Бой на Калиновом мосту

Утром Орон-Верный говорит:

— Иван-царевич, отсули мне ещё подарочек, я тебе невесту добыл.

— Ну, пусть тебе, — говорит.

Ну, приехали они в город, баба-яга вместо матери целуется, обнимается. Налила Ивану-царевичу чару сладким вином:

— Выпей, сыночек, на радости.

Иван-царевич только хлебнуть хотел, а Орон говорит:

— Ты ведь мне отсулил.

— И правда, царско слово не воротится. — Орон вино под лавку, а чару в карман, вино под лавкой половицу выело.

А баба-яга и говорит:

— Ты что ж это слуге да подарки даешь матери?

Ну, привели Ивану-царевичу вороного коня. Конь — что чудо: золотая грива.

— Ну, — говорит, — сынок, вот тебе конь направлен.

Иван-царевич любует коня, а Орон говорит:

— Ты мне отсулил.

Поднял палицу пятьдесят пудов и давай коня шелучить, убил до смерти. Ивану-царевичу коня жаль, а помалкивает. А баба-яга говорит:

— Что ты, сынок, надо мной издевку строишь, все матернины подарки слуге отдаешь?

Ну, подъехала карета золоченая, жемчугом шита, шелком крыта.

— Ну, садись, сынок, под венец ехать.

Иван-царевич только ступил, а Орон подскочил:

— Ты ведь мне отсулил.

Ивану-царевичу кареты жаль.

— Эх, какой ненасытный.

А Орон давай карету бить-ломать — в щепы разнёс.

Баба-яга ярится. Его погубить хочет. Вот вечером их спать повалила. А Орон-Верный караулить стал. Середь ночи идет яга-баба, две змеи несет. Орон-Верный меч схватил, змеям головы снес. А яга-баба и закричала:

— Ой, Иван-царевич, обнасилил слуга твою родную матушку!

Иван-царевич разгорячился:

— Ах ты, такой-сякой, я тебя от виселицы спас, я тебе и голову снесу.

— Постой, названый братец, дай слово сказать.

А яга-баба кричит:

— Не надо ему слово говорить, он над матерью твоей изгалялся.

— Нет, уж был он мне крестным братом — пусть перед смертью слово скажет.

— Это, Иван — царевич, не твоя мать, а яга-баба… — Сказал Орон-Верный, по колени камнем стал — …Твои родители и родны братья в темнице сидят и глаза выкопаны… — А Орон-Верный уж по грудь камнем стал. — …Хотел я, Иван-царевич, и тебя спасти, и сам жив остаться, да ты слугу верного, брата крестного, вешать повел.

Только он сказал и стал серым камнем. Тут Иван-царевич схватил бабу-ягу богатырской рукой — пополам разорвал. Ну, пошли они в темницу, вывели отца с матерью, родных братьев, девиц-голубиц. А у отца с матерью глаза выкопаны. Взял Иван-царевич живой воды и оживил им глаза. А Орона-Верного ни живая, мертвая вода не берет. Ну, Иван-царевич плачет, рыдает:

— Сгубил я брата названого Орона-Верного.

Взял он этот серый камешек и в свою спальну у изголовья поставил. Ну и зажили. Год живут. А Иван-царевич все по Орону скучает. И два живут. Вот ему Марфа Прекрасная сына родила. У парнишки золотые волосы, по ресничкам жемчужинки, под затылком светел месяц. А Иван-царевич все скучный. Вот ему раз сон снится. Открыл Орон-Верный каменные уста и говорит:

— Если меня, крестный брат, Иван-царевич, спасти хочет, то зарежь сына и помажь мне рот.

Иван-царевич как встал, дождался, чтоб Марфа Прекрасная в сад гулять пошла, да взял сыночка своего зарезал.

Сам плачет, а сам кровь в ковш собирает. Собрал кровь да ею помазал рот серому камню — Орону-Верному. Тут камень и ожил. Потянулся Орон-Верный и говорит:

— Долго я спал, да скоро встал.

— Эх, Орон-Верный, кабы не я, так и вовсе не встал.

Глянул Орон-Верный — лежит сын Ивана-царевича, горло перерезано. Взял тогда Орон-Верный мертвой воды — горло срослось. Взял живой воды — ребенок ожил. Тут Иван-царевич стал его миловать. И стали жить-поживать и царствовать.

СТАРЫЙ ФОЛЬКЛОР ПРИБАЙКАЛЬЯ (1945)

37. ИЛЬЯ МУРОМЕЦ

В городе Муроме в деревне Карачарове жил старик со старухой. Родился у них сынок, которому имя дали Илья и назвали что ли Илья Муромец, потому в зрелых годах он родился у них, не величали, а просто называли Илья Муромец.

Илья Муромец прожил от роду тридцать лет, а на ногах не ходил, почему-то ноги у него не владели;

Когда подошлось время такое страдное, отец с матерью ушли косить сено, а он оставался дома.

Однажды заходят к нему нищие, просят у него милостыню. Он и говорит им:

— Рад бы я вам подать, но у меня ноги не владеют.

Теперь подходит один из них старичок, дает что-то выпить Илье Муромцу. Илья Муромец почувствовал в ногах движение и соскочил он, значит, с полатей, стал их кормить. Накормил их и за ворота проводил. А сам почувствовал необыкновенную силушку. Теперь он пошел искать отца с матерью, где они работают в поле.

А отец с матерью, при косьбе утомившись, отдыхали на зеленой траве, и он потихоньку подкрался, взял отцовскую литовку и давай он косить. Прокосил он час или два, и выкосил он покосу — конца-краю нет, и забил он литовку в землю: черешок до самые пятки, и тоже сам спрятался.

Когда они отдохнули, отец с матерью встают косить и видят: нет конца-краю выкошенному […].

Илья не долго прятался и показался отцу с матерью, и вот они его стали расспрашивать. Он рассказал им все, что было. И теперь стал просить благословение у отца с матерью, чтобы ему поехать в чистое поле, широкое раздолье, добрых людей посмотреть и самого себя показать.

Долго отец с матерью уговаривали его, чтобы он не ездил. Наконец же все-таки он их упросил, чтобы они его отпустили.

Когда они его благословили, у них была кобылица, а от кобылицы был сиво-пегонький жеребчик, и он взял узду, пошел имать этого жеребчика. А жеребчик не стал ему даваться и так ловко угодил Илье. Илья его по крутым бедрам, что жеребчик встал к нему на колени, и сказал Илья:

— Волчий корм, травяной мешок — не хотит ещё меня слушаться.

Потом садится он на своего доброго коня, поехал он в чистое поле, в широкое раздолье, добрых людей посмотреть и себя показать.

И едет, видит: в чистом поле стоит столб, на этом столбу написана надпись и подрезь подрезана: «Кто пойдет прямо — тот будет в голоде, и в холоде, а кто пойдет влево будет конь убит, сам будет жив».

Там есть двенадцать дубов, на двенадцати дубах сидит Соловей вор-разбойник, мимо этого разбойника никакой человек не прохаживал, и ни богатырь не проезживал, и зверь не прорыскивал, и птица не пролетывала.

И поехал Илья Муромец посмотреть, что за Соловей вор-разбоиничек.

Когда он стал подъезжать на расстоянии, Соловей вор-разбоиничек увидал могучего богатыря, так он свистнул молодецким свистом и крикнул богатырским голосом, что у Ильи Муромца конь стал на колени. Он хлестнул его, значит, хлыстом по крутым бедрам: