Брат на брата. Окаянный XIII век

–Как это? – затряс головой Иван. – Страх же делает человека слабым.

Владимир снисходительно улыбнулся и пояснил:

–Половцы делят свое войско на десятки, сотни, тысячи. И десятник за малую провинность волен взять жизнь у любого воина из своего десятка. Чего уж говорить о сотнике или самом хане – за один косой взгляд головы лишиться можно. Они единены страхом и потому опасны.

Владимир замолчал, обвел взглядом сидящих за столом и нарочито громко произнес:

–Да будет о половцах говорить! Лучше о себе расскажите. В степи-то только отголоски докатываются. Вот ты, Ярослав, помирился с тестем? Мы его с Ольгой видели в Киеве, говорили с ним, сердит на тебя.

–А-а! – отмахнулся Ярослав. – Разве же с ним помиришься. Он за всю Русь радеет, ему не до зятя. Уже седина в бороде, а все правды ищет. Удивляюсь я ему: захоти, мог бы сидеть на великокняжеском столе здесь, во Владимире или в Киеве. Так нет же, мечется по земле…

–Все так, – поддержал разговор Юрий. – Только князь Мстислав Мстиславич тем снискал любовь народную, что корысти в нем нет. Бессребреник. К тому же плохого не помнит.

–Это верно, – согласился Ярослав. – Но со мной мириться не хочет. А я на него и не в обиде вовсе, пусть свою гордость тешит.

–А как ты поживаешь, Святослав? Не женился ли? – улыбнулся Владимир, обращаясь к товарищу своих детских игр. – Я частенько вспоминал тебя на чужбине.

Святослав вздохнул и как-то нехотя ответил:

–Живу тихо. Юрьев – городок маленький, жизнь течет в нем медленно, и я живу так же. Полюбил охоту: гоняю по полям да по лесам зверушек. Живу один. Не женился потому, что не встретил такую красавицу, как твоя Ольга.

–Не беда, – перегнулся через стол Ярослав. – У Ростиславы сестра подросла, ядрена девка. Хочешь, просватаем? – предложил он брату, но тот только улыбнулся в ответ. – А то и к князю Давиду муромскому сватов зашлем, у него дочерей полон двор.

–Спасибо, братец, только уж я как-нибудь сам, – рассмеялся Святослав.

Потихоньку холодок, появившийся с приходом Константина, начал таять. Разговор оживился.

Через два дня разъезжались по уделам. Иван уехал с Владимиром и Ольгой в Стародуб, чтобы потом вернуться во Владимир. У Ярослава объявились дела в Боголюбове, и он ускакал со своими гридями с рассветом, а Юрий, пригласив Святослава погостить у него, уехал вместе с братом в Суздаль. Опустело «Большое гнездо». Тишина, покой воцарились в княжеском тереме и еще тревожное ожидание.

Пришла зима снежная, морозная. Смурные дни перемеживались с днями ясными, солнечными, безветренными, когда дым столбом к небу, а душа радуется беспричинно и лик светлеет.

В княжеском тереме оживление. Константину стало легче. Он встал с постели и без сторонней помощи передвигался по дому. Все свое время великий князь проводил в харатейной среди книг, которых уже насчитывалось более тысячи, тихих и трудолюбивых переписчиков. Последние дни Константин был занят тем, что писал наставление своим детям. Склонившись над свитком, он старательно выводил: «Мать любите, меж собой имейте любовь, советуйтесь с князьями, не ищите чужого и не наскакивайте на чужую волость, будьте довольны тем, что имеете».

Передохнув, он продолжил: «Войны не ищите, но если вышли воевать, то живота и статка не щадите. Имейте любовь к дружине, слушайте советов старших. Не принимайте наветов и не любите льстецов. А суд судите так, как «Правда Русская» указывает, не щадя никого».

Константин в изнеможении откинулся.

«Да, много еще надобно сделать: церковь на торгу недостроена, Переяславль Южный с городами поднепровскими без князя – плохо это. Заберет князь киевский земли, потом отвоевывай. В Рязани опять замятня. Чего им мирно не живется? Суетна жизнь. Плохо, что сыновья малы. Как с ними Агафьюшка, управится ли?»

