Боулинг-79

Лиля скользнула и устроилась головой на его коленях. Она смотрела на парня снизу вверх, и в темноте блистали ее глаза.

– Но постой!.. – воскликнул он. – Ведь она только что, в стройотряде, выступала с нами в агитбригаде! И ничего, не отказывалась!..

– Как ты не понимаешь! – засмеялась Лиля. – Ведь тогда ты был один. Я – уехала. И Ундертониха надеялась, что завоюет тебя. А теперь у тебя опять появилась я.

– Да-а? Ах, вот в чем дело…

– Ох, напрасно я тебе это сказала.

– Почему?

– Всем мужикам льстит, когда в них кто-то влюблен. Теперь ты станешь смотреть на Ольгу другими глазами.

– Ну, не-ет! – засмеялся он. – Я лучше на тебя буду смотреть другими глазами.

– Какими?

Он, словно филин, вылупился на Лилю в темноте.

– Полными страсти!

Он снял ее со своих коленей, уложил навзничь и нагнулся, чтобы поцеловать.

– Э-э, постой!

– Чего?

– А почему ты не хочешь задействовать в своей остановке другую актрису?

– Какую другую?

– Хотя бы меня.

– Те-ебя?!

– А чем я хуже твоей Оли? Подумаешь, Сара Бернар!.. Стоит на сцене на одном месте, грудь свою цыплячью выпячивает и глаза пучит.

Валерка смешался.

– Ну, надо подумать…Попробовать…

– Ой, ты прям как настоящий режиссер!.. – Она передразнила его: – «Попробовать!..» Ты меня не раз уже пробовал. И вчера, и сегодня. И еще будешь пробовать, когда захочешь.

Валерка без энтузиазма откликнулся:

– Ну, ладно. Давай прочти мне что-нибудь.

– Что, прямо сейчас?

– Ну да.

– Э-э, нет. Давай-ка я подготовлюсь, да выучу роль. И тогда ты меня прослушаешь. Желательно – на настоящей сцене.

– Ну, давай.

– И не делай кислое лицо! Я таких, как твоя Ундертон, пачками заткну за пояс!

– Да, – серьезно пробормотал Валерка, – я, наверно, стал настоящим режиссером.

– С чего ты взял?

– Ну, как? Девушка, с которой я сплю – у меня главные роли играет.

– Подожди, может, тебе еще не понравится, и ты меня не утвердишь, Станиславский ты мой…

И Лиля бросилась на него, повалила на кровать и принялась целовать его лицо. Ее большие прохладные груди уперлись ему в грудь, и Валерка почувствовал, как его дружок отозвался мощной боевой готовностью.

…Через день они пришли вдвоем в ДК. Лиля была тиха и скромна. Она надела свою любимую черную водолазку, и черные брюки, и туфли без каблуков.

Отдельная репетиционная комната была в полном Валеркином распоряжении. Уж об этом Олъгерд Олъгердович позаботился. Валерке и главный зал без вопросов давали, когда там не было кино, собраний или репетиций. А в начале учебного года собрания или репетиции случались редко.

Итак, Лиля поднялась на сцену. Валерка собственноручно выставил свет. Лиля вошла в луч прожектора.

Достала, в соответствии со сценарием, из кармана военный треугольник письма. Лихорадочно быстрыми движениями распечатала его. Начала читать вслух, жадно вглядываясь в строчки:

Жди меня, и я вернусь,Только очень жди…

Она не успела дочитать стихотворение Симонова до конца.

– Стоп! – заорал Валерка.

Он был ошарашен и восхищен. Лиля и вправду оказалась лучше любой Оли-Ундертон. Более того, она читала вполне на уровне любой профессиональной актрисы!..

Лиля осеклась на полуслове и, ослепленная прожектором, стала напряженно вглядываться в зал, где, как настоящий режиссер, поместился Валерка.

– Девушка! Вы приняты! В основной состав!

И Лиля запрыгала на одном месте в луче прожектора:

– Да! Да! Да!..

…Однако не все проблемы с инсценировкой разрешались столь счастливо.

Перед тем как прочитать сценарий агитбригаде и начать репетиции, Валерка отнес свое творение Олъгерду Олъгердовичу. Надо было соблюсти политес. К тому же директор ДК очень просил его «об этом небольшом одолжении»:

– Ни в коем случае не сочтите, дорогой Валера, что это – цензура. Я не стану вас просить менять в сценарии ни единого слова, уж поверьте!.. Но, может быть, мой опыт будет вам чем-то полезен… Может, я помогу вам… Подскажу что-нибудь…

И тридцать первого августа Валерка оттащил свой труд, перепечатанный машинисткой набело-, Олъгерду Олъгердовичу.

Душа у него пела. Он чувствовал: композиция у него получилась что надо. Очень романтичная, и трагедийная, и берущая за душу. Было что ставить и что играть.

А в тот же день в общагу с каникул вернулся Володька.

Как ни в чем не бывало, он въехал в сто девятую комнату. Вручил Валерке привезенные из Дрездена подарки. Воистину царские: каплевидные темные очки, а также джинсы. Подарил с усмешкой:

– Ты будешь самый завидный жених в институте: с двумя парами джинсов.

Очки сидели как влитые, и джинсы сидели как влитые. Даже странно: откуда Володька в точности узнал Валеркины размеры? Не иначе как Лиля подсказала…

Впрочем, Валерка решил не говорить с ним о Лиле. И отношений не выяснять. Как будто то, что случилось, было вполне естественным: девушка уходила к другу, спала с ним, а потом вернулась.

Валерка берег себя. И свое хрупкое счастье. И еще – своего единственного настоящего друга. Хотя при мысли, что Лиля спала с этим боровом, у него темнело в глазах, и становилось трудно дышать, и хотелось избить Володьку или хотя бы разбить что-нибудь…

Первого сентября все студенты, даже неисправимые прогульщики, отправились на занятия (надо же повидаться с пиплом после долгих каникул, пофорсить обновками и новыми значками на стройотрядных куртках!). Все – кроме Валерки. Тот пошел ровно в противоположную от института сторону: в ДК, к Олъгерду Олъгердовичу.

Вернулся в комнату он под вечер, мрачнее тучи и изрядно хмельной. Принес с собой бутылку водки.

Володька лежал на кровати и читал адаптированный «Остров сокровищ» на английском языке.

– Давай, Вован, с тобой обозначим, – сказал Валерка, водружая бутылку на стол.

Володя поднял бровь.

– Повод?

– Ну как же!.. День знаний!.. Новый день учебы в гадском институте.

Володя лапидарно заметил, подсаживаясь к столу:

– Ты не в духе.

– Нет, я в духе! Мои морально-волевые качества крепки как никогда!.. Открывай!..