Братоубийцы

Сегодня опять капитан вывел утром пятерых юношей, крепких, статных парней, и расстрелял их за то, что они отказались вступить в королевскую армию. Идея, которая рождает такой героизм, такое презрение к смерти – может, ли она быть не истинной? Этот вопрос я задаю сегодня себе целый день. Но не нахожу ответа. Потому что я хорошо знаю и сам видел, что “черные шапки” – из противоположного стана – проявляли такой же героизм.

«Пойдете с нами в горы?» – спросили партизаны своих пленников. – «Не пойдем». –«Мы вас расстреляем». –«Расстреливайте! Греками мы родились – греками и умрем!». И их убили. И когда их убивали, они кричали: «Да здравствует Греция! Да здравствует свобода!»

И если не является непогрешимым критерием героизм и вера, то как же мне узнать, где истина, где ложь? Сколько героев и великомучеников пожертвовало собой ради бесчестного идеала! Есть и у Бога, есть и у сатаны истинные герои и непорочные мученики. Так как же мне узнать, где правда, а где ложь?

1 марта. Небо и горы слились, ничего не разобрать; тучи опустились до земли, окутали нас. Снег валит и валит, и с самого утра мы убираем его, расчищая проходы во дворе. Сегодня войны нет, не будут спускаться с гор "красные шапки", не будем и мы подниматься в горы. Между нами встал сегодня Бог, переведем дыхание.

Около полудня зашел Стратис, увидел нас – мы сидели, забившись угол казармы: Васос, верный мой друг, Панос, простодушный пастух, и Левис, сатанинский Аврамикос. Стратис сделал нам знак, и мы встали.

– Пойдемте, – сказал он. – Вы мне нужны.

Он шел впереди, мы за ним, ступая по следам друг друга и проваливаясь по колено в снег. Он толкнул какую-то дверь, вошел. Дом был пуст, несколько дней назад мы побывали здесь, схватили хозяев-стариков и бросили за проволоку: у них было два сына, известных смельчака, и оба были в партизанах.

В углу стоял низкий круглый стол. Мы нашли топор, разрубили стол на куски и развели огонь в очаге. Разломали и убогий диванчик. Разгорелся огонь, мы собрались у очага, тесно сгрудились, вытянули руки, стали греться. И вот заледеневшие руки и ноги стали отходить, веселее побежала кровь в жилах, посветлели лица. Посмотрели мы друг на друга: как мало нужно бедному человеку для счастья! Мы протягивали руки к огню, словно молились, словно этот огонь был древнейшей и любимейшей богиней человека, его величайшей благодетельницей, и она, собрав нас вокруг себя, как наседка цыплят, сроднила нас своим теплом.

Нас было пятеро, у всех разные идеалы, разная работа, разные цели в жизни – пять непохожих друг на друга миров. Стратис – типографский рабочий, Панос – пастух, Васос – столяр, Левис – торговец, я – студент. И все же теперь, греясь у одного очага, мы, казалось, слились и стали одним существом. Пробежало по жилам тепло –оттаяло и сердце. Несказанное блаженство охватило нас; оно поднималось снизу, от протянутых к огню ног, и поднималось вверх, наполняя колени, живот, сердце, голову. Панос, разморенный, закрыл глаза и уснул. Мне стало завидно, и я собрался было сомкнуть веки – столько ночей без сна – но Стратис со злостью пнул меня.

– Я вас сюда не спать позвал, откройте глаза, дохляки! Мне надо прочитать вам что-то важное, – сказал он и достал из кармана письмо.

– Я не знаю, ребята, клянусь, не знаю, как оказалось это письмо у меня в кармане. Есть среди нас, наверное, лазутчик, он и подсовывает. Видели? То "Ризоспастис"⁶, то красные прокламации, то письма. Так вот, значит, нашел я сегодня это письмо в кармане, раз прочитал, два прочитал, не знаю, что и думать. Позвал вас –давайте вместе прочитаем и обсудим. Эй вы, идиоты, обсудим! Мы же люди, а не овцы, что идут себе на бойню, только блеют: «Бе-е-е, Бе-e-e-e», что значит: «Режь меня, барин, режь. Я на небо попаду».

