Брачный сезон, или Эксперименты с женой

Я заметил, как на "камчатке" разгорается красноватый огонек. Это было интеллигентное лицо поволжско-немецкого папаши нашей отличницы.

Но закончить этот великолепный сложносочиненный период мне не удалось. Подобно порыву степного ветра, в класс ворвалась наша историчка Римма Игнатьевна, по совместительству - завуч.

– Арсений Кириллович!
– завопила она.
– Ну, слава богу, слава богу! Вы все-таки явились. А я уж хотела сама провести...

– У меня были достаточно веские причины, - заявил я и хотел было выдать еще одну замысловатую тираду, но в последнюю секунду передумал и закончил: - Для опоздания.

– Ну, надеюсь, ваши причины были настолько же вески, как причины Столетней войны, - взобралась историчка на своего любимого троянского конька.

– Предпосылки, правда, были незначительны, - подыграл ей я.
– Но вот следствие вы можете наблюдать собственными глазами.

– Не буду мешать, не буду мешать!
– В глазах ее блеснула сумасшедшинка, и Римма Игнатьевна на своих слоновьих цыпочках попыталась тихо выбраться из класса. Это у нее почти получилось, вот только дверь захлопнулась с таким грохотом, что раскрасневшийся герр Шаес невольно вздрогнул.

– Итак, на чем мы остановились?
– Нет, ритм мой был безнадежно сбит.

– На букве "ше", - подленько прошипел кто-то из первых рядов. По-моему, это была та самая хорошенькая мамаша.

И тут случилась роковая ошибка. Я напрочь забыл, с кого я хотел начать. С хулиганов или с отличников?

– На "ша"!
– громко поправил я.
– То бишь на Александре Шаес. На "ша", - повторил я ледяным голосом и тут же сорвался на гитлеровский крик: - Я выгоню этого мерзавца из школы! Я переведу его в самое гнусное ПТУ района! К таким же подонкам и негодяям с грязью под ногтями и постоянным перегаром!

Лицо родителя отличницы Сашеньки Шаес разгоралось все ярче. Но пока он, кажется, не понимал, что все вышесказанное относится именно к его дочери. А я, все более накаляясь, продолжал:

– Где это отребье?! Где оно?! Я хочу заглянуть в его подлые глаза!
– Я имел в виду кого-нибудь из родителей пригрезившегося мне хулигана. Но г-н Шаес не подавал признаков своего присутствия.
– Кто осмелился породить Шуру Шаес? Я хочу видеть этого человека!

Только тут с заднего ряда поднялся щупленький интеллигентный папа.

– Я...
– робко сказал он.
– Но, Арсений Кириллович, у меня же дочь. И к тому же отличница... Я вообще не понимаю, о чем тут...

Но я неумолимо прервал отца:

– Не имеет значения!
– и, выйдя из-за кафедры, двинулся по проходу.

Подойдя вплотную к отцу отличницы, я доверительно возложил руку на его плечо. Он вздрогнул.

– Послушай, - тихо сказал я, - тебя как зовут?

– Михаил...

– А меня можешь звать Арсений... Так вот, Миша, ты что, не можешь всыпать ей как следует?

– Но вообще-то я не бью свою дочь, - испуганно возразил герр Шаес, да и было бы за что... Я не понимаю...

Однако я снова не дал ему договорить.

– Ну так и врежь ей, чтоб чертям стало тошно!
– опять заорал я. Сними с крюка матросский ремень и вмажь! Чтоб якоря пониже спины пошли!

При чем тут матросский ремень и какое он имеет отношение к интеллигентному герру Шаесу, я до сих пор не могу объяснить. Тем не менее, вполне довольный "прочисткой", я отошел от папы отличницы и опять взгромоздился на кафедру. Казалось, остальные родители также остались довольны спектаклем. Некоторые мамаши взирали на меня с восхищением.

Я перевел дух и наконец осознал свою ошибку. Однако исправлять ее было бы совсем уж глупо.

– А теперь мы обратимся к кандидатурам еще более мерзких типов.
– По залу (вернее, по классу) прокатилась волна.
– И среди этих кандидатур я хочу отметить Владимира Еписеева, двоечника и бандита...

Распахнулась дверь, и в класс вновь влетела Римма Игнатьевна.

– Арсений Кириллович!
– Она подкатилась ко мне мохеровым шариком и заглянула в мои нетрезвые зрачки.
– Вы так кричали. Что-то случилось?

– Ничего, ничего, Римма Игнатьевна, - развел я руками и широким жестом охватил пригнувшиеся головы родителей.
– Вы же понимаете, идет собрание...

Историчка проследила за кривой дугой, которую описала моя рука, и осталась довольна этим зрелищем. Виноватые лица родителей, частенько донимавших учебную часть непомерно высокими требованиями к качеству образования, привели ее в восторг.

– Арсений Кириллович, - прошептала она с трепетом, - вы Макаренко! Только для взрослых!

Дверь тихонько пискнула и плавно легла в коробку. Я мог продолжать. Но то ли трепетный голос нашего завуча, то ли не свойственные классной двери нежные трели опять изменили ход моей мысли.

Мамаша хулигана Еписеева - а это была та самая хорошенькая блондиночка из первого ряда - вжала голову в плечи и приготовилась выслушать приговор. Она и сама понимала, что по ее сыну плачет даже не слесарное ПТУ, а колония для малолетних преступников.

– На ком же мы остановились, друзья мои?
– сердечно спросил я свою аудиторию.

– На Владимире Еписееве!
– нагло крикнул с галерки оскорбленный герр Шаес.
– Этот тип чуть не изнасиловал мою дочь...

Дерзкий выпад остался незамеченным. Я вышел из-за кафедры и остановился у доски.

– Попрошу подняться родителей Володи...

Красная, как венгерский маринованный помидор, блондинка с трудом вылезла из-за парты и, уткнув взгляд в пол, замерла. Будто ожидала с моей стороны физической экзекуции. Но экзекуции не последовало.

– Как вас зовут?
– ангельским голосом спросил я блондинку.

– Ма... Маша, - пролепетала она.
– То есть... Мария Антоновна...

– Спасибо вам, Мария Антоновна, - немедленно отреагировал я. Огромное спасибо за сына!

– Да он же моему Лешке... Карнаухову чуть ухо ножом не отрезал, подала голос какая-то толстая особа.

– Все сфабриковано!
– объявил я, как прокурор, который проспал весь процесс и принял себя за адвоката.
– А впредь, - это уже касалось всех родителей, - попрошу не марать светлого имени Владимира Еписеева. И точка!
– резюмировал я.