Боярыня Морозова
Шрифт:
– «Я пришел в Москву не для того, чтобы спорить с Никоном или судить его, но для облегчения моей епархии от долга, на ней тяготеющего. Я принял щедрую милостыню твою, которой половину украл вор Агафангел: предаю его вечному проклятию как нового Иуду! Прошу отпустить меня, пока не съедется в Москву весь собор. Если столько натерпелся я прежде собора, то чего натерплюсь после собора? Довольно, всемилостивейший царь! Довольно! Не могу больше служить твоей святой палате. Отпусти раба своего, отпусти! Как вольный, незваный пришел я сюда, так пусть вольно мне будет и отъехать отсюда в свою митрополию».
Знал хитроумный
Алексей Михайлович не понял тонкой игры газского владыки.
– Закончим суд над Никоном, награжу и отпущу! – отставил челобитную Алексей Михайлович.
– Боюсь, великий государь: мое пребывание только осложнит дело. Не меня ли хотят судить патриархи? Много ведь чего сыщут. Отпусти, бога ради!
– Сиди! – рассердился царь. – Не ради тебя ехали… Подождем Мелетия, допросим как следует.
И сидели, не расходились, пока не явился иподьякон.
Спрашивал Мелетия боярин Никита Иванович Одоевский:
– Скажи не лукавствуя, знают ли вселенские патриархи, чего ради позвал их в Москву великий государь? О суде над Никоном знают?
– Ни единый человек о Никоне патриархам не говорил, – ответил Мелетий. – Но святейший до моего похода на Восток писал в Константинополь и в другие места о том, что его нельзя судить за уход. Об этом патриархи знают.
– Смотрел ли стрелецкий голова Матвеев за воеводами, за приказными людьми, когда они подходили под благословение к патриархам? – спросил царь.
– Смотрел, великий государь! Всюду, где были святейшие, был и твой слуга Матвеев.
– Господи, будь милостив к нам, грешным! – воскликнул Алексей Михайлович.
Мелетия отпустили. Спохватились, вернули, приказали узнать у патриархов, сколько встреч делать, дабы не умалить по неведенью их достоинства.
– Довольно пугаться! – сказал наконец царь. – Пришла пора многой радости. Патриархи святого Востока у стен града нашего. Не платье – души приготовляйте для встречи.
А самому нет покоя. Побежал в Столовую палату смотреть патриаршие кресла. Живописцу Кондрату Ивлеву для золочения маковок было отпущено двести листов сусального золота. Да еще сто для большого стола, за которым патриархам сидеть. На этот стол одного сурику кашинского было куплено четырнадцать фунтов. Кресла – как троны, стол – как престол.
Поглядел государь лавки, хорошо ли сукном обиты, поглядел столы, приготовленные для пира. Все было лепо. И вдруг подумал: «А ведь опять-таки для собинного друга стараюсь».
2 ноября 1666 года Москва встречала долгожданных, желанных, великих гостей: святейшего Паисия, папу и патриарха великого Божия града Александрии и всея Вселенной судию; святейшего Макария, патриарха Божия града великой Антиохии и всего Востока; митрополитов Константинопольского патриархата Филофея Трапезундского и Даниила Варнского, архиепископа Даниила Погонианского; Иерусалимского патриархата архиепископа Синайской горы Ананию…
Перед Земляным валом у Покровских ворот восточных
патриархов, митрополитов, священство приветствовал Павел Крутицкий, имевший титул митрополита Сарского и Подонского, а с ним ранее прибывшие в Москву митрополиты Константинопольского патриархата Григорий Никейский и Козьма Амасийский, три архиепископа, епископ, игумены, монахи, белые попы.Величавый дородный Павел облобызал гостей под ликующий трезвон всех колоколов стольного града. Казалось, небо поет, все птицы поднялись, все люди вышли из домов.
Филипп-бешеный, в цепях, с камнем на шее, рвался к святейшим, щелкая зубами и крича одно и то же:
– Волки прискакали! Волки!
Стрельцы поймали бешеного, связали, заткнули рот тряпкой.
Колокола вдруг умолкли, Павел сказал велеречивое приветствие, выслушал ответ, хоругви и кресты поднялись, колокола зазвонили, и шествие двинулось в Москву между рядами стрельцов, за которыми стояла тесная толпа народу.
Люди падали на колени, протягивали патриархам младенцев для благословения, проливали слезы радости.
Вторая встреча была на Лобном месте. Патриархов приветствовали митрополит казанский Лаврентий и митрополит сербский Феодосий, один архиепископ, один епископ.
Опять были речи, пение псалмов, клики толпы и вопль юродивого Киприана:
– Волки прискакали! Заткните, люди, уши – волки сожрут ваши мозги!
Киприана крепко стукнули, в беспамятство впал.
Шествие через Спасские ворота прошло в Кремль. У соборной церкви Успения Паисия и Макария приветствовали митрополиты новгородский Питирим, ростовский Иона, газский Паисий Лигарид, архиепископ рязанский Илларион, епископ черниговский Лазарь Баранович.
И здесь был крик.
– Волки прискакали! Плачь, Москва! Плачь, народ русский! Плачь, царь-государь! – юродивый Федор кричал сие с колокольни Ивана Великого. Уняли его дюжие звонари, посчитали ему ребра с усердием, еле отдышался…
Патриархи клики, может, и слышали, да не поняли… Видели общее ликование.
Святейших и все великое посольство святого Востока проводили с молебственным пением на Кириллово подворье, разместили, оставили отдыхать с дороги.
Алексей Михайлович, утомленный торжеством, придя к себе наверх, не забыл кликнуть Дементия Башмакова, приказал:
– Отправь к Никону кого-нибудь из подьячих. Пусть на словах передадут: «Ты хотел суда святейших, судьи пришли, и с ними судья всея Вселенной».
Царица Мария Ильинична радовалась приходу восточных патриархов.
– Слава Богу! Отставишь теперь от себя церковные дела. А то и не поймешь: царь ли ты али папа?
– Я, голубушка, помазанник Божий! – строго сказал Алексей Михайлович. – Мне церковных дел нельзя совсем от себя отставить. Перед Господом за церковное благолепие ответчик.
– Неужто так понравились тебе поповские свары?
– А ведь ты дура дурой! – вскипел Алексей Михайлович.
– У святейших, что ли, научился жену хаять? – не сдержалась и Мария Ильинична.
– Дура! У святейших жен не бывает!
– И верно, дура, – согласилась царица.
Алексей Михайлович тотчас и простыл:
– Прости, бога ради! Господи! Отгони от меня дьявола! В такой дивный день грешу.
Трижды плюнул: налево и перед собой. Мария Ильинична тоже поплевала. Помолились, поцеловались, поплакали.