Брачный контракт кентавра

– Он очень страшный, – поежилась я. – Без глаз, носа, рта… И одежды нет…

– Ну ё-моё! – подпрыгнул Кирюша. – Основа имеется, нарядить урода легко.

– Во что? Где взять платье? – приуныла я.

Кирюша закусил нижнюю губу. Потом вдруг заорал:

– Знаю!

– Тише, – шикнула я, – все спят.

Из чистой вредности мальчик решил поспорить:

– Лизка в комнате ревет.

– Если разбудим Сережку, он так заревет, что мало не покажется, – отбила я подачу.

– Помнишь, тетя Лена Гусева оставляла здесь зимой своего чи-хуа-хуа? – чуть понизил голос мальчик.

– Вредное животное… – содрогнулась я. – И кличка у него с претензией – Виконт. От еды «аристократ» отказывался, пришлось чуть ли не на коленях стоять и упрашивать капризника слопать ложечку за общее здоровье.

– А еще тетя Лена приволокла тогда чемодан псовой одежды, – заговорщицки шептал Кирик. – Виконт на ночь надевал пижаму, днем рассекал по дому в спортивном костюме, на прогулку натягивал пальто. Размерчик мерзостного пса, как у этого Буратино. Ну, делай выводы!

Я кивнула.

– Идея украсить, как ты выразился, Буратино вещами из обширного гардероба Виконта могла бы быть удачной, но – маленькая незадача: Лена увезла шмотки.

– Крэкс, фэкс, пэкс! – запрыгал Кирюша. – Опля! Вы ответили на все вопросы, получите миллион. Смотри во все гляделки…

Перед моим носом закачалась крохотная шубка устрашающей красоты. Некогда мех принадлежал кролику, очевидно, белому, потому что неведомый скорняк окрасил шкурку в истошно-розовый цвет, приклепал к ней изумрудно-зеленый бархатный воротник, усеянный стразами, пришил атласные завязки и две пуговицы, уверенно изображающие брильянты.

– Жесть страхолюдская, – бурно радовался Кирилл, натягивая образчик собачьего «от кутюр» на Буратино. – Воскобойников в восторг придет! Он бы сам такую шубенку напялил, да маловата, однако. Ну, зацени результат?

Я восхищенно зацокала языком.

– Сидит как влитая.

– Суперская кукла! Пошли, покажем Лизавете! – приказал Кирюша.

Мне пришлось остудить его пыл:

– Небольшая деталь – у красотки нет лица.

– Ерунда, – походя решил и эту проблему Кирюша, – мама отлично рисует, утром дадим ей фломастеры, мигом справится.

– Она лысая! – не успокаивалась я.

Кирик ахнул.

– Мама? Почему?

– Не Катя! Кукла, – уточнила я.

– На свете нет нерешаемых проблем, – проявил безудержный оптимизм Кирик. – Если волос нет, их надо приклеить.

Я кивнула.

– Согласна. Где взять парик?

Следующие тридцать минут мы выдвигали и отбрасывали прочь разные идеи. Сначала нам показалась замечательной мысль отрезать у кого-то из домашних несколько прядей и забыть о проблеме. Но потом мы сообразили: у членов семьи короткие стрижки. Соорудить прическу из мохеровых нитей не получилось, идея Кирюши отварить макароны, а затем прилепить их к лысому черепу Буратино звучала креативно, но осуществить ее на практике мы не решились.

– Нюра! – вдруг выпучил глаза мальчик. – Я снова продемонстрировал свою гениальность!

– Нюра? – в замешательстве повторила я. – Кто это такая?

– Лампа, очнись, – дернул меня за кофту Кирюшка. – Нюра Лазарева. У нее волос море, можно немного отчекрыжить, хозяева не заметят.

Я вскочила.

– Точно!

