Брачный сезон, или Эксперименты с женой

Дядя Миша нетерпеливо сглотнул и зачем-то положил в фужер, до краев заполненный водкой, маленький кусочек селедки. Его примеру последовали Леха и Василек. Женщины жадно ловили Виталькины слова, словно он изливал неземную мудрость.

– Правильно говоришь, правильно, - кивал дядя Миша и алчно шевелил тараканьими усами.

– Небезызвестный Козьма Прутков как-то сказал, - Виталька краешком глаза заглянул в бумажку, спрятанную под столом, - что брак можно уподобить цепи. В корне не согласный с великим мыслителем, я хотел бы добавить от себя, что по крайней мере два звена этой цепи - золотые. Это кольца, которые украшают персты наших молодоженов!

Он ухватил мадам Еписееву за кружевную манжетку и вскинул ее руку вверх, дабы все могли убедиться в его правоте. Я тоже инстинктивно поднял руку.

– Так выпьем за то, - провозгласил Рыбкин, - чтобы вся цепь совместной жизни была такой же золотой, как первые два звена.

Виталька чокнулся с моей минералкой, залпом осушил свой фужер и, отдуваясь, сел на место.

Дядя Миша и Леха с Васильком опрокинули емкости в свои, словно от рождения приспособленные для этого дела, глотки и закусили отмоченной в водке селедкой.

– Го-о-орько!!!
– неожиданно раздался дикий вопль барышни Анджелы.

Ее поддержала сестра, а потом и все остальные заревели:

– Горь-ко! Горь-ко!

Мария зарделась как маков цвет и поднялась. Я за ней. Вот они, проклятые народные традиции! Ненавижу целоваться на людях!

Я отвернулся от стола и коснулся губами уголка Машиного рта. Но мадам Еписеева засосала мои губы, как пылесос оконную шторку.

– Раз!
– хором считали гости.
– Два! Три...

Я попытался вырваться, но тщетно.

– На первой моей свадьбе мы дотянули до пятидесяти шести, проговорила она мне прямо в рот.
– И мы развелись. Нужно обязательно перекрыть этот рекорд.

По-пингвиньи раскинув руки, я замер в нелепой позе, а гости все считали:

– Шестьдесят семь, шестьдесят восемь, шестьдесят девять...

На восьмидесяти мне все-таки удалось высвободиться. Разминая онемевшие губы пальцами, я устало опустился на стул.

– Это еще не рекорд!
– удовлетворенно шепнула мне Мария.
– Вот на одной свадьбе, я слышала, жених с невестой целовались полчаса...

Нет! Такого испытания я точно не выдержу! Несмотря на всю мою любовь!

– Ой, - неожиданно пискнула толстуха Викочка в голубой кофте, - а подарки-то?

Дочку активно поддержала усатая мамаша. Наступило время подарков. Мы с невестой вышли из-за стола и заняли пост у балконной двери. Гости оживленно зашуршали свертками.

Рыбкин с Ларисой преподнесли освященное оскароподобное приспособление для колки орехов. Виталька потупился, а его пассия, наоборот, засияла, как голливудская дива.

Подошла тетя Рая с огромной коробкой и начала декламировать, словно Вознесенский у памятника Маяковскому:

Чтоб водились в доме щи да каша,

Чтобы муж в веках не свирепел,

Получай подарок этот, Маша,

Да гляди, чтоб он не потускнел!

Викочка засмущалась и принялась усиленно ковырять потертый ковер слоновьей ножкой. Наверняка эти чудесные вирши вышли из-под ее пера. Я, чуть пошатнувшись, принял коробку из рук тети Раи. Она была доверху заполнена унитазоподобными кастрюлями и кастрюльками с безобразными цветочками на эмалированных боках.

Барышня Анджела притащила из прихожей стопку постельного белья и вручила ее довольной Маше.

– Да куда мне, - счастливо забормотала моя суженая, - у меня и свое некуда девать.

– Ничего, изъелозите!
– с мерзким смешком отрезала тетя Рая.

Викочка закончила ковыряться в ковре, подошла ко мне и сунула в карман моего пиджака крохотный платочек с голубенькой незабудкой и соответствующей надписью: "Не забудь!"

Что я должен не забыть! Нос вытереть, что ли?

– Это вам, - скромно прошептала упитанная Марья-искусница.
– Сама вышивала!

– Спасибо, - поблагодарил я и запихнул платок поглубже в карман, чтобы его не было видно.

На арену выступил Леха. В вытянутых слабых руках он держал хрустальную вазу с зеленоватыми яблоками. Из кармана его брюк торчала электродрель. Он протянул вазу Маше и сказал:

– Из собственного сада. К дичку прививали...

– Правильно говоришь, - встрял отец садовода.

Леха достал из кармана дрель и торжественно сунул ее в мою неумелую руку.

– Это тебе. Пробурить там где, или еще че...

Ненавижу хозработы! Сверлеж, долбеж, крепеж... Не дай бог когда-нибудь воспользоваться этим подарком.

– Правильно говоришь, правильно, - опять одобрил сына дядя Миша.

Леха наклонился и неловко прижал к себе Машу. Потом шагнул ко мне и смущенно ткнулся в мою щеку мягкими усиками.

– Правильно делаешь!
– блеснул дядя Миша желтым глазом и почему-то захохотал.

Бывший заключенный Василий не подарил ничего. Он стоял в сторонке и ковырял спичкой в зубах. Тетя Рая, заметив его манипуляции, вытаращила глаза:

– Ой, а зубочистки-то! Забыли на стол поставить...

Ко мне приблизился Ленька Тимирязьев.

– Старик, - прошептал он, - может, тебе и не понравится, но так получилось...

Он извлек из пакета серебряный подсвечник, громко, чтобы услышала мадемуазель Ы, помянул "харю" и протянул его Марии. Моя жена обрадованно кинулась целовать Леньку, потом заспешила к своей новой подружке Ларисе. Обсудить восточный дар.

– Как он будет смотреться рядом с твоим "Оскаром"!
– прощебетала мадам Еписеева.
– Блеск!

Лариса кивнула и что-то тихо ответила. Ленька сунул руку в просторный карман своих санскритских штанов и вытащил знакомую коробочку от мумуя. "Ну все, - подумал я, - приехали". А Тимирязьев приглушенно сказал:

– Старик. Дарю тебе самое дорогое, что у меня есть. Продашь в случае чего. С руками оторвут...

Ну еще бы! Понятное дело! Мумуй, он и в Африке мумуй!

Ленька открыл коробочку. Там лежала великолепная большая марка с синей бабочкой. О ней я мечтал с детства и неоднократно предлагал Тимирязьеву обменять ее. Но он неизменно отказывался. Марка была действительно очень редкая! И вот теперь, значит, час пробил...