была разозлиться,
— Послушайте, Евгения Станиславовна, не переживайте и не нервничайте. Завтра вы благополучно отбудете домой. Ситуация более или менее ясна, и от нас в ней ничего, ровным счётом ничего не зависит. Не жгите себе нервы понапрасну.
Я кивнула, продолжая смотреть в стол. Голос Волкова звучал странно — низкий, с привычной хрипотцой, сейчас он стал ещё ниже, стелился мягко, словно убаюкивал. Не припомню, чтобы он хоть когда-нибудь заговаривал со мной таким голосом.
К стыду своему, я почувствовала, как по коже пробежали мурашки. Это… это всё от нервов, конечно же.
Я прочистила горло, пытаясь сбросить с себя все эти странные ощущения. И моя память мне в этом отлично помогла.
— Господи, а как же документы? — я даже привстала со стула, запоздало вспомнив, вообще-то, о самой главной вещи во всей этой сумасшедшей ситуации. — Завтра же понедельник!
— Предпоследний рабочий день, — с арктическим спокойствием кивнул Волков. — Предпоследний, Миронова. Даже если завтра не успеете, сдадите бумаги во вторник.
Я прикусила язык, решив не спорить. Но мне уже виделись миллионы преград и препятствий на пути к исполнению задачи. Все эти «А вдруг? А если?», которые обычно лезут в голову, когда начинаешь себя накручивать.
Времени оставалось в обрез, а я терпеть не могла, когда поджимали дедлайны.
Но Волков прав — сейчас ни я, ни он ну никак не могли повлиять на ситуацию. Вот бы ещё от осознания этой простой истины где-то внутри выключалась кнопка «Тревога!». Да уж, человек — это тебе не высокотехнологичный коттедж, где на все случаи жизни кнопки имеются…
— Давайте договоримся, что будем действовать по ситуации.
— Давайте, — тихонько вздохнула я, ощущая всю тяжесть мира, опустившуюся мне на плечи.
А через десять минут, когда Волкову перезвонили из фирмы и попросили включить новости, все увещевания моего начальника полетели в тартарары.
— Синоптики прогнозируют ухудшение погодной ситуации, — беспощадно обыденным тоном сообщила ведущая специального выпуска. — Непогода затронет сразу несколько российских регионов. МЧС и коммунальные службы приведены в…
Я слушала и слушала, и ушам своим не верила. Ну нет, ну не могло же быть такого…
Отвернулась от висевшего над камином телевизора к потемневшему окну — от налипшего на стекло снега в нём уже давным-давно ничего не было видно.
— До второго января, — донёсся до меня бесстрастный голос Волкова. — Н-да, лихо.
— До… что? — пролепетала я. — Что… в смысле… до второго января?
Он посмотрел на меня и слегка прищурился, словно гадал, стоит ли повторять сказанное:
— Вы не сможете выбраться отсюда как минимум до второго января.
Я перевела взгляд на экран — жестокая ведущая, сделав своё чёрное дело, уже куда-то смылась, уступив место счастливой семье
из рекламы мороженого.— Воздушное сообщение не откроют как минимум до второго, — на всякий случай пояснил Волков. — Катастрофа на зимние праздники — кому это нужно? В целом их можно понять.
Я очень-очень старалась осмыслить сказанное, но выходило из рук вон плохо. А я-то завтрашний вылет посчитала катастрофой…
И главное, Волков такой весь из себя спокойный, будто ничего страшного не произошло. Будто все планы, все договорённости — всё-всё-всё не летит со свистом ко всем чёртовым чертям!
— Вы молчите, — с нескрываемой иронией констатировал он очевидное. — Вас настолько пугает перспектива провести со мной Новогоднюю ночь?
Глава 20
Новогодняя ночь. Формулировка, свободная для интерпретации…
Он её провоцировал. Зачем? А чёрт его знает. Это просто рвалось изнутри, не давая ему времени сориентироваться.
Творилось нечто во всех отношениях странное. Будто что-то давным-давно дремавшее вдруг почуяло запах свободы и теперь не жалело клыков и когтей, чтобы продраться наружу из давно и надёжно выстроенной для него клетки где-то очень-очень глубоко внутри.
Он смотрел на Миронову и уже почти в открытую гадал, что бы она подумала, если бы узнала… если бы она только догадывалась…
— Андрей Владимирович, ну не до шуток же!
— Сдаюсь, — скривил он губы, притворившись, что вопрос и правда задан на сто процентов в шутку.
— Нет, правда, а что же теперь делать? — почти прошептала она, таращась на него своими глазищами.
Это должно быть уголовно наказуемо — использовать такой запрещённый приём. Стоило бы ей за него хотя бы штраф выписать — кисло подумалось ему, пока он потирал свою колючую щёку в досаде от очень неприятного открытия. Оказывается, потеря способности ясно мыслить в её присутствии была его бедой не только в первый год работы Евгении Станиславовны в Volkoff Company.
Он-то наивно полагал, что за все эти годы умудрился выработать к ней иммунитет.
Чёрта с два, выходит…
А ведь ясность мысли ему сейчас не помешала бы. Потому что нужно думать о последствиях сложившейся ситуации. О том, как разобраться со всеми накладками, которые возникли из-за распроклятых погодных условий. И накладок этих немало.
Паникующая родня, истерящая Катя, потенциальные угрозы полной изоляции, документы, опять же.
Ну и не в последнюю очередь тот удивительный факт, что они в Мироновой оказались заперты в одном пространстве на несколько дней. А это попросту принуждало их к общению, как бы хреново оно им в последний год ни давалось.
И когда все дела будут худо-бедно улажены, все насущные проблемы обговорены и решены… что тогда?
Наверное, впервые с того момента, как она объявилась на пороге коттеджа, Андрей трезво взглянул на ситуацию. По крайней мере, попытался.
И предварительные выводы его не порадовали. Уже как минимум потому что он не разделял апокалиптических настроений Мироновой. И если уж совсем начистоту, ему всё виделось чуть ли не диаметрально противоположным катастрофе.
— Что делать, — через вечность отозвался он, повторив конец её фразы. — Выжать максимум из сложившейся ситуации.