Брачный сезон, или Эксперименты с женой

– Ага. С какой-то усатой теткой разговаривает. Изольда.

Мороз пробирался все выше и выше.

– Может, зайдешь все-таки? А то ведь совсем окоченеешь.

Я вошел в теплый холл ресторана и присел на скамеечку. Может, теперь есть смысл приударить за Светланой, коль уж все так получилось?

– А как она, - поинтересовался я у Тимирязьева, - не грустит?

– Да вроде нет.

– Вызови ее. На пару минут...

Ленька согласился и полез наверх. Вскоре на лестнице появилась мадам Рыбкина, из зала донеслись буйные взвизги Ленькиного саксофона.

– Ну у тебя и рожа, - сказала Светлана, присев рядом со мной. Здорово я тебя. Недаром все говорят, что у меня рука тяжелая.

– Что там такое?
– встревожился я.

– Да ладно, сойдет за естественный алкогольный румянец. Куда теперь повезете, кавалер?
– иронически спросила она.
– В номера?

Я посмотрел на ее загорелую шею и почувствовал себя немного лучше.

– Давай посидим еще...
– неуверенно предложил я.

Светлана округлила глаза.

– Ты совсем дурак или как? Можешь, конечно, оставаться, а я поехала...

Она подошла к гардеробу и накинула на плечи свою роскошную шубу. У дверей мадам Рыбкина еще раз посмотрела на меня и покрутила пальцем у виска:

– Ну пока, соблазнитель! До скорого...

Я, как небольшая гора, тупо сидел на скамеечке. И просидел бы еще тысячу лет, если бы не шум в зале.

– Пустите меня!
– кричал пьяный Виталькин голос.
– Пустите!

Но какие-то молодчики крепко держали обманутого мной друга. Наконец Рыбкин вырвался из цепких объятий и кубарем скатился с лестницы. Он пошарил мутными глазами по вестибюлю и, видимо не найдя Светланы, направился ко мне.

Я сжался в комок, на всякий случай приготовившись дать отпор. Нельзя же быть такой тряпкой.

Виталька несколько мгновений покачался передо мной на каблуках, а потом рухнул на меня, раскинув руки. Его мокрые губы всосались в мою припухшую щеку.

– Аррсюш-шка!
– раздавалось где-то у самого моего уха.
– Прсссти, старик... Бабы, они, знаешь... А ты - м-молоток... Я бы на твоем месссте...

От неожиданности я даже не пытался сопротивляться.

– Я ить всссе видел, - продолжал Виталька.
– И бабу твою... А моя... Она ить сама увязалась... Да, старик?

– Да, - нехотя ответил я.

Зачем ему эта убежденность, будто его жена увязалась за мной сама? И почему он не спрашивает, как я, собственно, здесь оказался?

– У-у, гадина! Чуть мне всю обедню не расстроила. Выгоню ее из дому! Рыбкин слегка протрезвел.
– Хорошо еще, Л-ларисса ничего не поняла... Внезапно он оживился.
– Пойдем наверх, а? Выпьем, раз такая радость!

Я не посмел отказаться. Следовало как-то загладить свою вину. Обнявшись, словно сиамские близнецы, мы поползли вверх по лестнице.

– А теперь, - загремел в динамике бодрый Ленькин голос, - по просьбе королевы и хозяйки нашего импровизированного бала, несравненной Ларисы, песня "Расскажи" с компакт-диска "Не говори". Исполняет Татьяна Мягкотелова!

Тимирязьев приготовился дунуть в трубу, а из-за кулис высунулось было чье-то бледное личико, но Виталька заорал:

– Тихо! Никаких "Расскажи"! Это мой друг Васильев Арсений Кириллович! Прошу любить и жаловать!

По столикам пронесся шепот, Рыбкин подтолкнул меня вперед, к своему месту. Там уже надувала губы Лариса. Перед ней лежал глянцевый номер "Космополитена". Он был открыт на странице с заголовком "Как завоевать богатого мужчину". Лариса заглянула в журнал и жеманно проговорила:

– Дорогой, как мило, что ты привел... Арсения...

Похоже, "Космополитен" рекомендовал читательницам радушно встречать друзей намеченной жертвы. Виталька просиял, поддавшись на незамысловатую уловку. Он наклонился ко мне и пробормотал:

– Вот это женщина, а? Разве Светка догадалась бы такое сказать?

– А теперь все-таки песня "Не говори", - раздался голос Тимирязьева. Вернее, "Расскажи"...

Оркестр грянул примитивный мотивчик.

– Дорогой, - проворковала Лариса, - что же ты не угощаешь своего друга?

Ну вот, опять... Виталька послушно принялся наваливать мне на тарелку провиант. Я попытался подлить Ларисе шампанского. Может, хоть алкоголь отобьет у нее тягу к пошлостям?

– Ну что вы, - притворно изумилась она, - я бы и сама... Я считаю, что этикет - выдумка уродин.

Наверняка эту глубокую мысль она вычитала в том же журнале.

– Это еще поч-чему?
– удивился торговец кетчупом.

– А потому, дорогой, что по-настоящему красивая женщина не требует внимания к себе. Его ей и так оказывают.

Лариса повела золотистым плечиком и вздохнула. Виталька дернул шевелюрой и присосался к пухлым губам своей возлюбленной.

– Дорогой, - мяукнула Лариса, когда Виталькины губы занялись оливками и салатом, - я тут видела в одном магазине премилую вещицу. Небольшой браслетик...

Так, вот и плата за поцелуй.

– Считай, что он твой, - прочавкал Рыбкин.

Тем временем на эстраду просеменила худосочная девица в коротеньком кружевном платье - Татьяна Мягкотелова - и загундосила какую-то околесицу.

Расскажи, когда в ночи,

Мы с тобою помолчим,

У оплавленной свечи,

Расскажи мне, расскажи,

Мне приснились миражи...

Лариса прикрыла веки, щедро усеянные золотыми блестками, и прошептала:

– Спасибо, дорогой, это моя любимая песня... О боже!

– Эта безголосая запросила с меня целое состояние, - пожаловался, а может, и похвастался Виталька, пока Лариса внимала абсурдистскому тексту. Вот это размах по мне!
– Он с обожанием посмотрел на коленки мадам Пастернак.

– Ты что же, всерьез собрался жениться?
– в ужасе спросил я.
– А как же Светка?

– А никак!
– ответил Рыбкин и отпил из бокала.
– Пусть убирается к себе в Черусти! Или, может, ты ее подберешь?

Я энергично затряс головой.

Глава 26

Шантаж

По-настоящему очнулся я только утром в троллейбусе, который вез меня на работу.

"Лебединая песня" моего больничного обошлась мне не только физическими страданиями. Гораздо мучительнее были страдания нравственные. Я потерял почти все. Поссорился с Марией и Светланой, и даже Катьки, которой я мог бы излить душу, у меня теперь не было.