Бойтесь своих желаний
Шрифт:
И это зачастую только ради тела, которое в среднем за час обходится как пять мешков картошки.
Я не раз пробовал нависать над телом обнаженной девушки. Иногда по принуждению — угрожая вырезать клитор ножом, в следующий раз за большие деньги — чтобы создать иллюзию взаимности.
Только вот “он” не стоит, я вообще ничего не чувствую, даже когда касаюсь груди или зарываюсь пальцами поглубже в промежность — разве что противно становится…
Страшно интересно, что там такого необычного испытывают мужчины…
Мой член пробовали взять в рот, но опять-таки — ноль
Просто живу нарочито бедно и грущу в маленьком пыльном гараже. Сплю на кучке сваленных курток в углу, ем простую пищу, иногда бегаю и приседаю, чтобы размять конечности. Если посмотреть со стороны — несчастнейший человек.
Иногда я смотрю на людей, которые смеются, обнимаются, целуются, и мне кажется, что я смотрю на инопланетян. Они живут в каком-то другом мире, где всё имеет смысл, где есть тепло, где есть что-то, ради чего стоит дышать.
А я? Я просто наблюдаю, как они играют в свои игры, и мне хочется разбить их игрушки, чтобы они почувствовали, каково это — жить в пустоте.
Может именно поэтому стараюсь сделать несчастными других, чтоб было не так обидно и справедливее.
Я бы даже заплакал, если бы умел.
Я вообще нихрена не понимаю.
Даже боль разучился чувствовать…
Помню, как в детстве воткнул шило в ладонь. Кровь сочилась, как сок из перезрелой груши. Было тепло… Я лизал рану, ожидая хоть одной слезинки… Но ничего… Потом попробовал сжечь руку зажигалкой. Кожа запузырилась и сестра, увидев, завопила на весь дом — Ты сумасшедший! Родители потом долго бегали по врачам…
В груди заела тоска, которую хирургическим путем не вырезать.
Скучно до опиздевания.
Я дошел до той кондиции, где просто лежу и не мешаю мухам ползать по моему лицу.
Стало неинтересно — всё.
Быть может это моё наказание.
Если бы люди, которым я причинил и обязательно еще причину много боли, знали через что я прохожу ежедневно — то не обижались бы, а сострадали.
* * *
— Какой удивительный экземпляр… Послышался со спины жуткий нечеловеческий голос.
— Что за пиздец!? Вскочил, выхватил ножик из кроссовка.
Впервые за десять лет испугался…
Мало ли кто желает моей смерти — там список на много томов…
— Боишься… И не зря… Мерзкая интонация…
Я не вижу и даже не чувствую людского присутствия.
Обычно в моменты опасности животные инстинкты обостряются, и я готов бросится в бой, но его — загадочного оппонента — буквально нет, а вот леденящий холод в ногах есть.
— Хочешь вернуть остроту жизни? И вновь непонятно откуда…
— Я тебе покажу остроту сука, только покажись! Ежесекундно вертелся на триста шестьдесят, но даже крысы под ногами не заметил.
— Ты может и жестокий, но точно не глупый. Должен понять, что говоришь не с приятелем. Вспомнил! Примерно год назад со мной — как и с многими другими, заговорил предположительно —
сам Господь Бог.— Ты Бог?
— А ты уверен, что хотел повстречать бы именно Бога? Нет конечно, он же для меня отдельный круг ада придумает…
— Я архидемон Абаддон! Главное зло в материальном пространстве, порождение самых смелых и темных человеческих мыслей. Тех мыслей, что сильнее остальных ранили Отца Небесного и заставили его расколоться. А отец — это Бог, я так полагаю…
— Что ты хочешь? Переговоры не лучшая моя сторона…
— Я ищу самого редкого мерзавца в мире, и ты Аркадий — достойный кандидат. Не желаешь объединить усилия? Вот значит, что ощущают подростки, когда я с ними разговариваю…
— Усилия в чем?
— Ничего особенного, ты продолжишь жить как жил, а я верну тебе радость. Звучит заманчиво…
— Отказаться могу?
— Можешь конечно, но не откажешься. Я знаю, что ты уже согласен, просто соблюдаю устоявшиеся правила. И ведь демон прав, не откажусь…
Мне глубоко похуй, что будет со мной — беречь себя не имеет смысла.
— Я согласен! Крикнул в пустоту.
Знал бы, поторговался…
Упал на колени, из носа и ушей зашлындала кровь, голова раскалывается, а мозг бурлит как манная каша…
Пиздец…
Кому расскажешь — не поверят. А самое грустное, друга, чтобы рассказать — нету…
Генератор вырубился. Из освещения лишь лунный свет, пробивавшийся сквозь ржавую дыру в крыше.
Лежу на холодном бетоне в луже машинного масла и чьей-то старой крови… Живот сводит судорогой, будто внутри клубок змей решил поиграть в догонялки.
— Начинается… Абаддон материализовался из копоти. Его пальцы впились мне в рёбра. — Давай, Аркадий, вырви эту заразу, ты же ненавидишь слабость.
Первая волна боли ударила по копчику. Кости трещали, словно кто-то выдергивал позвоночник через колено. Я зарычал, выгибаясь дугой. Во рту закипела сладкая, как сироп от кашля пена.
Воспоминание…
Мама гладит по голове… Мне шесть, и эта моя первая разбитая ваза… — Не плачь, солнышко… Её пальцы дрожат. — Мы купим новую. Я впервые вижу её страх, он теплый как какао. Тогда она уже подозревала странности в сыне.
— Нет! Я вцепился в бетон, сдирая ногти в кровь.
Но картинка всплыла вновь.
Брат прячет под платком окровавленный нос. — Прости, Аркаша… Голос мямлит, а я в восторге.
Абаддон засмеялся. Его черный язык проник в ухо.
— Ты действительно думал, что родился монстром? Спешу обрадовать — нет. Это они сделали тебя пустым. Каждым своим “солнышко” и ложью. Я избавлю тебя от лишних чувств и переживаний…
Мясо на бёдрах стало отслаиваться лоскутами, как шкура барана на скотобойне. Под кожей что-то зашевелилось — тысячи личинок пожирали остатки нервов. Я заорал, но вместо звука из горла вырвался рой мух.