Левис насмешливо хихикнул, подмигнул Страгису:

– Эй, Стратис, плутишка. Ты меня провести хочешь? Умен грек, а еврея боится. А еврей боится только армянина. Ты же не армянин? Так и не тягайся со мной. Не проведешь! Письмо это – твое, сам написал! Осторожней, ребята...

– Лиса хитрила, а в капкан угодила, Аврамикос ты мой! – ответил Стратис, с ненавистью взглянув на еврея. – На, видишь почерк? А вот и подпись!

Левис взял письмо, нагнулся к огню, посмотрел.

–Ай-ай-ай! Да это же хромой Алекос! – закричал он. – Не убили, значит, его? Жаль, жаль – даром я слезы проливал!

Алекос был солдат умный, семи пядей во лбу. Был он поваром в Превезе, но и нам варил еду. Хромой, жирный, с широкими густыми усами. Немало волос с его усов мы съели вместе с супом! Он пропал месяц тому назад. Говорили, что он убит и что съели его, наверное, шакалы. Его имущество – одежду, носки, куртки и четыре серебряных ложечки, которые он где-то украл – мы разделили между собой.

– Он жив? Жив? – закричали мы хором. – Да читай же, Стратис! Откуда он пишет? Что пишет? Вот тебе и хромой!

– Кому он пишет? – спросил Левис.

– Никому, – ответил Стратис. – Всем. Это послание ко всем, он сам так и говорит. Эй, Панос, пастушок, проснись! Ну, слушайте, ребята!

Стратис придвинулся к огню и, понизив голос, стал читать:

«Эй, солдаты, солдатушки, дурачье. Это я вам пишу, ребята, Алекос, хромой оборотень. И это не письмо, а Послание ко всем. Читайте его, все православные, может, глаза у вас откроются. Вот же месяц прошел, как я дал деру из этой бойни, куда вас загнали, простачков. И теперь я в вольных горах, с удалыми ребятами. Не развешивайте уши, простофили, не слушайте, что вам говорят всякие мерзавцы. Начиняют вам мозги ложью, что вот, дескать, мы здесь голодаем, убиваем пленных, с албанцами и болгарами стакнулись. Здесь, ребята, ей Богу, клянусь своими усами, которыми я вас столько месяцев кормил, здесь у нас развевается теперь греческое знамя. А когда мы берем в плен черношапочника, мы даем ему свободу выбора: «Хочешь идти с нами? Добро пожаловать. Хочешь уйти? – в добрый час».

А что касается жратвы, живем мы припеваючи. Слава Богу, есть американцы, они вам посылают корабли за кораблями с мясными консервами, чаями, сахарами да мармеладами. А мы наскочили и у вас забрали. Если бы не было американцев, плохи были бы наши дела. Знает папа Трумэн, что делает – благослови их Господь. Посылает он вам, мы узнали, и новое летнее обмундирование, и пушки, и автомобили. Когда же это все придет? Нам надо и вооружиться, и приодеться – весна на носу.

Думаю я о вас – вот те крест – думаю здесь, в горах, и сердце кровью обливается. До каких же пор вы, простофили, будете воевать и погибать? Не понимаете разве, что игра ваша проиграна? Что вы теперь – турки, а мы – арматолы и клефты и воюем за свободу? Новый 1821 год сейчас, вот так-то, турочки мои!

Всегда немногие – так сказал нам на днях командир – всегда немногие встают на борьбу за свободу и всегда эти немногие побеждают многих. Добра вам желая, говорю: драпайте из овчарни, куда вас загнали. Драпанул же я, хромоногий Алексос! Драпайте и вы давайте, ребята. Иначе вам погибель, бедненькие. Вспоминаю я вас каждого и уже причитаю. Как поживает покойный капитан Мясник? Как поживает покойный сержант Минас, придурок со свиным рылом? Как поживает покойный Леонидас, славный мальчик с бумагой и чернилами – тут мир горит, а он себе распевает, как улитка на углях? Как поживает покойный Аврамикос, дьявольское отродье? А покойный Стратис, кривоногий недомерок? Эй, покойники вы мои, покойнички! Есть еще время: прыгайте-ка из гробов, давайте сюда, в горы, выпьете здесь воды бессмертия, убогие. Это я вам пишу, Алекос хромоногий, Алекос быстроногий, улепетнувший из бойни повар в красном колпаке».