Брат Алеша
Шрифт:
Алеша не понимал, куда он клонит, но на всякий случай сказал:
– Долги все прощу, векселя аннулирую. Проценты брать противно совести, и…
– Так уж и все? И Терентьевой простите?
– Какой Терентьевой?
– У батюшки вашего брала, штабс-капитана Терентьева вдова, в Твери, на зачин дела. Сейчас процентики неплохие идут, батюшке вашему шли, теперь вам идут. Дело процветает, заведение всегда дело прибыльное…
– Какое заведение?
– Такое самое, скоромное, с девицами-с… – Фома Иваныч, усмехаясь, смотрел на Алешу, – А вы что думали, в долг взятые денежки на богадельни тратятся? Да многие ваши должники, у вас под десять процентов беря, соседу под двадцать ссужают. Разве малая доля только от нищеты на хлеб детям берет, да и то больше себе на водку…
Ох, тяжел был этот разговор Алеше. Но
– Ну, не печальтесь, молодой человек! Я, собственно, только вот к чему. Прощать, оно конечно, дело христианское и в наше время редкостное, стало быть, тем более похвальное… И вот все эти десяти- да двадцатирублевые, ей-богу, на хлеб-то, простите – и вас бог простит. Да и не много потеряете… А иной долг, в тысячу али в две – простить, бывает, значит – человека погубить… Вот у меня, грешника, вексель лежит – хорошая сумма, под залог земельки, последнего семейного достояния-с. Прощу я его, должник-то его завтра проиграет. На карточный долг и брал… Вот и держу-с, покуда детки не подрастут… Ну, да, вам должны, вам и решать… Но ведь и вы должник. И большой должник, Алексей Федорович. Как с этим быть?
– Я?!
– Вы-с. Фабрика на вас. Сотня с лишком работников, сотня семей. Тоже продадите?
– Ну уж тут-то, Фома Иванович, посудите, что мне остается? Я ведь в ткацком деле еще меньше понимаю, чем во всем остальном, как же мне не продать-то?
– И кому, позвольте спросить? Не знаете? Так я вам скажу. Сейчас в ткацком деле кризис – тканей производится много, производство их дорого, спросу нет. По такому времени купят у вас фабричку разве только свои, местные. А местных-то у нас двое, Зимин да Кирпичников. Производства небольшие, рынок почти только местный, тесно им на рынке, теснят друг друга – чуть не до драки. Батюшка ваш тоже с ними бодался-бодался, да бодаться-то и устал. Пошел к Зимину, объединиться предложил, вдвоем-де Кирпичникова свалим. А Зимин ему: я бы говорит, со всем нашим удовольствием, да община не даст. Зимин-то старовер, деньги ему община собрала на дело, и пока еще он общину-то слушает… Община не даст, говорит, потому вы слишком известного поведения человек-с. Батюшка ваш пошел к Кирпичникову. Ну, собственно, не к самому Кирпичникову, Кирпичников лицо подставное, в виде ширмы. Федор Павлович за ширмы пошел, к отцу Николаю…
– Как к отцу Николаю?! – Алеша даже подскочил, – Почему к Николаю?
– Именно, именно к нему. У монастыря вашего во владении отличная фабрика. И отец игумен – серьезный делец, строгой школы-с. А вы и не знали?
– Не знал…
– Ну вот, не знали… Ну, и правильно, зачем же об таком звонить. И благолепие земных сует бежит, и денежки тишину любят… Только объявили в монастыре батюшке вашему, что и монастырь-то не хозяин, что хозяин-то повыше сидит, и ходу туда просто так нет, надо ждать. Федор Павлович эту присказку знал, «надо ж дать», взял тысячу, да в монастырь снес. Приняли, а дело как стояло, так и не двинулось. Федор-то Павлович было хотел в амбицию, а ему: приняли, приняли, ровно тысячу, как благодеяние, как богоугодное пожертвование, и никак иначе-с. Он, говорят, после того и с сыновьями туда приезжал, скандалы устраивал, но ничего не добился. Впрочем, это я неточно знаю… постойте, так и вы ж там были? А я рассказываю…
Алеша сидел, как убитый… Казалось бы, уже дальше-то и некуда, восполнилась мера, довольно, Господи, довольно! Но Фома Иваныч продолжал.
– Ну что я все вокруг да около… Стало быть, купит у вас фабричку Зимин. Он ваших-то рабочих уволит, своих возьмет, с Оренбурга да с Пермского края. На то ему община деньги и собирала, чтоб своим работу давал, а не чужим. Стало быть, ваши-то по миру пойдут. Сотня-то семейств. В тех местах, сами знаете, с огородов не проживешь, а земельку, у кого была, рабочие почти всю пораспродали. Привыкли к фабричному заработку… По миру-с, Алексей Федорович.
– А монастырь?
– А монастырь купит – так просто закроет. Он и свои-то производства сокращает, конкурента в такое время убить самое милое дело… И вашим опять сума да пыльная дорога…
– Что же делать?
