Боярышня Евдокия 4

— Я же тебе говорила : отныне думаю только о себе и про себя.

— Ну что ж, это хотя бы жизненная позиция, а не плавание по течению.

Еленка с подозрением покосилась на Дуню, не понимая, похвалила та её или вновь насмешничала. Евдокия же направилась к выходу и, сделав шаг в коридор, увидела топчущуюся там челядинку. Девушка напряглась, опасаясь, что её обвинят в подслушивании, но боярышня ей подмигнула и повернувшись к Оболенской уточнила:

— Так значит, из-за ноги на турнир ты не пойдёшь?

— Какой турнир? — встрепенулась боярышня.

— По клюшкованию, — Дуня мстительно посмотрела на неё, как на дитё неразумное.

— Не-а, — Оболенская скорчила рожицу, подыгрывая и показывая, что её подначками не проймешь. — Мне тепло и забота требуется, а не морозиться на реке.

— Тогда я вместо тебя князя поддерживать буду, — буднично констатировала Евдокия и собралась уходить.

— Как это? — заинтересовалась Еленка. — Он участвует?

— Участвует его дружина, — наставительно ответила Доронина, — а князь за них стоять будет.

Оболенская подскочила.

— Когда?

— Да уже сейчас можно места занимать, — Евдокия провокационно сложила губы противной птичьей жопкой, изображая утомление от дурацких расспросов.

— Ах ты, Горгона! Забалтываешь меня тут, а там…

Дуня едва успела отскочить, чтобы Еленка не снесла её с дороги, уносясь прочь.

— Боярышня, а кто это Горгона? — прикрывая рот ладошками, чтобы скрыть смех, спросила девушка-прислужница.

— Боярышня Еленка вежливо обозвала меня змеёй!

— Какая неблагодарная, — покачала головой девица. — Вот и ставь таких на ноги!

Дуня с любопытством посмотрела на челядинку, но та прыснула со смеху и быстро прошмыгнула в ближайшее ответвление коридора. Боярышня постояла, подумала и решила прогуляться по дому. Так сказать, разведать место обитания, а то вдруг переполох случится, а она не знает, куда бежать, кого искать, где прятаться.

О турнире она не беспокоилась. Они начнутся только когда лёд на реке окончательно встанет и окрепнет, а сейчас на берегу собираются команды, чтобы себя показать и на соперников посмотреть. Заодно обговорят график сражений, посплетничают насчет своих спонсоров, а ещё будут ждать подтверждение слухов, что команда-победитель поедет на московский турнир за счёт Юрия Васильевича.

Обо всём этом Евдокия узнала из разговоров дворни. Если им верить, то Юрий Васильевич сегодня намеревался объявить игрокам, что лучшие поедут в Москву. Так что Оболенскую она не обманула в принципиальном для неё вопросе.

Дуня обошла первый этаж, поднялась на второй. Прошлась с умным видом мимо дожидающихся князя важных людей, ответила на приветствия и юркнула на лестницу, ведущую на третий этаж. Там было темно и пришлось отступить. Понимания, как построен княжий дом, не случилось, и Дуня позавидовала Пушку, который лучше неё ориентировался в этом лабиринте. Ей даже пришлось поблуждать, чтобы выйти к исходной точке, где продолжал дежурить Петька, и оттуда уже отправиться на женскую половину.

Сидеть без дела на чужой территории Дуне быстро наскучило, но делами заниматься тоже было лень. А так можно было бы довязать подзор для кровати, а то уж стыдно возить с собою одно и то же рукоделие в течение двух лет. Или дописать докладную записку за новгородского кота? Но Иван Васильевич сбил обличительный настрой, сквозящий в каждой строчке очередного международного обозрения. Не понимает князь, что кот не может оставаться спокойным, если за границей творится мракобесие! Милых чёрных пушистиков ловят и жгут, обвиняя в пособничестве злу, а потом жалуются на многотысячные орды крыс и мышей.

Евдокия прикрыла глаза, ловя вдохновение, но оно не пришло и европейское варварство осталось не обличенным. Потом она обязательно напишет разгромную статью и всё им припомнит, но сейчас ей хотелось думать о хорошем.

Достав из сундука письменный набор, она написала от имени счастливого жениха Пушка, что город Дмитров встретил его приветливо, невеста ему понравилась и князю Юрию Васильевичу вручён подарок в виде придушенной мышки. Почему придушенной? А чтобы, по мнению Пушка,князь своей лапой мог её добить и положить на зуб. Далее Дуня записала дмитровские новости, предоставила список ходовых товаров и цены на них.

С мыслью о том, что вместо сенсационных новостей получились матёрые будни, Дуня отложила перьевую ручку и, уперевшись в нижнюю перекладину стола, попробовала покачаться на ножках кресла. Её душа просила драйва, скандалов, интриг, расследований, но в наличие были только подозрения и запах чего-то нехорошего.

Евдокия принюхалась, вернула креслице в исходное положение и пошла по следу. Одновременно с ней из комнаты вышла щекастая Марфа.

— Чем-то воняет, — гулко сообщила она и поспешила на запах. Её нюх привел к одной из дверей, и нисколько не сомневаясь, она резко распахнула её и рявкнула:

— От вас палёным несёт! Чего это вы тут делаете?

Дуне никак было не обойти дородную Марфу, и она замешкалась, не зная, как пробиться вперёд, не уронив чести.

— Да как ты смеешь! Пошла вон! — раздались голоса из комнаты, и Евдокия поняла, что это мамки-няньки Оболенской.

— Я?! — взревела Марфа. — Это вы пошли отседова! Боярышня, ты погляди на них, — развернувшись, чуть не сбив с ног Евдокию и подвинулась, давая ей дорогу.

Дуня вошла и сразу поняла, что Еленкины няньки жгли волосы и лили воск в таз с водой. Может, пытались гадать, а может,ворожили, не разберешь. Вид у них был испуганный, но огрызались дамы бойко. Ситуация получилась неоднозначной. С одной стороны в определенные дни все повально занимались гаданием, а с другой стороны это считалось колдовством, за которое строго наказывали.

— Э-э, Марфа? — входя и прикрывая за собой дверь, обратилась Евдокия.

— Да, боярышня, — окидывая грозным взглядом женщин и засучивая рукава, пробасила она.

— Ты вроде бы говорила, что хочешь новый убрус?

— Я? — от удивления Марфа растерянно замерла и непонимающе посмотрела на юную Евдокию Вячеславну.

— Красивый, нарядный, — перечисляла Дуня, кидая суровый и многозначительный взгляд на Еленкиных ближних, а потом переводя его на Марфу и чуть приподнимая бровь, подсказывая ей способ урегулирования ситуации.

— Э-э-э… — кусая губы, Марфа старательно думала.

— Так тебе его сейчас подарят, — подсказала Дуня.

— Правда, что ль?

— Ну, конечно, — слегка улыбнулась она. — А вы что стоите? — прикрикнула она нянек. — Вы не дома, и за глупость надо платить.

— Ох, убрус… — одна из женщин бросилась к сундуку и спешно начала переворачивать сложенную одежду, — да где же он… вот, — она распрямилась и положив плат на обе руки, с поклоном преподнесла его Марфе.

— Прими от нас дар, не побрезгуй, — чинно произнесла Еленкина нянька, не обращая внимания на недовольные взгляды проштрафившихся сообщниц.