Не следует думать, что мы с Кирюшей задумали напасть на одну из жительниц поселка Мопсино, дабы ее обрить. Нюра – это собака Лазаревых неизвестной породы, размером с небольшого теленка. Несмотря на внушительные габариты, Нюра смирная, виляет хвостом при виде любого человека, никогда не злится и не выказывает агрессивности. А еще у псины роскошная шуба, шелковистые пряди свисают почти до земли.

– Бери ножницы и айда! – скомандовал Кирюша.

Я показала пальцем на будильник.

– Сейчас два часа ночи.

– И что? Самое лучшее время, – не дрогнул Кирюша.

Я снова села в кресло.

– Представляю свою реакцию, если к нам в предрассветных сумерках заявятся соседи и ласково попросят: «Разрешите у вашей собачки немного шерсти отрезать…» Ты бы не вызвал в этом случае психиатра?

– Мы же не больные, – развеселился Кирик, – ни у кого ничего клянчить не станем, чик-чик и утопаем.

– Предлагаешь без ведома Лазаревых постричь Нюру? – укоризненно прищурилась я.

Кирюша сдвинул брови.

– Лампа, не вредничай! Постричь – сильно сказано. Оттяпаем совсем чуток.

– Но это воровство! – возмутилась я.

– Нет, – уверенно возразил Кирик. – Белье с веревки унести или всю собаку, целиком, со двора сманить – нехорошо. А если ненужное отрезать, то даже похвально: скоро жара настанет, псина в шубе запарится. Пошли, Лампа, сейчас самый подходящий момент – темно, люди дрыхнут.

Но я продолжала колебаться. Кирюша понял мои сомнения.

– Ладно, один займусь, раз ты трусишь, – решительно произнес он и двинулся к холодильнику.

Мне стало обидно:

– Кто трусит?

– Ты, – преспокойно уточнил подросток.

– Я?

– Ты, – закивал Кирюша. – Хоть сто раз спроси, ответ не изменится.

Глубочайшее возмущение заставило меня встать с кресла.

– Я ничего не боюсь!

– Ага, – хихикнул Кирик, – оно и видно.

Продолжая противно усмехаться, он открыл холодильник, взял с полки батон докторской колбасы и оглянулся.

– Ну? Как?

– Иду! – ответила я. – Только ножницы прихвачу.

– Они нам понадобятся? – задал глупый вопрос Кирюшка.

– Не зубами же шерсть отгрызать! – развеселилась я. – Экий ты недальновидный.

Глава 15

На улице стояла кромешная тьма – небо еще с вечера затянуло тучами, поэтому ни луны, ни звезд на нем не было. К тому же администрация поселка Мопсино изо всех сил пытается сэкономить, уличное освещение работает до полуночи, потом поселок погружается во мрак. Но мы с Кирюшей безо всяких проблем добрались до участка Лазаревых и нагло пересекли границу чужой территории.

– Эй, Нюра, – свистящим шепотом позвал Кирюша, – хочешь колбаски?

Из будки, стоявшей чуть поодаль от калитки, раздалось сонное ворчание.

– Хороша сторожиха… – укоризненно сказал мальчик. – У дверей поселили, на заборе табличку прикрепили: «Злая собака», а пес дрыхнет, наплевав на репутацию. Нюра, вылезай!

Послышалось сопение, здоровенное лохматое существо медленно выползло на дорожку. Глядя, как Нюра лениво елозит лапами по садовой плитке, а потом, словно в замедленной киносъемке, начинает потягиваться, я вдруг вспомнила рассказ своего отца. Профессор Романов работал на оборону, носил генеральские погоны и часто выезжал на полигоны, где испытывали ракеты. Прошу извинения у военных, если употребила слово «полигон» неправильно. Мне, маленькой девочке, папа никогда ничего не рассказывал о своей службе, а вот с мамой делился секретами. Я обожала подслушивать родительские беседы, сидя по ночам в туалете, который прилегал к кухне, где взрослые пили чай. И как-то раз до моих ушей долетел рассказ папы об ушлых солдатах.