Константин глубоко вздохнул и тихо ткнулся головой в свиток с поучениями сыновьям своим. Это случилось второго февраля тысяча двести восемнадцатого года, в пятницу.

И снова собрались братья в отчем доме. Стояли вокруг гроба молча, понуря головы. У изголовья причитала Агафья. Держась за подол ее платья, шмыгал носом Всеволод. Девятилетний Василько держался по-мужски: стиснув кулаки и сжав зубы. В горнице пахло еловой смолой и ладаном.

Оплакивали великого князя города Владимир, Суздаль, Ростов, Юрьев. Проводить в последний путь Константина приехали князья и бояре других земель, священнослужители, иноземные послы, пришли мужики и бабы из близлежащих городков и окрестных деревень. Отпевали князя в Успенском соборе, там же и положили Константина для вечного упокоения.

Второй раз на великокняжеский стол заступил Юрий Всеволодович. Свершилось это по-будничному, без великих торжеств и пиров. Так захотел сам Юрий. Вместе с ним во Владимир приехал епископ Симон, чтобы возглавить Владимиро-Суздальскую епархию.

В первый же вечер, как Юрий стал великим князем, княгиня Агафья привела к нему сыновей своих: Всеволода и Василька. Юрий усадил княжичей рядом с собой и повел разговор тихо, ласково, вкрадчивым голосом. Он поведал, каким великодушным, богобоязненным и добрым был их отец, сколько хороших дел он совершил. Прочитал наставления, написанные Константином, а в конце беседы Юрий попросил:

–Поживите со мной. Еще успеете уехать по своим уделам. И ты, Агафья, не торопись уйти в монастырь, – обратился великий князь к молодой вдове. – Владимиру всего три года, как он без тебя будет? Да и этим, – кивнул он в сторону сидящих рядом Василька и Всеволода, – нужны материнская ласка и присмотр. Я тебя не неволю, но прошу: не обездоливай детей своих.

Когда Агафья увела сыновей, Юрий призвал к себе боярина воеводу Еремия Глебовича. Тот вошел в горницу, высокий, широкоплечий, седобородый, несмотря на свои сорок два года. Воевода снял отороченную куньим мехом шапку, поклонился великому князю, сел напротив. Еремий Глебович смотрел прямо, говорил громко:

–Прости, великий князь, что не смог проводить в последний путь Константина Всеволодовича. Не успел. Был во Пскове по велению покойного.

–Знаю, воевода, о твоей службе. Призвал же я тебя вот для чего: хочу просить послужить мне не мечом, но умом и сердцем. Два года тому потерял ты сыновей своих: страшна смерть в огне, но судьбы мы не выбираем. Потому хочу дать тебе сына.

Еремий Глебович удивленно вскинул брови.

–Да, не удивляйся словам моим. Будь отцом для сыновца [56] моего – княжича Василька Константиновича. Девять лет ему. Пора уже становиться князем. Ростов с пригороды дан Василию. Хочу, чтобы оградил ты его от злобы боярской, не дал взрастить в ненависти к Владимиру.

–А смогу ли? – неуверенно произнес воевода.

–Сможешь, коли примешь его как сына своего.

–Когда ехать в Ростов надобно? – встал Еремий Глебович, но Юрий жестом усадил воеводу в кресло.

–Не спеши. Жить пока Константиновичи будут при мне, и ты живи в тереме. Чего тебе одному-то в пустом доме дни коротать? Василька к тебе попривыкнет, да и ты узнаешь ближе сыновца моего. А Всеволоду я дам другого наставника. Тому ярославским князем быть.

Пришло время расставаться с братьями. С каждым перед отъездом Юрий имел долгий разговор. Больше всех его тревожил Ярослав. Вздорный, задиристый, он мог сотворить немало не красящих его дел. Одно успокаивало и давало надежду, что Ростислава не даст ему своевольничать. Дочь Мстислава Удалого оказалась нрава независимого, ума быстрого, характера твердого.