Брачный приговор

— Я не могу отпустить вас, — сообщает он деловым тоном. — Это ради вашей же безопасности.

Я замечаю, как он делает знак. К нам подходит еще один парень, который останавливается справа. Они работают так четко и слаженно, что мне становится тошно. В голове появляется противный голосок, что никуда я не денусь, что буду делать то, что они захотят. Они сильнее и они при власти. Они такие же, как и люди Лаврова. А вся их деликатность улетучится вместе с моей покорностью.

Я встряхиваю головой, не желая слушать этот голос. А потом разворачиваюсь корпусом и пытаюсь сбросить с себя руки охранника. Завязывается идиотская возня — я злюсь и вырываюсь, ощущая, как эмоции всё сильнее захлестывают меня.

— Не трогайте меня! Нет, нет! Я не хочу!

— Какого хрена?! Эй!

Голос Чертова накрывает пространство. Охрана замирает, как по команде, а я машинально оборачиваюсь к нему. Вижу, как он приближается резким шагом, а на его красивом лице лежит печать злости.

— Я только хотел объяснить, что за ворота не стоит выходить, — бросает охранник приглушенным голосом.

В этот момент мне, наконец, удается вырвать руку из его профессионального захвата. Я шагаю, чтобы обойти его, но Чертов оказывается рядом. Он гневным выдохом отсылает охрану прочь, а ладонь кладет на витой поручень, отрезая мне путь.

— Нагрубили, да? — он наклоняется ко мне, стараясь заглянуть в лицо. — Я вижу, что ты завелась. Или это не из-за них? Лина что-то сказала?

Его горячие пальцы ложатся на мои волосы. Он мягко проводит, а меня всю передергивает. Он так нежен и внимателен… он так мастерски играет. С таким талантом действительно можно смотреть в глаза и лгать, и не сбиться ни в одной ноте.

— Лавров звонил, — я бросаю эту фразу между нашими телами, как монету в бездонный колодец. — Он у тебя записан как “Никосия”.

Я замечаю, что до сих пор сжимаю его телефон в ладони. Я протягиваю его Капо, но он не двигается. Пристально смотрит и не издает ни звука. Тогда я поднимаю телефон выше и закидываю в нагрудный карман его пиджака.

— Перезвони ему, у него там истерика, — добавляю. — Требует твоей защиты.

Я секундным мазком провожу взглядом по лицу Капо, но не выдерживаю и отворачиваюсь. Его безэмоциональность ударяет меня. Он даже в такой ситуации не теряет контроль, сохраняет равновесие и спокойно обдумывает будущие слова. Я чувствую только холод, исходящий от него.

— Пойдем в машину, — произносит он. — Нам лучше поговорить наедине.

— Я не хочу говорить, — я мотаю головой.

Не сейчас точно.

Я в дымке, в которой смешались плохое самочувствие, шампанское, усталость от громкой музыки и, самое главное, шоковая оторопь. Я скребу пальцами по рукаву мужского пиджака, показывая, что все-таки хочу уйти. Хочу, чтобы его ладонь исчезла и я смогла сделать шаг наружу. Но ладонь не исчезает, а накрывает мою поясницу и заставляет развернуться. Я оказываюсь лицом к лицу с ним и чувствую, как запах его туалетной воды и табака врезается в мою дымку острыми иголками.

— У меня были причины молчать о Лаврове, — Чертов произносит каждое слово с идеальной выверенной скоростью, чтобы оно отпечаталось в моем мозгу.

— Молчать? Это называется лгать, милый.

Он не отпускает меня, продолжает держать так крепко, что любая попытка к сопротивлению кажется бессмысленной. Я смотрю в его глубокие глаза, в которых мне сейчас мерещится металлический отблеск, и проклинаю себя. Куда я полезла? Как можно быть такой идиоткой? Ведь я опасалась его, видела, что передо мной хищник. Но стоило ему проявить инициативу, как я поплыла.

— Мы поговорим дома, — непреклонно сообщает Капо.

А за его спиной черный внедорожник делает вираж. Машина останавливается совсем рядом, отрезая наши силуэты от клуба. С пассажирского места спрыгивает охранник и открывает заднюю дверь.

— Силой затащишь? — спрашиваю Чертова с усмешкой.

Я упираюсь ладонями в его грудь и пытаюсь понять сколько силы в моих руках. Я физически слаба, как полагается женщине, но он не может не чувствовать моего давления. Он же понимает, что я вырываюсь… что хочу уйти.

— Если будет нужно, — он говорит с парализующей уверенностью. — Ты не в том состоянии, чтобы идти куда-то одной. Я не отпущу тебя, малышка.

Он отрывает меня от земли, как пушинку. Я предпринимаю отчаянную попытку извернуться, но он давит катком. Тянет меня в машину, но не прячет лицо. Словно специально подставляется под пощечины. Хочет, чтобы я выплеснула злость самым простым способом? А во мне нет злости. Я смотрю на Чертова и не узнаю его, и поэтому чувствую лишь пустоту.

Словно дырку проделали в груди.

Через секунду я оказываюсь в машине. Кожаное сиденье холодит кожу, а сильные пальцы Чертова, наоборот, обжигают. Он усаживает меня, как ребенка, и следом забирается в салон сам. Стучит по водительскому креслу, давая знак “трогать”, а потом упирается локтями в бедра. Он проводит ладонями по лицу, растираю кожу, и погружает пальцы в волосы. Впервые в нем проглядывает хоть какая-то эмоция. Хоть что-то живое.

— Я сейчас вспомнила, что ты говорил мне в тот вечер, когда тебя ранили. Ты сказал, что Лавров хотел выйти из ваших дел. Он искал человека, который поможет ему, — я отворачиваюсь к окну, чувствуя, что на глаза просятся слезы. — Я так понимаю, он нашел тебя. Это ты дал ему защиту и денег, чтобы он исчез.

Я хватаюсь за правильную ниточку и тяну ее дальше.

— Вся эта история с вертолетом — ложь, — я судорожно выдыхаю. — Инсценировка.

— Авария реальная, — отзывается Капо. — И вертолет на самом деле Лаврова. Разбился его инструктор с местной красоткой. Он взял вертолет хозяина покататься, пока тот отсутствовал, и не справился с управлением по пьяни. Всё так совпало и вовремя случилось, что я решил использовать это.

— Решил похоронить Лаврова, чтобы его легче было прятать, — я усмехаюсь. — Хоть с этим разобрались.

Я собираюсь с духом и поворачиваюсь к Чертову. Он реагирует на мой жест и тоже оборачивается.

— Еще ты сказал в тот вечер, что за свою безопасность Лавров собирался платить мной, — я замечаю, как Капо сжимает кулак до побелевших костяшек. — Ты купил меня у него. Зачем, Капо? Не для того же, чтобы переспать. Мои умения в постели столько не стоят.

Пауза затягивается.

Он рассматривает каждый полутон в моих глазах. Проверяет, какой ответ я выдержу. Словно снова и снова отмеряет ту меру лжи, которой будет достаточно. На которую я поведусь, как наивная идиотка.