– Что делать? Работать. Работать да учиться. Долг отдавать. Они на вас работают, стало быть, долг ваш святой – на них работать. Рук не покладая работать. На фабрике вашей управляющий крепкий, пока протянете. А там…
Или грудь в крестах, или голова в кустах. Есть у вас шанс. Был бы у меня такой, я бы, на годы не глядя, с головой бы, как в воду…Глава 4. Sturm und Drank. Продолжение
– Видите ли, Алексей Федорович… Тут, может быть, придется подступить к весьма тонким материям, так что я в некотором роде и боюсь начинать… как бы то ни было, прошу меня до конца выслушать и не гневаться. Хотя, впрочем, можете и гневаться, только не прерывайте. Мы ведь об этом еще с вашим батюшкой говорили, и ежели бы не несчастье… Каков батюшка ваш был в жизни, не мне судить, да и не знаю я его с этой-то стороны совсем, но делец он был цепкий и на вещи смотрел прямо и трезво, что в нашем брате главное, хотя и нечасто встречается. Единственно, он не только смотрел, но и действовал так же – прямо и трезво, а это почти всегда означает у нас, просто сказать, ходить по головам. И потому, когда с монастырем-то не выгорело, хотел он фабрику продать – и дело с концом. Хоть шерсти клок, да выручу, говорил… Но вы-то, вы-то, Алексей Федорович, вы человек молодой, а тут ведь не теперешний кризис, тут на годы перспектива!
А у Алеши голова уже гудела, больше всего он хотел, чтоб разговор этот, наконец, закончился, и он чувствовал, что Фома Иваныч действительно ходит вокруг да около и к чему-то клонит. Но к чему – Алеша понять никак не мог, уже чувствуя какую-то неприязнь к въедливому Фоме, и упрекая себя в этой неприязни к человеку, который его, не далее как сегодня, так выручил. Вообще, мысли Алеши разбегались и путались, он уже пропускал многое из того, что говорил Фома. А Фома все гудел и гудел:
– …однако кризис лучшее время для рывка вперед! Идти вперед уже невозможно, но можно – прыгнуть! Местный рынок забит, на российском англичане и Морозов, но ведь Персия-то стоит и ждет, Бухара, Коканд, Ташкент стоят и ждут! Конечно, тот мизер, что производит ваша фабричка, везти такую даль смешно – ну, так надо расширяться! Пока все топчутся на месте, «спасаются» – даже английские станки подешевели. Пошлины малы до смешного – ну, сейчас-то и бери! Ведь, когда рынок-то в гору пойдет, и станки подорожают и правительство пошлины задерет. И пусть тогда дураки модернизируются, а вы-то, Алексей Федорович, уже на коне будете. Потом – вот еще что. Фабрика ваша ткацкая, а нитку вам промышленное село поставляет. Бабы по избам прядут, каждая свое тянет, одна тонка, друга толста, узелок на узелке. Отсюда и качество. Стройте, пока дешево, и прядильню рядом! Стройте, не спите!
– Но откуда ж, Фома Иванович, средства-то у меня на такие планы? Ведь тут не батюшкино наследство…
– Молодца! Ай, молодца! Ай да Алексей Федорович, ай да делец! Ведь в корень зрите-с! Ну, хвалю, хвалю! Всенепременно будете великий человек-с, с таким-то глазом!
Фома чуть не выпрыгнул из кресла, заходил перед Алешей.
– Тысяч триста нужно на все это, тысяч триста, не меньше. Однако деньги-то у вас такие есть. Не глядите так на меня, не глядите – деньги есть-с, и даже с излишком-с. Вот они-с!
Фома Иванович взял в руки папку с документами на Чермашню, помахал в воздухе и звонко хлопнул ею об стол, как козырной, все бьющей картой.
– К Скотопригоньевску тянут сейчас железную дорогу, к водам вашим целебным. А вы, как раз, акции общества имеете, не контрольный пакет, но все же весомый. И как раз общество сей момент решать будет, где дорога по уезду пойдет.
Алеша только изумленно слушал.
– То есть, у кого под железную дорогу земли выкупать-с. И за какую цену. Решат Чермашню – будет Чермашня. Решат за полмиллиона – будет полмиллиона. И все в ваших руках-с. Потому как в акционерах есть должники ваши-с, которые против вас и рта не откроют, а с ними у вас – контрольный пакет…
И, не дав Алеше опомнится, как уже о решенном, Фома полез в частности:
– В Петербурге все будет гладко, это уж за мной. И Потапенку я на себя беру. По счастью, бумажки вы подписали вполне и вполне пристойные, и он по всякому закону залогодержатель. Комар, так сказать, носу не подточит. На него и сделка пойдет-с. Да только он у меня на крючке. И денежки получите вы, Алексей Федорович, никто иной.
Долго сидели в тишине. Алеша, пораженный, не мог вымолвить ни слова. Наконец, Фома, видимо довольный эффектом, побарабанил пальцами по лаковой столешнице и назвал цифру.